22 сентября исполнилась вторая годовщина с того дня, как «Фрам» вмерз в лед; событие это отметили небольшим пиром. Мы имели все основания быть довольными дрейфом последнего года, так как продвинулись вперед на расстояние, почти вдвое большее, чем за первый год. Если так будет продолжаться, отпадут все сомнения; мы освободимся из ледового плена осенью следующего, 1896 г. Теперь присоединился еще и хороший зимний дрейф, продолжавшийся непрерывно до самого конца года; с 22 сентября до конца первой недели января мы продрейфовали с 82°05 до 41°41 восточной долготы, т. е. прошли расстояние, равное примерно 217 морским милям, в какие-нибудь 3,5 месяца – примерно 2 морские мили в сутки. Координаты дрейфа видны из следующей таблицы:
11 октября мы вытащили лаглинь и сделали для него во льду новое отверстие сразу позади кормы. Прежде лаг имел длину всего в 100 м, теперь мы поставили 300 м.
С середины сентября мороз стал постепенно возрастать. Следующие данные показывают это:
Впрочем, последние три месяца 1895 г. погода стояла превосходная: небо на большей части было ясное, ветры слабые и умеренные. Только несколько раз – 29 октября, 11, 26 и 27 ноября – ветер дул с штормовой силой, со скоростью до 15 м/с.
В начале сентября течь «Фрама» опять усилилась, приходилось ежедневно откачивать воду. Но с 23-го течь стала уменьшаться, и ко второй неделе октября в машинном отделении вода перестала показываться. Лишь в главном трюме все еще сохранялась маленькая течь, но вскоре и она прекратилась, так как вода обратилась в лед.
С прекращением течи мы продолжали заниматься всякого рода судовыми работами, скалыванием и выбрасыванием льда из трюмов, чисткой, уборкой и тому подобным.
Лишь 23 сентября состояние льда позволило приступить к переброске вещей с Большого тороса. Путь в этот день был замечательно хорош для нарт с нейзильберовыми полозьями; деревянные полозья, напротив, шли туго. Мы немного подправили дорогу, и поэтому перевозка проходила сравнительно легко и быстро. На судно было доставлено в общей сложности 36 ящиков с собачьими сухарями (пеммиканом) и 4 бочки керосина. На следующий день перевезли остальное и все сложили на льду рядом с судном.
16 сентября Скотт-Хансен и Нурдал принялись готовиться к постройке павильона для магнитных наблюдений. Материалом служили большие глыбы молодого льда; их грузили на нарты и подвозили на собаках к месту постройки. Если не считать нескольких пробных поездок, которые предпринимал раньше Скотт-Хансен, то теперь собаки первый раз использовались как упряжные животные. Тащили они нарты хорошо, и перевозки шли прекрасно. Магнитный домик сложили из обтесанных ледяных глыб, их укладывали одна на другую наклоном внутрь, в готовом виде получился плотный ледяной свод, по внешнему виду и форме напоминавший лапландскую вежу[395]. В домик вел крытый ледяной проход – лаз с деревянным люком вместо двери.
Когда постройка была закончена, Скотт-Хансен отпраздновал новоселье. Дом по этому поводу был отлично убран. Диваны и кресла изо льда покрыли медвежьими и оленьими шкурами. На столе для магнитных приборов в центре хижины расстелили флаг. Доской стола служила ледяная глыба. На столе стояла лампа с красным абажуром, а по стенам развешено множество красных бумажных фонариков. Все в общем имело торжественный вид и привело нас в великолепное настроение. Гостеприимный хозяин обратился к каждому из гостей с краткой юмористической речью. Петтерсен выразил пожелание, чтобы этот дом был последней ледяной хижиной, построенной Скотт-Хансеном в нашей экспедиции, и чтобы будущей осенью в это время мы все были дома, но остались «такими же чертовски славными ребятами», как сейчас. Оригинальный безыскусственный тост Петтерсена был встречен шумным одобрением.
Петтерсен, надо сказать, получил к этому времени новое назначение: с 10 сентября он сменил Юлла на камбузе. Новые свои обязанности он ценил высоко и, по общему мнению, выполнял вполне удовлетворительно. Единственное из относящегося к департаменту кухонных дел, с чем он не желал связываться, было рождественское печенье… Но этим, когда настала пора, занялся сам Юлл.
С наступлением зимы мы соорудили вместо старой кузницы, унесенной 27 июля, новую. Ее построили в торосе, куда перенесли лодки и часть вещей с Большого тороса; оборудована она была примерно так же, как и старая. В торосе вырубили довольно большое углубление и над ним сложили крышу из ледяных глыб и снега.
Время шло, приближалась полярная ночь. Один за другим исчезали морские животные и перелетные птицы, во множестве кишевшие вокруг нас в течение короткого лета и будившие тоску по родине. Теперь они удалились на юг, к солнцу и свету, в более теплые страны, а мы оставались во льдах и мраке еще на одну зиму. 6 сентября в последний раз видели шумную игру нарвалов в полынье возле судна, а несколькими днями позже отлетела последняя стая поморников.
Быстро движется солнце под этими широтами от первого его появления над горизонтом на юге и до того времени, когда целыми сутками оно не сходит с горизонта. Но кажется, что еще с большей поспешностью покидает оно небосклон осенью. Не успеешь оглянуться, как оно исчезает, и снова тебя окружает гнетущий мрак полярной ночи.
12 сентября, если бы стояла ясная погода, в последний раз должно было показаться полуночное солнце. 8 октября в полдень на прощание блеснул краешек солнца. Затем началась самая долгая полярная ночь, какую когда-либо приходилось переживать человеку, – мы ведь находились под 85° северной широты. С этого дня не было почти и помину ни о каком дневном свете, а с 26 октября невозможно стало отличить день от ночи.
Когда путь бывал сносным и позволяло время, мы бродили вокруг корабля на лыжах поодиночке или компанией.
7 октября утром, во время лыжной прогулки, штурман нашел бревно плавника примерно 7-футовой длины и 7-дюймовой толщины. У ствола сохранился обрубок корня. После обеда я и штурман взяли нарты и притащили бревно. По-видимому, оно росло в сибирской тайге, было смыто половодьем, унесено рекой в море и в конце концов вместе со льдом очутилось здесь.
Кроме лыжных экскурсий, часто предпринимались пешие прогулки по льду, а 20 ноября я отдал приказ, чтобы все ежедневно проводили по два часа в движении на свежем воздухе для моциона. Самому мне эти прогулки доставляли большое наслаждение; они действовали освежающе и на душу и на тело. Часто случалось, что я блуждал взад и вперед по льду по четыре-пять часов в день – обычно два часа до и два часа после обеда.
Скотт-Хансен и Мугста 8 октября попробовали тащить нарты с грузом в 115 кг. Они тронулись в 9 ч 30 мин утра и вернулись в пять часов дня, отойдя за это время на шесть километров от судна; путь был довольно тяжелый.
