он готов урегулировать создавшееся положение мирным путем, а с другой — посылал донесения в Турцию, прося у командования подкреплений. Эти донесения перехватывались и доставлялись в штаб грузинских войск.
В районах Барцхана и Кахабери до четырех часов дня 18 марта шла жаркая перестрелка.
В шесть часов утра Кавжарадзе отправился в штаб войск, находившийся около вокзала.
— Как дела, генерал? — спросил он, входя в комнату, занятую Азизашвили, его адъютантом и начальником штаба.
— Неплохо, кое-что уже предпринято. — На столе стояла бутылка с остатками коньяка. Несмотря на то что генерал уже порядком хлебнул, он толково разъяснил Кавжарадзе план действий: — Сегодня соберу части войск, разбросанные в городе. Завтра начну наступление и загоню турок в Городок. Если не завтра, так послезавтра утром атакую их. Полагаю, что к вечеру все будет кончено, — ответил генерал с невозмутимым спокойствием.
— А каковы действительные шансы на это?..
— Настроение офицеров и солдат прекрасное! Большую роль в этом сыграли военный комиссар и ваши агитаторы. Кроме того, у нас полевая и горная артиллерия, а у них артиллерии нет.
В течение всего дня в городе шли уличные бои. На другой день в пять часов утра Ревкому было сообщено, что Азизашвили начал наступление. Кавжарадзе поехал к Городку.
Азизашвили стоял с палкой в руке у разрушенного домика и отдавал распоряжения. Там же стояло орудие, близ которого валялся связанный аскер — турецкий разведчик.
Артиллерийский и пулеметный огонь усилился. Начались подготовка атаки…
Кавжарадзе, сопровождаемый Азизашвили и Алавидзе, обошел войска, громко приветствуя их:
— Да здравствует власть Советов! Да здравствует Советская Грузия! Да здравствует победа!
В ответ неслось дружное «ура».
— Итак, генерал, жду сегодня вашего донесения, что Городок занят, — сказал Кавжарадзе, прощаясь с Азизашвили и Алавидзе.
Вскоре после того как войска, перешедшие на сторону Революционного комитета, выбили турок с территории порта и товарной станции, к разъезду Тамара подошел воинский поезд. Решив, что следует эшелон грузинских войск, турки, занимавшие батарею Барцхана, расположенную около железнодорожной линии, выбежали оттуда, чтобы разоружить эшелон. Но они ошиблись: это был первый эшелон советских войск, следовавших со станции Саджавахо… Уйдя с батареи, турки забыли закрыть железные ворота, выходившие на шоссе. Этой беспечностью воспользовался стоявший позади пакгауза эскадрон под командой полковника Фридона Эристави. Через открытые ворота он ворвался на батарею. Гарнизон ее, застигнутый стремительной атакой врасплох, оказал отчаянное, но беспорядочное сопротивление. Часть его была изрублена кавалеристами, а двести восемнадцать аскеров взяты в плен и отведены в штаб генерала Азизашвили.
Турки, пытавшиеся разоружить эшелон, либо разбежались, либо тоже сдались в плен. Советские войска, радостно встреченные населением, вступили в Батум.
6
В штаб войск батумского гарнизона, помещавшийся в здании вокзала, прибыл в сопровождении грузинских разведчиков всадник в длинной кавалерийской шинели и невысокой серой папахе, из-под которой выбивалась прядь русых волос.
Поручив своего коня стоявшему перед штабом солдату, он, войдя в комнату дежурного офицера, приветливо улыбнулся и сообщил, что направлен командиром советской кавалерийской дивизии Жлобой к генералу Азизашвили.
Прибывшего сейчас же провели к командующему грузинскими войсками.
— Где находится сейчас ваша дивизия? — заинтересовался прежде всего Азизашвили.
— Неподалеку от Батума, возле Аджарис-Цкали.
— Позвольте, — удивился генерал, — как вы очутились у Аджарис-Цкали?
— Прошли из Ахалцыха.
Весть о том, что советские войска подошли к Батуму и со стороны Ахалцыха, очень обрадовала Азизашвили, так как положение продолжало оставаться серьезным. Азизашвили предоставил посланцу Жлобы автомобиль, и он в сопровождении грузинского офицера выехал обратно в Аджарис-Цкали. Командование батумского гарнизона приглашало командира кавалерийской дивизии Жлобу незамедлительно прибыть в Батум.
Через два часа Жлоба в сопровождении начальника своего штаба явился к Азизашвили, и они вместе отправились в Ревком.
Жлоба, высокий, худой, слегка сутулый кубанский казак, сообщил Кавжарадзе, что он со своей конной дивизией совершил переход из Ахалцыха через Годердзский перевал, спеша на помощь батумцам. Он попросил предоставить ему возможность послать телеграмму командующему Одиннадцатой армией о выполнении возложенной на него задачи. Азизашвили предложил Жлобе занять своей дивизией форты Степановка и Анария, чтобы получить возможность послать их гарнизоны на форт Кахабери, подвергавшийся непрерывным атакам турок.
1 марта с утра турки возобновили бой в районе Кахаберского форта. Но артиллерия под командованием полковника Наморадзе отбила их атаки. Однако людей у Наморадзе оставалось все меньше и меньше. В качестве наводчиков и орудийной прислуги уже приходилось работать офицерам. В помощь полковнику Наморадзе Революционный комитет направил коммунистов, знавших артиллерийское дело. Их набралось человек двадцать, в том числе Мито Чикваидзе. Мито взял с собой Корнелия и Кукури Зарандия. Рано утром они направились в одну из батарей, действовавших против турок.
С приходом советских войск защитники Батума воспрянули духом.
Грузинские части, покинувшие форты Степановка и Анария, отбросили после жаркого боя турок, рвавшихся к форту Кахабери, и, соединившись с его гарнизоном, прочно закрепили форт за собой.
Турки понесли в этот день большие потери.
Сады и кукурузные поля вокруг Кахабери были усеяны трупами аскеров. Среди убитых оказались два турецких штаб-офицера.
«Окрестности Батума очищены от противника», — донес Азизашвили Ревкому после кахаберского боя.
Вскоре турки были вынуждены освободить и все здания, которые им удалось занять в городе.
Утром 20 марта к генералу Азизашвили явился адъютант Кязым Карабекир-паши. Он сообщил, что турецкие войска оставляют Батум и отходят к реке Чорох: к этому их обязывал договор, заключенный между Советской Россией и Турцией 16 марта 1921 года.
Таким образом, провокационная попытка вызвать войну между Турцией и Советской Россией потерпела провал.
В боях за освобождение Батума пало много друзей Корнелия, в том числе студенты Мито Чикваидзе, Шота Вадачкория, Кукури Зарандия, Ладо Метревели и Маквала Канчели.
Мито был ранен в голову. В лазарете, не приходя в сознание, он скончался.
Корнелий переживал смерть Мито так же остро, как и смерть Григория Цагуришвили, погибшего в аспиндзском бою.
Защитников Батума, павших в боях за освобождение, в том числе около ста студентов, с большими воинскими почестями похоронили на площади Азизиэ. Стоя с обнаженной головой у братской могилы, Корнелий думал о мужестве и героизме своего народа, силы и волю которого сковывала еще совсем недавно чуждая ему власть.
Эстатэ, Вардо и Нино Макашвили, как и многие другие беженцы, так и не дождались парохода, на котором собирались уехать за границу. Уставшие, изнемогая от пережитых треволнений, они возвратились в Тифлис… Здесь они узнали, что Платон Могвеладзе и Миха Мачавариани пешком добрались до пограничного поселения Сарпы, а оттуда на фелюге — в Трапезунд. Вскоре им удалось попасть в Константинополь. Они легко променяли родину, о которой так много и красиво любил говорить Платон, на опустошенную
