её обтягивали кожаные брюки, удивительно хорошей работы для дикарей, какими реров считал юный император. Она одевалась подобно мужчине, как ни позволила бы себе ни одна имперская женщина, но и среди рерэ Нирион не заметил ни одной, одетой подобно ей. К поясу у представительницы реров был пристёгнут нож, простой, без затейливой резьбы, но выполненный так искусно, как бы сработал не каждый столичный мастер. Нирион как ни пытался, не мог отвести взгляд от неё. Её золотых кудрей, собранных в пышную косу, немного выцветших от прожитых ходов. Её пронизывающих, молодых глаз, на совсем не молодом лице, глаз, напомнивших Нириону его няньку, совершенно отличавшуюся от этой воительницы, чью красоту не затмили даже прожитые ходы. Воительницы всё же имевшей с ней слишком много сходств. Где-то ещё он видел эти глаза, глубокие, затягивающие словно омут, с каменным блеском, которые могли бы быть лишь у существа не принадлежавшего этому миру. Как ни пытался Нирион, он не мог вспомнить, где видел эти глаза.
Женщина, с интересом взглянув на него, слегка наклонилась, шепнула на ухо:
— Ты пытаешься быть похожим на отца, перенимаешь его жесты и мимику, но черты твои больше походят на материны. Но не переживай, с тобой мы тоже будем править миром.
Нирион растерянно обернулся на учителя, словно ища поддержки, надеясь, что хоть он сможет объяснить происходящее. Учитель кивнул, проговорил:
— Это наша старая знакомая.
Воительницы не обратив на их разговор внимания, села во главе стола, видя вход, следя за всей комнатой, так что Нирион и его учитель оказались от неё по левую руку, а юноша её сопровождавший, сел по правую, приветственно кивнув гостям.
Нирион всё пытался найти подходящие слова, чтобы не показать себя некомпетентным в глазах возможного союзника. Между тем принесли кушания. Учитель, дождавшись, пока хозяйка отведает что-нибудь со своей тарелки, тоже приступил к еде, а вскоре заговорил:
— Каковы ваши требования?
Воительница усмехнулась, вытерла жир с пальцев полотенцем, ответила:
— Отныне эти земли принадлежат Амперии, однако она не имеет права вмешиваться в уклад быта реров, не меняют его, не вносят свои правила. Реры живут по заповедям богини, и это амперцам нужно у них поучиться. Амперские торговцы могут беспрепятственно заключить сделки с жителями материков, проезжать по принадлежащим нам территориям. Мы же можем приезжать в земли амперии, приехавшие реры могут жить при храмах Ар — они под её покровительством, все они имеют те же права, что даны её жрецам.
Нирион наконец вспомнил, кому принадлежали эти глаза: Жрице, именно такими их описывал Монор, такими глазами смотрела на него богиня с картин и фресок. Глаза эти настолько очаровали его, что он даже не обратил внимания на все слова, сказанные их обладательницей, потому спросил учитель:
— Где выгода? Ваша и наша?
Воительница усмехнулась:
— Реры знают молитвы, они могут составить их сами, Ар обучила их этому. Но на земли реров порой засматриваются соседи, зачем нам тратить силы и время на защиту земель, если можно заняться тем, что рерам даётся лучше? Амперия защитит реров. Реры дадут знания жрецам, именно они будут обучать вестников богини общению с высшими силами.
Нирион, наконец сумев осмыслить происходящее удовлетворённо кивнул.
Через несколько дней был подписан договор о вхождеии новых территорий в состав Империи, Воительница, сообщив, что юноша, всё это время сопровождавший её — теперь займёт место главы, собрала походную сумку, ушла в лес. Реры пытались остановить её, убеждали остаться, но она лишь проговорила на прощание:
— Когда-то к вам меня привёл лес, а теперь мне пора уйти обратно.
Вернувшись в империю Нирион всё продолжал думать о глазах воительницы, которая так больше и не вернулась из леса, не удалось отыскать даже её следов. Пусть она была на вид всего ходов на тридцать младше его матери, немногим старше первой из его сестёр, а значит сама годилась бы ему в матери, но при этом в ней не было нежной материнской заботы, только стремление защитить, отстоять, сразиться, порвать врага, Нирион хотел бы видеть кого-то вроде неё у своего трона. Воительница казалась ему неукротимым зверем, который смог бы стать хорошей опорой в правлении империи, хотя Нирион даже имени её не знал — реры не смотря на все его просьбы говорить отказались.
Почти через тринадцаток ходов умер Ринор. Именно на похоронах отца Нирион вновь, впервые за долгое время увидел эти глаза — у высокой хрупкой девушки в зелёных одеяниях жрицы, пришедшей проститься с правителем. Лицо незнакомки отразило такую печаль, словно бы она пришла проводить в последний путь дальнего друга. Стража не стала препятствовать девушке, когда она склонилась над телом старика, которым стал первый император, — жрецам позволялось куда большее, чем обычным горожанам. Но стоило ей погладить лоб мертвеца, как пасмурное в тот день небо прояснилось, единственный пробившийся сквозь тучи луч осветил только девушку и покойного правителя. По толпе прокатился шёпот, некоторые утверждали, что смогли разглядеть выбившуюся из-под низко надвинутого капюшона прядь ослепительно бултых волос, другие твердили что видели холодно-зелёные глаза. Нирион не мог ничего утверждать про волосы, но глаза он видел точно, глаза няньки, воительницы, жрицы и богини…
Юный правитель стоял неподвижно, затаив дыхание, боясь любым неаккуратным движением развеять волшебное видение. Подобная реакция была лишь у ещё одного из присутствующих: Монора, назначенного проводить бывшего императора от имени несущих волю богини. Он узнал свою дорогую Жрицу, и не мог сомневаться, что это была именно она, от чего-то бывшему верховному жрецу подумалось, что если умрёт он, Жрица тоже явится проводить его…
Прощание Жрицы продлилось всего несколько мгновений, а потом она ушла, и толпа в благоговении расступилась перед ней, никто, из желавших заглянуть ей под капюшон, так и не осмелился сделать этого. В какой-то момент все присутствующие просто поняли, что Жрицы больше здесь нет, она не ушла, не растаяла, а просто как-то незаметно исчезла.
Нирион в ту ночь всё никак не мог заснуть: он расстался с отцом раз и навсегда, больше он не сможет спросить мудрого совета, он лишился того, кто даровал ему жизнь, обучил всему что он знал. Но вместо всепоглощающей скорби император испытывал некоторую радость, ликование: он вновь увидел Эти глаза. И от осознания столь неподобающего отношения к произошедшему, Нирион чувствовал себя слишком паршиво, питал к себе отвращения, ведь ему не полагалось радоваться из-за причины их встречи…
Ласковая рука коснулась головы Нириона, заставила опуститься на кровать. Перед ним сидела Милостивая богиня, именно такая,
