Конечно, почему именно русские потерпели поражение, за давностью лет установить трудно, но некоторые моменты летописи и даже «Жития…» все же на то указуют.
«Житие…» говорит, что битва началась в «шестом часу дня». Так как в 1164 г. новгородцы напали на шведов в пятом часу дня, сообщение «Жития…» кажется правдоподобным.
Историки в большинстве своем говорят о начале Невской битвы в одиннадцатом часу дня[49] по современному времясчислению (св.), что, как мне кажется, неверно. Ход их рассуждения таков: солнце 15.07.1240 г. взошло в 5.16; плюс шесть часов дает 11.16 по св. Так как шестой час еще не закончился, то начало битвы следует положить между 10.16 и 11.16.
Однако час в Киевской Руси — единица непостоянная. И день, и ночь нашими предками разбивался на 12 часов — вне поры года. И «летний час» был в современных часах больше «зимнего часа». «Шестой час дня» говорит о начале битвы где-то посередине светового дня (12.13—13.13 по с.в.), т. е. речь идет о сиесте — послеобеденном отдыхе в самое жаркое время. Кстати, сиесту соблюдали не только в странах Европы, но и на Руси. О послеобеденном отдыхе и сне как о назначенном Богом времени говорит и Владимир Мономах в своем «Поучении»: «…спанье есть от бога присужено полудне. О тъ чина бо почиваеть и зверь, и птици, и человеци». Правда, Мономах предупреждал, что перед сном не худо бы выставить во все стороны сторожей: «И сторож!) сами наряживайте, и ночь отвсюду нарядивше около вой, тоже лязите, а рано встанете; а оружья не снимайте с себе вборзе, не розглядавше ленощами внезапу бо человекъ погыбаеть»…
Итак, Александр Ярославич выбрал послеобеденное время для внезапной атаки. Но она все же не увенчалась победой. Что же случилось? Возможно, атака не вышла настолько внезапной, как планировалось? Возможно. Однако главная причина видится в другом.
Некоторые историки (тот же А.Я. Дегтярев) считают, что бой продолжался до сумерек и что его прервала лишь ночь[50]. Но маловероятно, чтобы бой длился так долго — семь (а по версии А. Дегтярева, и все одиннадцать) часов. Похоже, это лишь попытка закамуфлировать истинную причину прекращение битвы — ретираду (скажем, так) войск Александра Ярославича с поля боя. Однако и после ретирады противники ведут себя странно: шведы не стремятся преследовать и добить врага; русские же, спрятавшись в лесу, лишь наблюдают, как шведы хоронят павших, не предпринимая попытки собраться с силами и ударить снова. Поспешно, но без паники шведы садятся на корабли и еще до восхода солнца в понедельник (5.18) отплывают восвояси — и снова русские не пытаются их атаковать.
Все эти странности объясняются просто, если представить себе следующую, типичную для Киевской Руси и часто встречающуюся в различных интерпретациях на страницах русских летописей, ситуацию.
Конная дружина прибыла, естественно, на место ранее пеших ополченцев. Вид безмятежного шведского стана разжег воинственные настроения у дружинников, которые возжаждали ринуться на врагов тотчас, не дожидаясь подхода основных сил. Дело тут не только в патриотическом рвении и даже громкой славе — просто по понятиям того времени большая часть добычи (а то и вся) в походе доставалась тем, кто непосредственно ее захватил. Отсюда частые ссоры русских князей, известные нам из летописей, за право идти в авангарде — вплоть до княжеских межусобиц среди бывших союзников. Александр Ярославич то ли вынужден был уступить желанию дружины, то ли и сам разделял ее настроения.
Однако безмятежность и беззащитность шведского лагеря оказалась обманчивой. Да и не могли шведы всерьез рассчитывать, что они будут неограниченное время хозяйничать на чужих землях. Как бы там ни было, шведы отбили нападение. Узнав от пленных, что на них напала только часть вражеского войска и что на подходе новгородское и ладожское ополчение, шведы сами решили ретироваться. Но прежде чем отплыть, быстро похоронили убитых — знать, удельный вес потерь к общему количеству участников похода был не столь велик. Собрав награбленное, шведы отплыли еще затемно. Когда же утром приспело новгородско-ладожское ополчение, их взору предстал покинутый лагерь, дружинники князя, хоронящие своих павших товарищей, и Александр Ярославич в расстроенных чувствах, который на недоуменный вопрос «А где же свей?!» мог только махнуть рукой в сторону полуночи. (Впрочем, Невская битва будет иметь свое продолжение, Александр Ярославич сумеет в определенной степени взять реванш, однако это останется вне поля зрения историков.)
Если у кого-то и были сомнения в исходе Невской битвы, то только не у новгородцев. «…В то же лето, той же зимы выиде князь Олександръ из Новагорода къ отцю в Переяславль съ матерью и с женою и со всемъ дворомъ своимъ, роспревъся с новгородци», — пишет Новгородская Первая летопись старшего извода. Согласитесь, что так с победителями и спасителями Отечества не поступают.
Впрочем, был-таки случай, когда новгородцы «указали путь» недавнему триумфатору. В 1170 г. князь Андрей Юрьевич Боголюбский вздумал захватить Новгород, для чего послал своего сына Мстислава Андреевича с войском. В Новгороде в ту пору сидел сын великого киевского князя Мстислава Изяславича Роман Мстиславич (отец Даниила Галицкого). За год до того Мстислав Андреевич, по приказу отца, захватил (вернее, вошел в оставленный Мстиславом Изяславичем) Киев и предал город разграблению, чего лет полтораста не случалось. Потому новгородцы, не надеясь на милость победителей, затворились в городе и 25 февраля отбили решающий штурм. Войско Мстислава Андреевича, в котором вспыхнул голод и падеж скота, отступило; новгородцы захватили столько пленных, что «…купляху суждальць по 2 ногате», т.е. по цене бараньей туши и где-то в 50 раз дешевле, чем стоил раб по обычной «рыночной» цене.
Однако даже столь блистательная победа не помогла Роману Мстиславичу. «…Съдумавъше новъгородьци по-казаша путь князю Роману, а сами послаша къ Ондрееви по миръ на всей воли своей», — пишет Новгородская Первая летопись. Впрочем, Ипатьевская летопись не согласна с формулировкой Новгородской летописи. 19 августа 1170 г. великий князь киевский Мстислав Изяславич умер — и Роман Мстиславич, посоветовавшись со своей дружиной, отбыл в свою отчину, на Волынь. Ни о каком «показаша путь» Ипатьевская летопись не сообщает. Видно, оставшиеся без князя и покровителя новгородцы, чтобы не попасть под удар мстительного Андрея Юрьевича, объявили, что они своей волей выгнали ненавистного Андрею Юрьевичу Романа — такая вот маленькая хитрость во имя спасения Новгорода.
Но в случае с Александром Ярославичем все было с точностью до наоборот. Его отец Ярослав Всеволодович на то время был жив-здоров (как и его дружина, избежавшая татарского погрома), и с ним надо было считаться. И нужна была очень веская причина, чтобы дать Александру Ярославичу от ворот поворот.
И, как мы уже знаем, такая причина у новгородцев была…
* * *
Но тут, как нельзя некстати для новгородцев, на их западных и юго-западных границах активизировались ливонцы, захватившие Изборск, Псков и начавшие набеги на собственно новгородские земли — Вольскую пятину. Как говорилось в предыдущей главе, вероятней всего, к активизации ливонцев приложил руку и сам Ярослав Всеволодович — с целью привести зарвавшихся новгородцев в чувство. Если это так, то Ярослав Всеволодович был доволен: те протрезвели быстро и отправили к великому князю владимирскому послов «по князя».
Все-таки любопытно: первое же новгородское посольство отправляется к великому князю владимирскому, а не к немцам — ну, если не мириться, то хотя бы с нотой протеста на действия некоторых зарвавшихся рыцарей и их кнехтов. Недружелюбно настроенный Ярослав Всеволодович при надвигающейся внешней опасности был главной головной болью новгородцев. Тем более что литва, немцы и чудь в дерзком набеге захватили у новгородцев множество скота, лошадей, чем сорвали новгородцам, так сказать, «посевную кампанию». На горизонте замаячила новая угроза масштабного голода…
«…Я даешь имъ сына своего Андрея. Тогда же сдумавше новгородцы, послаша владыку с мужи опять по Олександра; а на волость Новгородьскую наидогиа Литва, Немци, Чюдь, и поимаща по Луге ecu кони и скотъ, и нелзя бягие орати по селомъ и нечимь, олна еда Ярославъ сына своего Александра опять», — пишет Новгородская Первая летопись старшего извода.
Апологеты Александра Ярославича любят цитировать этот отрывок, чтобы подчеркнуть значимость Александра, его полководческий талант и любовь среди простых новгородцев, с мнением которых боярской верхушке пришлось якобы считаться.
Однако данный отрывок говорит скорее об обратном. Новгородцы не просили в князья Александра — во всяком случае, сразу. Первое посольство прибыло к Ярославу Всеволодовичу как к великому князю владимирскому прежде всего за военной помощью и гарантией мира на восточных границах (а также доставки хлеба). Просили же новгородцы в князья наверняка кого-то из младших братьев Ярослава Всеволодовича — или Святослава, или Ивана. Но Ярослав Всеволодович дал понять, что княжение в Новгороде — это его семейное дело. Зная, что Александр дал маху в Невской битве, Ярослав «тактично» (насколько это слово подходит к Ярославу Всеволодовичу) предложил новгородцам в правители сына Андрея.
