со своей свитой, генералы, промышленники и близкие к правящим кругам всякого рода дельцы.
Ной Жордания стоял у окна вагона, в пальто, в черной каракулевой папахе, и глядел то на охваченных паникой беженцев, то на не способных уже воевать солдат. На перроне толпились министры, некоторые депутаты, сенаторы, сочувственно смотревшие на подавленного событиями президента.
— Бедняга, как он осунулся, — шепнул сенатор Куталадзе стоявшему рядом с ним Эстатэ. — Я боюсь за него. Грузинский народ оказался недостойным этого выдающегося государственного деятеля. Боже, до чего он дожил! Все пропало!
— Сами виноваты, — ответил Эстатэ. — Не смогли пробудить интерес и сочувствие Европы к нам. Ну и кончилось так, как мы и предвидели… Ни к Европе не прицепились, ни за Восток не смогли уцепиться.
— К Западу мы прицепились, только… Ну, да теперь поздно говорить об этом.
Куталадзе оборвал вдруг начатый им же самим разговор. Взяв под руку Дата, он протиснулся с ним к вагону, у окна которого стоял Жордания.
— Ной Николаевич, вот тот самый директор гимназии, который в дни суровых испытаний вместе со своими питомцами пошел на фронт.
Жордания кивнул рассеянно головой:
— Да, мы слышали о вашем патриотическом поступке… Республика достойным образом оценит его. Мы хотим поручить вам руководство министерством просвещения.
Микеладзе только этого и ждал. Казалось, в отношении карьеры все складывалось как нельзя лучше. Конечно, на фронт он уже не возвратится. Сейчас он попытается устроиться в один из вагонов правительственного поезда, чтобы поскорее добраться до станции Рион, а оттуда — в Карисмерети.
Но тут дело его чуть было не сорвалось из-за Корнелия.
В разговор вмешался Ной Рамишвили.
— А известно ли вам, Ной Николаевич, — лукаво ухмыльнулся министр внутренних дел, — что у этого самого директора есть племянничек, пописывающий большевистские рассказики? Не отказывается он и от другой работы в пользу большевиков. На всякий случай мы пока что взяли его…
Спустя некоторое время, по просьбе председателя Главного штаба Народной гвардии Джугели и командующего войсками Квинитадзе, Жордания и Рамишвили отправились к месту расположения отступивших воинских частей — к склонам Мцхетского хребта.
За сопровождавшими президента генералами и офицерами последовали поэты — Теофил Готуа и Иорам Минашвили.
Дул холодный, пронизывающий февральский ветер. Одетые в легкие, поношенные итальянские шинели, солдаты разожгли костры и грелись. Небритые, грязные, исхудалые, усталые от долгих переходов и недоедания, они выглядели жутко.
Жордания и Рамишвили попытались еще раз поднять боевой дух войск.
— Тифлис мы оставляем временно, исходя из стратегических соображений, — заверял их Рамишвили. — Скоро мы вернемся. Потерпите еще немного… Через несколько дней придет помощь из Европы, и все повернется к лучшему.
Сняв сапог и поправляя повязку на раненой ноге, один из народогвардейцев, пожилой человек, равнодушно посмотрел на Рамишвили:
— Слышали? Только теперь никто уже не верит ни в какие Европы.
— Должны верить! Англия и Франция нас признали, — грубо оборвал гвардейца Рамишвили.
— На одном признании далеко не уедешь, — вступил в спор с министром народогвардеец. — Если, допустим, я буду тонуть в Куре, а вы, стоя на берегу, будете только кричать, что узнаете и признаете меня, — то, скажите, какая же польза от этого?! Если вы видите, что я тону, да еще знаете, кто я такой, и, как вы говорите, признаете меня, то не кричите о помощи, а на самом деле помогите мне…
— Так могут рассуждать и шутить только большевики, — рассвирепел Рамишвили. Но, заметив озлобленные взгляды народогвардейцев, тотчас отступил и принялся совсем уже другим тоном заверять солдат, что иностранные войска вчера высадились в Батуме и Поти.
— Вот врут, вот врут, и даже глазом не моргнут, — шепнул Иорам Минашвили Теофилу Готуа. — Нет, гоняться за таким правительством я дальше не намерен. Поворачиваю оглобли и возвращаюсь в Тифлис… Зря я связался с этой меньшевистской гвардией. Говорят, что у большевиков поэты и художники в большом почете…
То, до чего додумался Минашвили, еще раньше решил сделать Готуа. И теперь они двинулись в обратный путь.
5
Ни командование, ни сам Рамишвили не смогли навести порядок, укрепить дисциплину в войсках, сосредоточившихся у Мцхета. Отступление продолжалось. Войскам не удалось укрепиться на новых позициях ни в Гори, ни в Хашури, ни на Сурамском перевале… По пути солдаты значительными группами продолжали оставлять свои части: они с ружьями и пулеметами разбегались по своим деревням или присоединялись к повстанцам.
Чтобы воспрепятствовать дальнейшему отступлению остатков разгромленной армии и не дать возможности убежать обанкротившемуся правительству, повстанческие отряды Чиатурского района разобрали на участке Шорапань — Зестафони железнодорожный путь. Его удалось восстановить только с помощью бронепоезда. Так отступавшей армии удалось пройти Шорапань и добраться до Кутаиса.
В Кутаис правительство прибыло почти без войск. Стало ясно, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Однако Рамишвили, не смущаясь, все еще продолжал заверять обращавшихся к нему корреспондентов в том, что поворот событий неизбежен.
— Грузия, — говорил он, — постепенно привлекает к себе внимание больших европейских государств. Они все более и более уясняют себе роль, которую играет Грузия на Ближнем Востоке, и именно поэтому окажут нам военную помощь…
События, развернувшиеся на следующий день, опровергли и эту беззастенчивую ложь. В тот день, когда Рамишвили бахвалился помощью, якобы оказываемой Грузии великими державами, с Северного Кавказа через непроходимый в зимние месяцы Мамисонский перевал на помощь восставшему грузинскому народу совершили свой исторический поход советские войска и отряды партизан, которые во время жестоких карательных экзекуций, чинимых народогвардейцами, вынуждены были отступить по ту сторону Кавказского хребта, в Северную Осетию. Вдохновленные, поднятые на исторический подвиг Кировым, работавшим в то время во Владикавказе, преодолевая в снежную пургу завалы и сугробы, перейдя через Мамисонский перевал, повстанцы и войска заняли город. Они и устремились к Кутаису.
Решающие события развернулись в районе Тифлиса.
25 февраля повстанческие отряды, продвигавшиеся вместе с частями Красной Армии со стороны Коджор, Соганлуга и из районов Кахетии, вступили в празднично убранную столицу Грузии.
Тифлисцы горячо приветствовали своих освободителей.
После торжественного митинга на центральной площади города Орджоникидзе телеграфировал Ленину:
«Над Тифлисом реет красное знамя советской власти. Да здравствует Советская Грузия!»
ТЕРНИСТЫЙ ПУТЬ
Никакие тюрьмы и высылки не поколеблют сил и влияния нашей партии. Никакие репрессии не остановят победоносного шествия революции.
Газета «Комунисти», Тифлис, 1921 г.
1
Партизанские отряды и советские войска, совершившие переход через Мамисонский перевал, подходили к Кутаису. Перед бежавшим правительством со всей неотвратимостью встал вопрос об оставлении и этого своего убежища.
Но перед тем как покинуть Кутаис, начальник Особого отряда Кедия принялся в диком исступлении чинить расправу над коммунистами, которыми были переполнены
