других солдата — Геннадий Кадагишвили и Дата Качкачишвили — отняли у него оружие, а самого бросили в двуколку. Свидетелями этой картины были Рафаэл Ахвледиани и Леонардо Табатадзе.
Над заснеженным проспектом все еще стоял туман. Вскоре Ахвледиани и Табатадзе потеряли из виду двуколку и шедших за ней солдат, но долго еще слышался истерический вопль:
— Мы покидаем Тифлис!.. Я застрелюсь!..
На привокзальной площади, куда дошли Ахвледиани и Табатадзе, толпились несколько тысяч солдат и беженцев с вещами и всяким домашним скарбом. Все стремились выйти на перрон, попасть в вагоны… У подъезда стояло много автомобилей, принадлежавших членам правительства, коммерсантам, крупным спекулянтам… Подъезжавшие в них пропускались на перрон в первую очередь. В переполненном зале поэты увидели генерала Азизашвили. С трудом они протискались к нему.
— Скажите, генерал, — обратился к нему Ахвледиани, — что происходит?
— Не знаю, друзья, не понимаю, почему президент и командующий войсками создали такую панику, — недоумевающе пожал плечами Азизашвили. — Лично я не считаю положение настолько осложнившимся, чтобы отдать приказ об отступлении.
— Что нам делать? Посоветуйте…
— Посоветовать?.. Что делать?.. Остаться в Тифлисе. Вам ведь нечего бояться: вы люди не военные, политикой тоже не занимались…
Гецадзе, Ахвледиани и Табатадзе остались. Они записались в один из летучих отрядов, поддерживавших после бегства властей порядок в городе. Затем их включили в состав делегации, отправившейся сообщить Революционному комитету Грузии о том, что меньшевистское правительство оставило город, и передать просьбу населения занять столицу.
3
Прибыв вместе с отступающими войсками поздно ночью, Дата забежал к себе на квартиру и, не застав там ни Корнелия, ни Маро, огорчился. Но раздумывать времени не было. Он быстро уложил в чемодан костюм, пару белья, ботинки, еще кое-какие необходимые вещи и, перекинув через плечо винтовку, поспешил на вокзал. Ключи от квартиры он оставил Анете, жене учителя пения. Чемодан понес ему Гаврила. По дороге они нагнали Платона Могвеладзе и Теофила Готуа. Теофилу удалось уговорить Платона выехать из Тифлиса, и поэты тоже торопились на вокзал. Платон все еще находился под влиянием психического шока. Он молча шагал в своем длинном черном драповом пальто и котелке.
Когда Дата, Платон и Теофил подошли к вокзалу, время близилось уже к рассвету. Последний поезд, до отказа набитый солдатами и беженцами, был отправлен полчаса тому назад. После этого почти все станционные служащие оставили свои посты и скрылись. Все старания группы высокопоставленных лиц, в том числе и двух министров, отставших от правительственного поезда, отправить дополнительный состав оказались тщетными. Оставшийся в одиночестве начальник станции справедливо ссылался на свою беспомощность. Дата, Платону и Теофилу не оставалось больше ничего, как взвалить на плечи свои пожитки, двинуться во Мцхет по шпалам. Их примеру последовали и многие другие беженцы.
Хилый, тщедушный, усталый Дата, воспитанники которого сразу же сбежали с фронта, с трудом тащил свой чемодан. Теофилу стало жаль его, и он предложил ему помочь. Для удобства он взял палку и продел ее в ручку чемодана. Этот карлик оказался намного выносливее своих спутников. Он совсем не горевал, что покинул Тифлис, и не строил из этого никакой трагедии. Если время от времени и повторял: «Боже мой, мы оставили Тифлис!», то делал это только для того, чтобы показать, что и он не чужд патриотических чувств. Человек внутренне опустошенный, Теофил равнодушно относился и к радостям и к горестям людей.
Миновав пригород и полустанок Дидубе, беженцы вышли на покрытое снегом Авчальское поле. Кое-где виднелись брошенные военные повозки и трупы лошадей.
Начало уже светать, когда подошли к тому месту, где железная и шоссейная дороги проходят у самого подножия Мцхетского хребта. С одной стороны — горы, с другой — Кура. Здесь в узком проходе было настоящее столпотворение. Беженцы смешались с беспорядочно отступавшими солдатами. Дорогу запрудили грузовики с выключенными моторами — шоферы отказались вести их дальше. Образовалась пробка, которую никто и не пытался устранить.
Вместе с другими здесь застряли и наши путники. Котелок Платона привлек внимание одного из шоферов.
— Здравствуйте, товарищ! — крикнул он. — Никак тоже изволите драпать?
Платон сразу же узнал шофера того самого правительственного гаража, который в восемнадцатом году он пытался занять с помощью солдат артиллерийской бригады.
Ничего не ответив, Платон отошел в сторону.
Шоферы открыто на чем свет стоит ругали правительство. Застопорив свои машины как раз в том месте, где шоссе пересекало полотно железной дороги, они ждали появления советских войск.
4
Во Мцхете творилось что-то невообразимое. Воинские части, которым командование не дало точных указаний, где остановиться, начали самочинно располагаться между станцией и собором.
Пробираясь к станции, Платон увидел бледного, изможденного, несколько дней уже не брившегося капитана Алексидзе. Пришпоривая своего замученного коня, он тщетно пытался вывести из непроходимого затора свою батарею. Затем мелькнула фигура поэта Иорама Минашвили. На нем был бушлат народогвардейца.
Не чувствуя под собою ног, Дата, Платон и Теофил вошли в зал. Полк, в котором числился добровольцем Дата, уже не существовал, и нечего было его отыскивать. На столах, на скамейках и вдоль стен душного, засоренного зала спали прямо на полу уставшие от бессонных ночей и долгих переходов юнкера. Спали мертвым сном, с широко раскрытыми ртами, и каждый как бы старался превзойти своего соседа громким, захлебывающимся храпом.
Среди беженцев, заполнивших зал, Платон и Дата увидели много знакомых. Большинство, за отсутствием свободных стульев, стояло. Те, с кого еще не была сбита спесь и у кого не пропала еще охота продолжать войну, держали себя заносчиво. Некоторые дымили английскими трубками. На лестнице, ведущей на улицу, сидел, опустив голову, профессор Эристави со своей женой. Тут же расположились Эстатэ, Вардо, Нино и Эло. Нино была одета в форму сестры милосердия с красным крестом на груди. Она стояла среди группы юнкеров.
— Наша Нино работала эти дни героически, — с умилением рассказывала Вардо Платону. — Знаете, прямо под градом пуль делала перевязки. Совсем рядом с ней была убита ее подруга, княжна Тамара Абхази.
— Вы подлинная дочь Грузии! Я преклоняюсь перед вашим мужеством, — повернулся к Нино Платон и признательно поцеловал ей руку.
— Нет, Софья Павловна, — продолжала Нино начатый разговор, — отец представит вас Жордания, и вас устроят в правительственном поезде. Не сидеть же вам здесь.
— Не беспокойтесь, милая, — ответил профессор. — Зачем нам их поезд. Да и неизвестно ведь, когда он отойдет. — Потом обратился к Эстатэ и Дата: — Давайте лучше пойдем пешком, задерживаться не стоит, рискованно…
Эстатэ наотрез отказался от предложения профессора и вместе с Дата и Платоном направился на перрон. Здесь стоял правительственный поезд, в котором ехали Жордания и министры с семьями, экзарх Грузии
