– Почему его не исцелят магией?
Леонхашарт крепче сжимает руль, позволяя когтям войти в обмотку, но потом втягивает их, трансформируя обратно в ногти.
– Гатанас стар. У него много врагов и помимо той загадочной группы, действующей против нас. Почти весь Архисовет ополчился на него, разрешение на магическое вмешательство просто не дают.
– О, – в этом звуке много понимания и презрения. – А из желающих прибрать к рукам сектор Возмездие наверняка выстроилась очередь.
– Совершенно верно.
– Как бы ему не помогли побыстрее отправиться на отдых.
– Желающие может и есть, но он обещал Юмаат дракона, так что охрану ему она обеспечила. Свою, специфическую. Остаётся надеяться, что и он сам постарается выкарабкаться.
Кивнув, Настя умолкает.
Она молчит, когда они въезжают на подземную стоянку. Леонхашарт опять занят работой с камерами, поэтому ему сейчас не до разговоров. Он помогает Насте выйти из автомобиля и сажает в другой, такой же обыкновенный.
И только после третьей смены транспорта тихо спрашивает:
– Что‑то не так?
– Много чего, – пожимает плечами Настя. – Сама ситуация… – Она, подняв очки на лоб, закрывает лицо руками и нервно смеётся. – Впервые из тюрьмы сбегаю, знаешь ли.
Сердце Леонхашарта ёкает, он крепче сжимает руль:
– Прости, что не помешал аресту.
– Ничего страшного, понимаю, тебе было не до этого…
И что‑то такое в её голосе звучит, что Леонхашарту хочется разнести тюрьму по кирпичику, а потом найти того, кто всё это устроил, и собственными рогами забодать.
Резко свернув к обочине и заработав пару гневных сигналов клаксонов, Леонхашарт поворачивается к Насте и тянет её за капюшон. Она сопротивляется, и тогда Леонхашарт обхватывает её напряжённый подбородок, разворачивает к себе. Наклоняется, чтобы заглянуть в скрытые тенью капюшона влажные глаза. Его сердце ломится из груди:
– Нет такого дела, из‑за которого мне было бы не до тебя. Я не знал, не уследил, и это моя вина, но ни одно дело не может быть важнее тебя.
Её чувственные губы подрагивают, и у Леонхашарта всё ломается внутри.
– Ты для меня самое важное в жизни.
Она отводит взгляд, почти жалобно просит:
– Поехали быстрее, тебе ещё Катари освобождать.
Одиннадцатая невеста и её подмена в планы Леонхашарта не входила, но раз Настя хочет… он согласен и на это.
– Я люблю тебя, – Леонхашарт тянется вперёд, осторожно касается губ Насти своими, и его захлёстывает нежностью.
Нежностью и горечью, потому что, несмотря на свои новые силы и все семейные возможности, он не уверен, что сможет защитить любимую. Этим вечером только чудом, только благодаря этим самым силам и тому, что спустился вниз к тайному ходу, Леонхашарт обнаружил заложенную под его высотку взрывчатку, которой хватило бы сравнять его дом с землёй, и смог её обезвредить.
Но сейчас он позволяет себе сосредоточиться на поцелуе, на шёлке Настиных губ, сначала упрямо твёрдом, а затем, после ласкающего поглаживания по её щеке, пока вторая рука охватывает её за плечи, смягчающегося. На поцелуе, ради которого Леонхашарт готов не только закон нарушить, но перевернуть весь мир и изменить сами законы.
Глава 41
Нет ничего страшнее и глупее влюблённости. Вроде злюсь на Лео за эти рога без предупреждения (можно же было морально подготовить!), за то, что не присматривал за мной (наверняка мог поинтересоваться, как я, ведь знает, что могу быть под прицелом), за то, что сам не догадался позаботиться о Катари. Хотя это всё глупо.
– Кстати, не хочешь поинтересоваться, кто колдовал? – спрашиваю я, чтобы разбавить рокочущую тишину салона.
Машина ныряет в тоннель. Лео вытаскивает маленький пульт из пояса брони:
– Если ты – замечательно. Если не ты – будет проще тебя оправдать.
– В каком смысле: если я – замечательно? Тебя не смущает, что я нарушила закон?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Я тоже нарушаю. Похоже, мы отличная пара, – улыбается Лео, его губы напоминают о поцелуе на обочине.
И сердечко предательски ускоряет бег. А Лео нажимает на пульт, и впереди часть стены тоннеля расходится, открывая тёмный проём. Едва сворачиваем в него, свет изгоняет тьму. Стена смыкается за нашей машиной, а мы по спуску съезжаем на уровень ниже. Свет зажигается при нашем приближении, гаснет позади нас, и поэтому кажется, что мы несёмся во тьме.
Восхищённо выдыхаю:
– Ну ничего себе твои предки себе норки обустроили.
– Да, есть польза в управлении коммуникациями и ремонтными работами города, – в голосе Лео явно звучит гордость.
Персональный тоннель – это круто, хоть и немного жутко мчаться в нём под тихий рокот мотора.
Лео сосредоточенно смотрит вперёд, хмурится иногда.
Обида за внезапные рога, за то, что не уследил и позволил засадить в тюрьму – всё это постепенно отступает, словно растворяется вместе с дорогой позади нас.
– У тебя самого всё в порядке? – спрашиваю наконец.
Помолчав, Лео что‑то нажимает на пульте, и в тоннеле опять открывается проём, мы сворачиваем в мгновенно вытесненную светильниками темноту, въезжаем по подъёму.
На площадке выше Лео останавливает машину.
– Без тебя – плохо, – выдаёт он и вылезает.
Развернувшись на сидении, я наблюдаю, как он обходит машину и открывает багажник, затем переходит к капоту и, присев на корточки, меняет номера. Свет озаряет его красивое сосредоточенное лицо, небольшие в этой форме рожки сантиметров по десять.
К рогам я, оказывается, уже привычна совершенно.
И даже отсветы лилового света в глазах Лео не смущают. Как там говорят: у всех свои недостатки. А это симпатично.
Обстоятельства как‑то тоже отступают на второй план, я просто любуюсь Лео, росчерком его бровей, глазами, носом, губами, чётким подбородком.
Заметив мой взгляд, он нежно мне улыбается, замирает на несколько мгновений, а затем поднимается и отправляется менять задние номера. Старые убирает в багажник и садится на водительское место.
– Там в бардачке влажные салфетки, – он указывает немного пыльным пальцем.
– Ах, да, – не сразу спохватываюсь я и распахиваю бардачок. Вытаскиваю запавшую между планшетом и портмоне пачку салфеток. Салон наполняется ароматом мяты, и Лео снова улыбается, забирая влажную салфетку. Я опускаю взгляд.
Должна признать, и руки у Лео тоже хороши, приятно смотреть, как он вытирает их, как напрягаются при этом мышцы и едва заметно проступают вены.
И это… неожиданно горячо, хотя я не замечала за собой таких пристрастий.
Так, хватит! Ещё Катари надо успеть спасти.
– Поехали быстрее, – складываю руки на груди. – Не хочу, чтобы Катари сидела в камере слишком долго, она из‑за меня туда попала.
– Не переживай, физического вреда ей не причинят – это приказ Архисовета.
– Это не отменяет морального вреда. И ещё можно причинить боль и не оставить следов.
Лео нажимает кнопку пульта, но в этот раз стена перед нами не раскрывается.
– В чём дело? – настораживаюсь я.
– Датчики не дают открыть, там какое‑то движение. Надо подождать.
Спустя пару минут напряжённого ожидания механизм выпускает нас на дорогу под мостом. Наракский кольцевой город ослепляет блеском фонарей, витрин и окон.
– И не скажешь, что мир на грани катастрофы, – замечаю я рассеянно, а Лео набирает скорость, съезжает с этой дороги на более оживлённую.
– Когда постоянно живёшь на грани катастрофы, страх притупляется. Это неизбежно, увы. Остаётся просто жить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Мы плутаем по дорогам, вместе с нами и навстречу нам летят машины, сменяют цвета светофоры, демоны и орки идут по своим делам, а я всё думаю над словами Лео.
Когда постоянно живёшь на грани катастрофы, страх притупляется… остаётся просто жить.
Эта фраза царапает сердце, тревожит что‑то в душе, я согласна и не согласна с ней, и, кажется, долго не могу понять, что в ней так раздражает, цепляет, тревожит.
