человек. Люди лежали вплотную друг к другу на двухэтажных нарах и на полу. Грязь и скудное питание вызвали брюшной тиф и другие болезни. У самых слабых открылся туберкулез. Среди заложников оказался и Корнелий, Его постарался включить в список все тот же Климентий Чхиквадзе.
Коммунисты, заключенные в Батумскую тюрьму, были в курсе всех событий. О том, что правительственные войска оставили Тифлис, они узнали еще в Кутаисе. В распоряжении правительства Жордания оставались незначительные военные силы, состоявшие преимущественно из офицеров, юнкеров и еще не успевших разбежаться народогвардейцев. Революционный комитет, прибывший 25 февраля в Тифлис и взявший в свои руки власть, предложил бывшему правительству во избежание бесцельного кровопролития немедленно прекратить военные действия. Солдатам и офицерам, сложившим оружие и сдавшимся в плен, была обещана неприкосновенность.
Несмотря на то что почти во всей Грузии уже утвердилась советская власть, правительство все же продолжало войну, откладывало начало переговоров с Революционным комитетом о прекращении военных действий. Объяснялось это новым планом Рамишвили: вызвать из-за Батума войну между Советской Россией и Турцией.
Меньшевистские правители знали, что среди кемалистов образовалась сильная реакционная группировка, тянувшая Турцию к соглашению с державами Антанты и к разрыву с Советской Россией. Одним из лидеров этой группировки, центром которой являлся Эрзерум, был командующий турецкими войсками на кавказской границе Кязым Карабекир-паша. Зачинщик военной авантюры против Армении, он готовился теперь разжечь еще более обширную и рискованную авантюру вокруг Грузии.
Глава турецкого правительства Мустафа Кемаль выступил категорически против захватнических планов эрзерумских авантюристов.
«Мы должны, — заявил он в Национальном собрании, — считаться с Советской Россией, которая не хочет, чтобы турецкие войска предприняли военные действия на Кавказе».
Несмотря на это заявление Мустафы Кемаля, правые кемалисты не отказались от своих замыслов. Кязым Карабекир-паша решил воспользоваться в своих целях положением, созданным восстанием в Грузии. Он вступил через своих агентов и при содействии представителей Соединенных Штатов Америки, Англии и Франции в переговоры с правительством Жордания — Рамишвили. По тайному соглашению, заключенному с ним, за услуги, оказанные Турцией, Грузия отказывалась в пользу Турции, помимо занятой уже ею грузинской территории, и от Батумской области. Что касается Батума, то Рамишвили заверил военное командование и депутатов Учредительного собрания в том, что турецкие войска, заняв город, оставят его немедленно после того, как в Грузии будет покончено с большевистской опасностью.
2
5 марта в Батум прибыл начальник штаба турецких войск Талат-бей и потребовал у командующего грузинскими войсками оказать ему содействие в расквартировании и обеспечении продовольствием пяти тысяч аскеров. Он просил также сообщить, когда начнется передача турецкому командованию Батумской крепости…
11 марта в Батум начали вступать турецкие войска. Они были размещены в казармах на Барцхане, которые занимали до того части Народной гвардии. В тот же день отряды аскеров заняли радиостанцию, ряд учреждений и принялись наводить в городе порядок. На улицах появились турецкие патрули. Турецкие офицеры вели себя, точно в покоренной стране: предъявляли местным властям дерзкие требования, угрожали, своевольничали, бесчинствовали.
Меньшевистское правительство, ухватившееся за помощь Кязым Карабекира-паши как утопающий за соломинку, надеявшееся продержаться под защитой новоявленных друзей до прибытия войск Антанты, стало убеждаться в своих просчетах. Все говорило о том, что, вопреки условиям заключенного соглашения, турки и не помышляли оказывать им какую-нибудь помощь. Не видно было никаких признаков того, что они собираются в ближайшем будущем вывести отсюда свои войска. Более того, Кязым Карабекир-паша предпринимал все, чтобы прочно обосноваться в Батуме. Попытки правительства договориться с ним оказались безрезультатными. В Батум продолжали прибывать все новые и новые турецкие войска.
Кязым Карабекир-паша поспешил принять меры к разоружению грузинских войск и к захвату фортов Батумской крепости. Турки предъявили коменданту крепости требование сдать форты. Только тогда правительство снарядило наконец, по настоянию Жордания, делегацию в Кутаис для переговоров с Революционным комитетом Грузии. Но, заявляя о своем якобы добровольном отказе от власти и необходимости организовать защиту страны от «внешнего врага», меньшевистское правительство ни одним словом не обмолвилось о том, что значительная часть грузинских земель, в том числе и Батум, занята турками с его ведома и согласия. Меньшевики все еще тешили себя надеждой, что великие державы окажут обещанную помощь.
3
Тюрьма волновалась, жила тревожными слухами. Говорили, что арестованных решено отправить в Константинополь, что руководителей партии вывезут на барже в море и расстреляют, что готовится заседание военно-полевого суда.
Ночью со стороны пустырей у Черноморской батареи слышались ружейные выстрелы: туда приводили и расстреливали солдат, отказавшихся повиноваться офицерам.
В одну из таких тревожных ночей Кавжарадзе был отведен под конвоем в тюремную контору. Там его ожидал военный министр Григол Гиоргадзе, известный больше как один из видных адвокатов. Кавжарадзе его хорошо знал.
— Вы, как я погляжу, профессии юриста предпочли ремесло палача, — бросил он ему сквозь зубы.
— Боже мой, что вы говорите! К роли палача, вы сами видите, я меньше всего гожусь.
— Так в чем же дело? Почему меня вытащили ночью из камеры? Почему привели к вам?..
— Ной Николаевич хочет вас видеть…
Кавжарадзе от неожиданности опешил.
— Если это провокация и я буду расстрелян…
— Нет. Клянусь своими детьми, я говорю вам правду! Ной Николаевич вызывает вас для переговоров.
— Но ведь я заложник…
— Это не имеет значения…
Кавжарадзе провели по темным улицам на площадь Азизиэ, где на железнодорожном пути, пересекавшем ее, стоил пульмановский вагон. Войдя в тускло освещенный вагон, Кавжарадзе заметил старика, сидевшего на кожаном диване. Это был Ной Жордания. Около него сидели и стояли министры и члены главного штаба Народной гвардии.
Сдержанно поздоровавшись с вошедшим, президент предложил ему сесть.
— Я пригласил вас, — начал он глухим, бесстрастным голосом, — чтобы перед тем, как мы покинем Грузию, переговорить с вами. — Сделав паузу, он перевел глаза на окно вагона, в которое глядела ночь. — Мы вынуждены, — продолжал он, — покинуть Грузию. Хотя у нас на Саджавахском фронте около пятнадцати тысяч бойцов, сопротивляться бесполезно. На рассвете мы перейдем на крейсер, ожидающий нас на рейде… — Он глубоко вздохнул. Лицо его приняло озабоченное выражение. Президент заговорил таким тоном, точно собирался перед отъездом дать наставление Кавжарадзе: — Я обращаюсь к вам как к одному из руководящих деятелей вашей партии. Примите меры к тому, чтобы ваши войска не разрушали культурных ценностей и исторических памятников нашего народа.
— Неужели вы думаете, — спросил Кавжарадзе, — что коммунисты меньше, чем вы, ценят то, что веками создавал наш народ?!
— Нет, — с грустью ответил Жордания, — я этого не думаю. Но война все же война! Война не мирится с законностью. Она всегда является насилием, несет несчастье и горе
