этот камень. Но когда опускалась ночь, она заталкивала камень в самый низ своего насеста и затем билась об него медленно, но с силой и болью. И таким образом давила внутри себя каждое настоящее яйцо прежде, чем снести его.
На горлышке у нее сияли пунцовые перья.
В начале этого детородного процесса Жаба имела обыкновение хотя бы болтать и посмеиваться вместе с курами. Она старалась одновременно и служить Кокатриссу, и в то же время искала некоторого расположения у кур, используемых столь вопиющим образом. Но чем больше Кокатрисс занимался со своими детьми, тем больше раздражалась Жаба на все вокруг. Она теряла место. Она, та, которая высидела Кокатрисса, теряла расположение Кокатрисса. Жаба искала способ вернуть благосклонность своего Повелителя и доказать свою необходимость.
Вот почему она не промолчала, случайно обнаружив каменное яйцо.
Жаба все еще проверяла кур, исследуя их отверстия и по размерам оных решая, способна ли та или иная несушка класть яйца. И все это без малейших извинений и приличий: она просто подлезала под них прямо там, где они сидели.
Однажды она вылезла из-под Курицы с пламенеющим горлышком и завопила.
— Эй, скорее, скорее, сюда, сюда! — кричала она, прыгая среди кур. — Я так и думала! Этого я и ожидала! Измена, Кокатрисс! О, какое вероломство! Каменное яйцо, из которого никогда никто не вылупится!
Ее крик заставил Кокатрисса повернуть голову. И этот же вопль привлек из полей маленького Мыша.
Как только Кокатрисс взглянул на Жабу, она тотчас запрыгала вокруг провинившейся Курицы. Поскольку та никак не пыталась защититься, Жаба принялась наскакивать на нее своей жирной тушей, и Курочка, задыхаясь, закашлялась.
— Измена! Измена! — кричала Жаба с каждым прыжком.
Мыш был уже тут как тут. Он сомкнул свои крошечные зубки на Жабьей роже и не отпускал. Среди прочих кур пронесся взволнованный ропот. Несколько животных, привлеченные криком, подползли поближе.
Жаба забыла про Курицу. Неровными прыжками, волоча за собой яростного Мыша, она старалась пробиться поближе к Терпентиновому Дубу. Она завопила на новый лад.
— Сын, мною высиженный! — жалобно квакала она. — Спаси меня! Они меня убивают!
Вовсе не для спасения Жабы, но по своим собственным резонам Кокатрисс разинул рот и громогласно проревел сквозь шум:
— ДЕТИ!
Могло так случиться, что некоторые из собравшихся животных, вдохновленные решимостью Мыша, и сами бы решились на битву. Возможно, задор одного существа воодушевил бы других, и тогда бы вспыхнул настоящий мятеж. Черный Медведь встал на задние лапы и угрожающе замахал передними. Волк напряг мускулы для смертоносного прыжка. Но все это ничего не значило.
Ибо, как только над землей пронесся зовущий рык Кокатрисса, река закипела — лихорадочно забулькала. А потом из воды тысячами повалили василиски. С невероятной быстротой они заполонили сушу. Они, будто стрелы, шныряли среди животных, жалили их своими ядовитыми укусами и на месте убивали изумленных существ.
Куры в панике понеслись прочь от Терпентинового Дуба, и очень немногие уцелели; но остальным это оказалось не под силу, и они погибли.
Мыш был убит у самого ствола Дуба, ибо он так и не разжал своих зубов, так и не выпустил Жабьей рожи и не побежал. Но и Жаба была убита. Ибо для василисков не было различия, кто перед ними.
Затем тысячи василисков расползлись от Дуба по всей стране, убивая и убивая на своем пути всякое живое существо. Никто из животных не был готов к встрече с таким врагом. Никому не было под силу оказать сопротивление. Подобно черному пламени василиски пожирали всякую плоть, пока ни одной души не осталось там, за исключением Кокатрисса, молча сидевшего на своем дереве. Кабан пал от единственного укуса в шею. Медведь был брошен на землю укусом меж пальцев лап, глаза его остались открыты. Волк успел схватить одного змееныша, но тот ужалил Волка в язык и невредимым выполз из мертвой волчьей пасти.
И больше не глядел Кокатрисс отсутствующим взглядом. Теперь наступил его час. С вершины Терпентинового Дуба он внимательно наблюдал за побоищем. «Дети,— снова и снова вздыхал он про себя. — О, мои дети».
А из-под земли, из подземной темницы, вещал другой, более величественный глас: «Circumspice, Domine, — мощно и почти миролюбиво грохотал Уирм. — Videat Deus caedem mеum».
«Пусть Создатель на своих небесах засвидетельствует все мои убийства», — означало это на языке высших сил.
И когда та страна — та, которой когда-то правил Сенеке, Петух-Повелитель Припертый к Горам, — стала склепом и пустыней с повсюду лежащими мертвецами, тогда василиски снова вернулись в реку. А потом и сам Кокатрисс — в ему лишь ведомый час — покинул это место. Он расправил свои мощные крылья и полетел на запад, вдоль по течению реки.
И тогда пролился над землей дождь.
Глава двенадцатая. Дожди
Опустошенная земля, рассеянное общество, мертвые, гниющие тела — все это явилось величайшим триумфом Уирма. В одной маленькой части мира Охраняющие его были сперва обессилены, а потом убиты. Их жизни, что не давали ему вырваться из подземного заточения; их мирное существование, что держало его там в оковах; их великая любовь, что была ему пыткой; их праведность, что тверже стали противостояла его воле, — все это мироздание в одной части земли было разодрано в клочья.
А потому утратила твердость эта часть земной коры, и Уирм возликовал. Сумей он расширить это размякшее, уязвимое место до самого моря, тогда он сможет и сам взломать кору, вырваться на свободу и проскакать через круги Вселенной. О, он единым глотком проглотит луну. Он зальет кровью солнце. И он бросит грозный вызов Самому Всемогущему Создателю. Он изрыгнет хаос на звезды; и он закрутит свой хвост с такой силой, что, когда тот хлестнет по Земле, планета эта слетит со своего места в центре мироздания и бессмысленно закружит в никуда. В то время, как Кокатрисс поверху летел на запад, Уирм грезил внизу: он сам сотворит из своей земной темницы ничтожное посмешище. Он сделает ее малейшей среди планет и пустым местом среди солнц. Он уничтожит цель ее существования, пустив ее в свободный полет, беспорядочный и бессмысленный. Он окружит ее пустым, холодным пространством. И он вымарает над ней небеса.
О, как ненавидел Уирм этот круглый шар, Землю! Как он жаждал навсегда избавиться от нее, увидеть ее горсткой пыли, жалобно взывающей с края галактики к своему Создателю!
Вот почему, когда Всемогущий Создатель увидел, что на западных склонах гор
