сурово сказала я. — Я командир звена и приказываю тебе выпить настойку. Хочешь получить штрафные баллы и чистить картошку в столовой? Ты когда-нибудь ее чистила?
Оказывается, у меня хорошо получается командный голос, когда нужно. Я вспомнила отца, стоявшего перед строем, его строгий взгляд и не терпящий возражений тон. Вот и Веела всхлипнула по своему обыкновению, но послушалась. Правда, бросила на меня такой красноречивый взгляд, будто это именно я, и только я, лишала ее самого дорогого.
— Слава Всеблагому, — воскликнула целительница с иронией. — Все, кадет Винс, кадет Ансгар, свободны. Теперь, кадет Дейрон, я займусь твоим плечом. Раздевайся.
Морщась, я скинула жилет, с рубашкой мне помогла мейстери Иллара: правая рука почти не слушалась. Следом на кушетку полетела тонкая сорочка. По коже сразу побежали мурашки от холода. Целительница нахмурилась, разглядывая жуткий шрам, который изуродовал мое тело.
— Плохо. Лечил непрофессионал, запустил рану.
— Он сделал все, что смог, — встала я на защиту лекаря, который оказал мне первую помощь. — У него не было дара, лечил травами и мазями.
— Теперь я тобой займусь. Не сразу, но поправим дело.
— Он сказал, что от следа когтя октопулоса нельзя избавиться…
— От шрама нельзя, но от боли можно. Тебе твои руки понадобятся, кадет Дейрон.
Целительница вернулась с небольшой стеклянной баночкой мази. Синеватая субстанция пахла мятой и покалывала кожу магией, но боль, терзавшая меня многие недели, впервые полностью утихла. Я не сдержала вздоха облегчения.
— Наноси два раза в день — утром и вечером. Теперь давай уберем синяк с твоего лица. Ты его явно не в тренировочном бою заработала, а раньше.
— Поставила на место подчиненного, — проворчала я, пока проворные прохладные пальцы целительницы ощупывали скулу.
— В тебе есть внутренний стержень, — негромко произнесла мейстери Иллара. — Но не забывай: все, что не гнется, легко сломать.
— О чем вы? — дерзко уточнила я.
— Ты и Тайлер. Видно невооруженным глазом, что вы оба закусили удила. Но он твой командир, у него власть и возможности, и он тебя сломает, если ты не научишься быть более гибкой.
Неужели наша взаимная ненависть так очевидна, что бросается в глаза? В словах мейстери Илларии был резон. Вряд ли отец хотел, чтобы его дочь бесславно погибла в первые дни учебы, а мы с эфором Эйсхардом круто взяли с самого начала.
— Я поняла вас.
«Я ива, ива на ветру», — мысленно добавила я, ведь не зря папа заставлял меня повторять слова медитации изо дня в день.
Ладно, эфор Эйсхард. Ваша взяла. Пока.
Глава 22
Жизнь постепенно входила в колею. Установился распорядок дня, которого мы станем придерживаться все время учебы в Академии. Рано утром кадетов собирали на полигоне, где мы в течение часа занимались физической подготовкой.
Мое любимое время суток, когда я могла отключить голову и полностью сосредоточиться на движениях: чувствовала, как напрягаются мышцы, как сердце гонит кровь по венам, как дышат легкие. Упражнения давались мне легко и привычно, еще бы, ведь в течение нескольких лет я именно так и начинала каждый свой день. Я бежала по дорожке, утрамбованной сотнями ног, мерно вдыхала и выдыхала. Смотрела под ноги и перед собой, иногда вверх, на небо, по которому тянулись белые облака, и представляла, что рядом за моей спиной бежит отец. Еще немного, и он положит руку мне на плечо и скажет: «На сегодня все, Ласточка, ты молодец».
Я не была самой быстрой из первогодков. Из нашей группы меня всегда обгоняли Ронан и Атти, не говоря о других однокурсниках, чьих имен я пока не знала. Зато я никогда не выдыхалась. Постепенно все сходили с дистанции, кто согнувшись пополам и хватая губами воздух, кто вцепившись в ногу, сведенную судорогой. А я бежала и бежала, и постепенно оказывалась впереди.
От нашего немногословного наставника — мейстера Рейка — я заслужила скупую похвалу. Кадетов, что валились с ног по обочинам тропы, он вновь безжалостно отправлял на круг.
— Скоро начнутся тренировки на полосе препятствий! — прикрикивал он и повелительным жестом заставлял стонущих первогодков подняться и продолжить бег. — Что тогда будете делать? Через три месяца зачет. Никто не снимет вас с полосы, пока не дойдете до конца. Или пока не доползете! Уважительной причиной считается только смерть!
— Он ведь шутит? — со страхом спрашивала Веела у Ронана.
Фиалке физические упражнения давались с большим трудом. Я, завершив круг, возвращалась к ней и бежала рядом. Сначала подбадривала, но быстро поняла, что уговоры приводят лишь к тому, что Веела окончательно расклеивается и начинает хныкать. Тогда я выбрала другую тактику: жестко приказывала. Она кидала на меня измученные взгляды, в больших глазах дрожали слезы. Наверное, я казалась ей безжалостным извергом. На отца я тоже когда-то обижалась за синяки и ссадины, а теперь была ему благодарна.
— Левой-правой, левой-правой! — кричала я. — Не смей замедляться! Остановишься — будешь бежать дополнительный круг! Сопли подбери! И что у тебя опять на голове? Ты когда научишься плести косу? Сколько раз я тебе показывала!
К счастью, другие кадеты моего звена справлялись сами. Ронан от природы был выносливым и сильным парнем, а Лесли, хоть и выбивался из сил, ни за что не показал бы мне, девчонке, свою слабость. Звезду звеньевого он больше не оспаривал — урок пошел впрок, — но злобу затаил.
Пока мы только бегали, прыгали через барьеры, подтягивались на турниках, однако мысль о неведомой полосе препятствий, спрятанной в одном из пространственных карманов, не давала нам покоя.
В конце концов Барри прямо спросил о ней мейстера Рейка. Тот шумно вздохнул, будто каждое его слово было на вес золота, а тут придется потратить с десяток на пояснения.
— Полоса препятствий имитирует опасности бесплодных земель, — мрачно проговорил он. — И тварей Изнанки. Все серьезно, хотя мейстер Тугор и считает полосу детской игрушкой по сравнению с практикумами. Однако регулярность, с какой кадеты ломают руки и ноги, говорит об обратном.
— Понятно… — пробормотал Барри и тихо добавил: — Понятно, что ничего не понятно.
Когда наша группа пристала к второкурснику, наставлявшему нас в столовой, — теперь обязанность дежурить перешла к первогодкам — парень только подлил масла в огонь, показав едва заметный шрам на ладони.
— Бежал по бревну, так оно подо мной провалилось. Схватился за веревку, а она меня за
