и прочее, прочее, прочее.
Нет, мне самой, на самом деле, не особо по вкусу затея с "концертом". Всё же наш репертуар едва ли подходит для тех, у кого группа "Мираж" в старом составе и "Белые розы" Шатунова до сих пор считаются хитами сезона, однако раз попросили – не соскочишь. Обидятся. Скажут: зажралась, корни свои забывает.
– В чём? Ммм… может, в том, что все организационные вопросы прежде должны решаться с менеджером? Хотя какие тут могут быть организационные вопросы. Сплошная благотворительность. Которой я тоже, вообще-то, не занимаюсь.
– Придётся сделать исключение, – скрестив руки на груди, даю понять, что это не обсуждается. – Дядя Вова мне велик свой подарил и кататься научил, я ему не откажу.
– А! Ну это ж в корне меняет дело! Раз велик, то конечно. Какие проблемы, – цыкая, пыхтит сердитым ёжиком Тима. Ох, как завёлся.
– А ты как хотел, дружок? – снисходительно похлопывает его по плечу папа. – Запрягся завоевывать деревенскую девчонку, вези тележку до конца и не скули, что тяжело. Вы только не забудьте убрать за собой бардак… "звёзды столичные", – усмехнувшись, кивает он на уже только мешающуюся полосу препятствий и, многозначительно подмигнув нам, уходит в дом, бросив напоследок: – Ладно, голубки. Воркуйте, а то мы вам помешали.
Папааа-а…
А Нечаев, кажется, и не заметил ничего. Стоит сосредоточенный, с собравшимися на лбу складками. Прям вижу как зашевелилась в черепной коробке мозговая активность. Явление, которое можно встретить в одном единственном случае – когда дело касается музыки.
Только ради неё он готов хотя бы ненадолго стать ответственным. И, как бы иронично не звучало, только в такие моменты я беспрекословно ему доверяю. Как бы сама же и не бурчала, обиженная на то, что со мной не сильно считаются.
Да и не надо считаться. Пускай заправляет парадом, потому что у него получится сделать всё на таком уровне, на каком никогда бы не получилось у меня. Что-что, а это у него в крови.
* * *
– Да ты издеваешься! – врывается вихрь возмущения в распахнутую, чтобы хоть как-то спастись сквозняком от духоты дверь.
Отрываюсь от чтения, недовольно вскидывая на него голову.
– Это моя спальня, и в неё принято сначала стучать, – спокойно замечаю.
– Не вопрос, – Нечаев демонстративно отстукивает по металлическому изголовью кровати, на которой я, собственно, и сижу. – Пойдёт?
– Выйди и зайди по-человечески.
– Рофлишь?[34] – несколько секунд молча смотрим друг на друга. Кто кого переглядит? Тим, матюкаясь под нос, выходит из комнаты, демонстративно разворачивается на пятках, разворачиваясь ко мне, и трижды стучит в дверной косяк. – Позвольте зайти в опочивальню, сударыня?
– Позволяю.
– Ну слава тебе, Господи, – сдвигая мои вытянутые ноги падает он рядом, подкладывая за спину подушку. – Был я только что в вашем "Летнем театре". Скажи, ты как себе это представляешь? Та аппаратура ещё май сорок пятого встречала. Фиг с ним, включается не с первого раза, но микрофоны никакие, динамики трещат, дополнительного освещения ноль, про саму сцену молчу. Что за сардельки в шортиках прыгают от радости и ржут вместе с ромашками на заднике?
– Это пионеры, – рассеиваю его бурную фантазию, пряча улыбку за пухлым томиком Бродского.
– Так а я о чём? Выходить с такими декорациями стыдобища.
– Успокойся. Естественно, это тебе не Олимпийский.
– Э, нет, Пуль. Ты не понимаешь: если где засветятся такие кадры, это сильно долбанёт по репутации. Из разряда: вот настолько у них всё плохо, что они и в общественных сортирах согласны петь.
– Сам сказал – это благотворительная акция.
– Даже благотворительная акция должна быть на уровне. Это бренд и статус. Я понимаю, тебе плевать, всё равно собралась бросать группу, а для меня моя репутация важна.
"Всё равно собралась бросать группу". Кольнул, молодец. Браво. Словно у меня есть выбор. Словно я хочу бросать всё, но альтернатив не вижу. И дело не в Саше, который "хочет" увести меня куда подальше, дело в самом Нечаеве.
Постоянные репетиции, съёмки, выступления, фотосессии, в будущем потенциальные гастроли – это звучит как прекрасная сказка, воплотившаяся в реальность, но… Это означает быть с ним двадцать четыре на семь и ежедневно проверять себя на прочность. А я не смогу. Я и так уже наломала слишком много дров.
– Что ж, – пожимаю плечами, отыскивая закладку между страницами. У меня вечно вместо них какие-нибудь фантики от шоколадок и засушенные листья. Нормальные, купленные в канцелярском, куда-то испаряются в первые же дни. – Сочувствую твоей репутации. Правда. Надеюсь, она снесёт позор и не покалечит нежную психику у юных фанаток.
Жду какого-нибудь саркастичного замечания, но вместо этого получаю вопрос совсем из другой оперы:
– Как можно спать среди этой страсти?
Недоумённо прослеживаю за его взглядом, прикованным к коллекции фарфоровых кукол, выстроенных в ряд на книжных стеллажах. Все как на подбор: в пышных платьях, модных шляпах и с идеальными кудрями.
У мамы одно время был пунктик – дарить мне их по малейшему поводу: окончание четверти, четырнадцатое февраля, восьмое марта. Порой просто в честь третьей субботы месяца.
Наверное, она думала, что это в детской иерархии как уровень достатка, а может ей самой они нравились, но покупать себе было вроде как не солидно. Не знаю, но интереса у меня к ним никогда особого не было.
С такими не поиграешь, косички не позаплетаешь, с горок не покатаешь. Только и можно любоваться на расстоянии, а маленькой девочке какое развлечение просто смотреть и не трогать? Так и стоят, пылятся уж какой год.
– Не думала, что ты боишься кукол.
– А ты видела их глаза? Как живые. Прикинь, они в темноте на тебя смотрят. Смотрят, смотрят, а потом моргают. Брр…
Ещё какое "брр". Я вот об этом даже и не думала раньше… А теперь подумала.
– Кто-то похоже пересмотрел Чаки[35].
– А я вообще впечатлительный.
