Что касается шведов, то летописец не оставил никаких внятных сведений об их количестве; оборот же о «бесчисленности» павших врагов следует считать только литературным приемом[48] — все-таки речь идет не о китайцах. Ключ к (приблизительной) численности шведских потерь в Невской битве заключен в словах летописца, что тела погибших знатных воинов шведы на двух кораблях «преже себе пустиша и к морю». Некоторые историки считают, что это отголосок дохристианских верований шведов, когда убитых в бою не закапывали в землю, а погребали прямо в море — мол, с этими убитыми поступили так же. Может быть, хотя и не уверен. Однако важно другое: шведы использовали как морские катафалки те корабли, на которых, надо думать, после боя уже не было (или не хватало) экипажей. Летописец ничего не говорит о том, что это были за корабли — шнеки или скуты. Потому можно условно считать, что общие потери шведов и их союзников были не более чем 200 человек.
Что касается потерь войска Александра Невского, то и тут нет твердых данных. Летописец говорит о 20 новгородцах и ладожанах (или менее), перечисляя поименно четверых новгородцев. В летописях было принято упоминать наиболее знатных погибших. (Заметим, что во время Липицкой битвы, по версии Новгородской летописи, погибло 5 новгородцев — конечно, знатных!) О погибших ижорцах (наверняка такие имелись) летописец не счел нужным и упомянуть. В целом же, как мне кажется, потери новгородцев были сопоставимы с шведскими потерями.
В общем, версия о нанесенных непоправимых потерях шведам в живой силе не нашла летописного (или иного) подтверждения. Да и само предположение о том, что Александр Ярославич во время боя занимался оценкой шведских потерь — уже нанесли «непоправимые потери» или еще нет, а после оного, из гуманистических соображений, дал приказ к отступлению, вместо того чтобы с криком «Ура! Мы ломим! Гнутся шведы!» добить супостата, как было принято в Средние века, выглядит нелепым.
Перечитывая летопись, отчасти понимаешь причину неосведомленности летописца — во время Невской битвы новгородцами не было взято в плен ни одного (?!) шведа.
Хотя если пленных брали — об этом никогда не забывали указать (вспомним 1164 г. или то же Ледовое побоище).
Не радует летопись и информацией об обилии захваченных новгородцами трофеев. Их просто нет. Если в 1164 г. новгородцы захватили 43 шнеки, то в 1240 г. все шведские шнеки отбыли на родину. А сколько их было-то, шнек? Летописец об этом также умалчивает, что может говорить уже не сколько об отсутствии пленных, сколько о дурно поставленной разведработе.
Итак, рассмотрев все известные нам из Новгородской Первой летописи старшего извода обстоятельства т.н. «Невской битвы», нельзя не прийти к одному-единственному выводу — первый блин для Александра Ярославича вышел комом.
Новгородский летописец попытался скрыть факт неудачи (все-таки была задета не только честь князя, но и слава новгородская), и сделал это довольно изобретательно. Если «Житие…» просто живописует бой, имеющий мало общего с действительной Невской битвой, то Новгородская Первая летопись пытается прикрыть конфуз (как-никак первое поражение новгородцев от шведов за двести лет!) стратегическими, так сказать, соображениями. «…Хотяче всприяти Ладогу, просто же реку и Новъгородъ и всю область Новгородьскую», — многозначительно сообщает летописец о захватнических планах свеев. Ну, если всю Новгородскую землю — тогда да, враг посрамлен, ибо результаты его похода, сравнительно с амбициями, ничтожны.
Но откуда сие известно, если пленных новгородцы не взяли? Летописец ничтоже сумяшеся объявляет свой источник информации: «…просто же реку» (?!), что можно перевести на современный язык, как «разглагольствуют, говорят». Но кто говорит? Новгородцы на базаре?
Ход событий заставляет усомниться в утверждениях летописца. Во-первых, шведы высадились довольно далеко от Ладоги. Собственно, даже на другой реке — Неве. И оставались там вплоть до Невской битвы, без попыток прорваться через Ладожское озеро и Волхов к Ладоге и уж тем более — Новгороду. Хотя чего уж проще — местные ижорцы за «пять марок кун или окорок», как писали в то время заграничные послы, водили суда по Неве и Ладожскому озеру вниз и вверх (кстати, на плате ижорцам шведы, как оптовый покупатель, могли и сэкономить). Во-вторых, шведы стояли на Неве, в устье Ижоры, никак не меньше 10—15 дней с момента высадки — если экстраполироваться от похода 1164 г., — пока не нагрянул сам Александр Ярославич с новгородцами и ладожанами. Если поверить летописцу в далекоидущие планы шведов, то эта задержка агрессоров никак не объяснима.
Впрочем, у новгородского летописца нашлись сторонники среди историков XIX—XX вв., которые идею Новгородской Первой летописи старшего извода «углубили и усугубили». Они объяснили медлительность шведов ожиданием подхода союзников по «крестовому походу на Русь» — ливонцев. Мол, римская курия решила организовать совместный шведско-немецкий крестовый поход на обескровленную татарским нашествием Русь с целью обратить русских в католическую веру; однако на пути коварным планам «латинян» встал молодой, но талантливый полководец Александр Ярославич и…
Однако версия совместного шведско-ливонского крестового похода иллюзорна и зиждется на хронологической близости двух событий: а) в 1240 г. шведы напали на Ижорскую землю; и б) в 1240 году ливонцы напали на Изборск и Псков. Но события эти вряд ли между собой связаны: между первым и вторым прошло не менее (а то и более) двух месяцев. Говорить о действительной синхронности действия, таким образом, не приходится: неужели шведы два месяца должны были валять дурака в устье Ижоры, дожидаясь ливонцев? Я уже не говорю, что выступили эти псевдосоюзники против разных русских земель (шведы — против Новгорода; ливонцы — против Пскова), которые, кстати, от татар и не пострадали. А почему сначала не выступить совместно против Пскова, а потом уж против Новгорода? Что это за удары растопыренными пальцами? В декабре того же 1240 г. татары взяли Киев. Так, может, шведы шли на соединение не с ливонцами, а с Батыем? При их-то скорости аккурат к декабрю и поспели бы…
* * *
Проанализировав сообщения Новгородской Первой летописи старшего извода, те далекие исторические события (с большой долей исторической достоверности) можно изложить следующим образом.
В 1227 г. новгородцы во главе с Ярославом Всеволодовичем совершили дерзкий и очень опустошительный набег на финское племя емь, находящееся в зависимости от шведов, чем нанесли и тем и другим существенный урон в людях и данях соответственно. Финны на следующий год попытались отомстить, но ладожане вместе с карелами и ижорцами сильно их потрепали. Финны затаили обиду, но ничего поделать не могли. Однако в 1239 г. в Новгороде вокняжился молодой Александр Ярославич, в то время как гроза окрестных мест Ярослав Всеволодович сел во Владимире-на-Клязьме. Узнав об этом, шведы (речь идет об областях Швеции, соседних с Новгородским княжеством) и подчиненные им сумь и емь решили еще раз попытать счастья и проверить Александра Ярославича «на слабо». Собравшись с силами, призвав на помощь даже некоторых норвежцев, шведы вместе с финнами высадились в Ижорской земле и начали ее методически грабить. Грабежи сопровождались обычными в таких вот средневековых случаях насилием над женским полом и массовым обращением непокорных в рабство, а то и лишением оных жизни. Впрочем, разве не так же поступал Ярослав Всеволодович на их землях? В Ладожское озеро, а уж тем более в Волхов шведо-финны входить не стали. Зачем? Их целью был набег, месть ижорцам, но сил для овладения Ладогой, а уж тем более Новгородом у них не было. Старейшина ижорцев Пелгусий слал гонца за гонцом в Новгород с мольбой о помощи и законно вопрошал, за что ж он платит дань, если сюзерены не в силах его защитить?
Новгородцы, как водится в таких случаях, вышли немедля. Шли они наверняка двумя группами — конная дружина во главе с князем передвигалась берегом; новгородское и ладожское ополчение плыло на ладьях и лодках. Приблизившись к вражескому стану, ополченцы, очевидно, сошли на берег: ни летопись, ни «Житие…» не говорят об атаке русских ладей на шведские шнеки. После битвы, как мы знаем, шведы уплыли — безо всяких препятствий со стороны русичей. И это тоже довод в пользу Невской битвы как сугубо сухопутной.
Конечно, почему именно русские потерпели поражение, за давностью лет установить трудно, но некоторые моменты летописи и даже «Жития…» все же на то указуют.
«Житие…» говорит, что битва началась в «шестом часу дня». Так как в 1164 г. новгородцы напали на шведов в пятом часу дня, сообщение «Жития…» кажется правдоподобным.
Историки в большинстве своем говорят о начале Невской битвы в одиннадцатом часу дня[49] по современному времясчислению (св.), что, как мне кажется, неверно. Ход их рассуждения таков: солнце 15.07.1240 г. взошло в 5.16; плюс шесть часов дает 11.16 по св. Так как шестой час еще не закончился, то начало битвы следует положить между 10.16 и 11.16.
