И когда кажется, что я вот‑вот поймаю мысль за хвост, Лео вдруг произносит:
– Прости, но жить придётся не в моём доме. Здесь будет безопаснее.
И я вдруг понимаю, что мы опять едем в секретном тоннеле. Вернее, мы выезжаем на небольшую подземную парковку с ещё одной простенькой машиной и дверью в каменной стене.
– Приехали.
Выйдя, Лео галантно открывает дверь и предлагает мне руку, помогает выбраться. Наши шаги гулко отдаются, будят в темноте за пределами гаража эхо.
Лео отпирает дверь ключом и вручную включает свет на крутой лестнице вверх. Меня захлёстывает страх перед тем, что скрывается там, наверху, за люком. Будто уловив мою тревогу, Лео закрывает за нами дверь и первым поднимается, открывает кодовый замок и выбирается в темноту. Протягивает мне руку.
Я тоже выбираюсь наверх. Лео тянет меня за собой, я осторожно ступаю, прислушиваясь и стараясь привыкнуть к темноте. Смутно слышатся звуки – вроде машин. Или какого‑то огромного мотора.
Щёлк!
Свет озаряет просторную студию. Тут… старомодно. Да, я, пожалуй, скажу так: чёрно‑белые фотографии, винтажные светильники, плетёные коврики и покрывало на диване. Накопители магии тоже какие‑то винтажные. Зато телевизор почти современный и кухонная часть тоже. И в целом всё выглядит стильно.
Только окно закрыто рольставнями, и дверь наружу чуть не сейфовая.
– Прости, здесь не слишком просторно и уютно, – извиняется Лео со свойственной очень богатым людям притязательностью: по земным‑то меркам студия ого‑го! Мне бы кто такую подарил. Лео обхватывает меня со спины, целует в щёку. – Но зато здесь тебя никто не найдёт, никто не обидит, и это главное.
И пусть по земным меркам здесь хорошо, я надеюсь, что расследование закончится скоро, потому что… это опять сидение взаперти, а мне это порядком надоело.
– Спасибо. Поторопись, пожалуйста, тебе ещё Катари вытаскивать.
Он колеблется. Хоть и не вижу лица, но ощущаю это очень чётко по напряжению тела.
– Пожалуйста, – прошу мягко. – Ты обещал.
Вздохнув, Лео целует меня в шею, в маковку. Снова тяжко вздыхает.
– Не хочу тебя оставлять.
– Ты обещал, – напоминаю чуть строже. – Я не смогу спокойно спать, пока она там. Из‑за меня.
– Ладно, – соглашается Лео неохотно, но всё же направляется к люку в полу. – Попробую вытащить её сегодня. Сделаю всё возможное.
– Удачи. – Закусив губу, слежу, как он спускается вниз, постепенно исчезая в люке. Вдруг меня пробивает дрожь, словно от холода, но это не холод, это страх. Бросившись вперёд, заглядываю в люк, в лицо запрокинувшего голову Лео и шепчу. – Будь осторожнее. Я жду тебя обратно.
Сердце будто взрывается тысячами осколков – так трудно вынести эти слова, так явно показать свои чувства. А Лео мягко улыбается:
– Я обязательно к тебе вернусь.
Но мне всё равно тревожно.
Покусав губу, нахожу пульт и включаю новости. Надеюсь, если вдруг что‑то серьёзное случится, я об этом узнаю.
Слушаю их, но не слышу. Всё сильнее, постепенно заслоняя собой всё, меня терзает крамольная мысль: «Может, зря я отпустила Лео? Может, пусть бы Катари подождала подмены до завтрашней ночи, ведь Лео важнее…» Давно я не ставила кого‑то одного человека своей жизни выше, намного выше остальных, значимее, дороже. Это почти забытое чувство тоже немного пугает.
***
Преступная деятельность, всегда находившаяся за гранью интересов Леонхашарта, на практике оказывается неожиданно… не то что простой, но вполне проектируемой и разложимой на этапы, как его обычная деятельность.
До встречи с Настей Леонхашарт даже скоростной режим нарушил лишь раз, а теперь легко втягивается в такие манипуляции, от которых прежде у него глаза бы на лоб полезли. И его удивляет, насколько спокойно он всё это делает, хотя прежде считал себя законопослушным архидемоном.
С его финансовыми возможностями найти ещё одну желающую посидеть в тюрьме довольно просто. Чуть сложнее договориться с повторным визитом в тюрьму. Рискованнее: если прошлый сбой трансляции камер во время его прихода можно списать на совпадение, то второй уже нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Но в этом неожиданно нет никакой необходимости: реальный сбой вырубает систему слежение перед приходом Лео, и он воспринимает это добрым знаком.
– Быстрее, – торопит он суккуба.
Та, не поднимая скрытой капюшоном головы, ускоряет шаг.
Сотрудники блока КПЗ тоже не поднимают голов. Они нарочито усердно занимаются делами и, когда две фигуры приближаются к проходным, будто невзначай проворачивают ключи и нажимают нужные кнопки. Лязг дверей сопровождает Лео и суккуба на пути к нужной камере.
Катари разместили дальше, чем Настю, и Лео, пользуясь случаем, подходит к двери бывшей Настиной камеры, открывает задвижку смотрового окна и заглядывает в темноту:
– Всё в порядке?
Тишина. И запах… медно‑металлический.
Судорожно‑хриплый вдох.
У Леонхашарта расширяются зрачки. Он выбивает на кнопках электронного замка заполнившийся код и распахивает дверь. С тихим хрипом к его ногам выпадает бледная Настя с алыми отпечатками на щеке. На блузе – маслянистое пятно с железным штырём в сердце, к нему лихорадочно тянутся алые пальцы.
Не Настя, конечно, и лицо мелко подрагивает, словно рябь на воде, но целое бесконечное мгновение Лео видел перед собой умирающую Настю, и его крылья вырываются из спины, раскрываясь, вылезают когти.
Лежащая у его ног женщина всхлипывает, тянется к нему. Лео опускается на колено. Заточка торчит в левой половине груди суккуба, но крови удивительно мало для такой раны, и Лео не знает, хорошо это или плохо.
Раненая, собравшись с силами, возвращает себе лицо Насти, смотрит на Лео пронзительно, шепчет:
– Помоги…
И в то время как его тело действует вроде как рассеянно и неторопливо, разум просчитывает варианты развития ситуации, варианты действий, возможных противодействий и последствий, выискивая в почти безграничной череде возможностей ту самую, что позволит защитить ожидающую его настоящую Настю.
***
Телеэксперты занудствуют. Гатанас Аведдин ещё жив, а они его уже похоронили, наследников в других семьях и среди выборных демонов нашли и с пеной у рта доказывают, кто из кандидатов быстрее Нарак разрушит.
Мне казалось, демоны с таким «подарком» под боком должны быть неистребимыми оптимистами, чтобы выживать, а они сейчас чуть не отходные молитвы поют.
Тошно.
И никаких нормальных новостей. Даже об аресте Катари и моём молчат, а ведь мы здесь вроде как для того, чтобы их от проблем отвлекать. Где шокирующий репортаж о сбежавших невестах и вопиющем нарушении иномирянками антимагического закона безопасности?
Кажется, всё катится к… не знаю, уместно ли в данной ситуации поминать наших фольклорных рогатых, но если послушать экспертов…
БАХ!
Вздрогнув, задеваю стоящую на подлокотнике чашку чая, и она с грохотом разбивается об пол.
БАХ! – люк вздрагивает от удара, и у меня куда‑то в бездну падает сердце.
А следом за страхом приходит злость. Ярость на все переживание, на похищение, рога опять же. Подскочив с дивана, захожу с торца и толкаю его. Со скрипом ножек по полу он удивительно легко скользит к вновь дёрнувшемуся люку. Я опрокидываю диван спинкой на люк и оглядываюсь, прикидывая, что ещё подтащить и уже планируя побег через окно, как вдруг снизу доносится:
– Ур‑р‑р! Ур‑р‑ра! А‑а‑а!
И звук, интонации мне подозрительно знакомы.
– Саламандра?!
– Ур! – звук прямо излучает радость.
Так… Чуть сдвигаю диван, чтобы можно было приоткрыть люк, но не распахнуть сразу полностью из‑за веса дивана. Сбегав к кухонному гарнитуру за ножом, медленно отодвигаю задвижку на люке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Можешь залезать, – разрешаю тихо.
Люк, несмотря на вес дивана, приоткрывается довольно широко под давлением чешуйчатой морды.
– Ур‑р! – выдыхает Саламандра и выстреливает языком, обхватывает меня за талию.
