наклонив голову, мужчина встряхнул сковородку, словно следуя особому рецепту, и рыгнул. Звук получился короткий и негромкий, так что Ева вряд ли услышала его из ванной. Потом он опять открыл холодильник и вроде бы ругнулся. Как показалось Эмилии, он говорил по-немецки, но поди тут определи, во всяком случае, переводчик на его голос явно не реагировал. Незнакомец повернулся и посмотрел в сторону гостиной. Темный и волосатый член висел у него между ног – хотя где же еще ему было висеть? Но Эмилия уже почти позабыла такие вещи. Она вскочила со своего плетеного стула. Ей понадобилось срочно сходить в туалет, но страшно было оставить Еву одну с этим типом. Надо бы переместить кентуки в какое-нибудь более надежное место, но любое движение выдало бы ее. Да и вообще, трудно было понять, куда на самом деле мужчина смотрел – в гостиную или на крольчиху. Эмилия решила все-таки рискнуть. Она снова заняла свое место за компьютером и заставила кентуки отступить на несколько сантиметров. Но тотчас поняла, что совершила ошибку, поскольку тип проводил крольчиху взглядом. А потом направился прямиком к ней. Эмилия развернула кентуки и как можно быстрее двинула в коридор, ведущий к ванной. И услышала за спиной шаги. Она попыталась прибавить скорости и с такой силой нажала на клавишу, что у нее заболел палец, но толку от этого было мало. Шаги раздавались совсем близко. Эмилия затаила дыхание. Крольчиха была уже рядом с дверью ванной, но прежде чем успела увидеть Еву, поняла, что ее поднимают в воздух. Она пискнула. И тотчас на потолке в коридоре увидела слуховое окно, о существовании которого даже не подозревала, потом – лицо мужчины с двухдневной щетиной, огромное, во весь экран, и прямо перед собой – слишком светлые и слишком большие глаза. Они были слегка безумные и словно хотели рассмотреть не кентуки, а Эмилию – здесь, в ее доме. Теперь весь экран целиком занимал только один глаз, как будто некий великан поднял дом Эмилии в воздух и нашел наконец на ее мониторе щель, через которую можно взглянуть на нее саму. Да, он отыскал ее. Потом произнес что-то, что звучало как ругательство, но переводчик переводить эти слова опять же не стал. Эмилия выпустила из руки мышку и обеими руками стянула на груди ночную рубашку. И тут же услышала звуки, только усилившие ее отчаяние, – звуки льющейся в душе воды. Ее маленькая девочка, ее Ева, которая жила одна и, как легко было догадаться, без присмотра взрослых, привела к себе в квартиру мужчину и, пока сама принимала душ, позволила ему хозяйничать в ней. Эмилия – у себя дома – снова встала со стула. Ее душила ярость, но позволить себе отойти от компьютера она не могла. Кентуки как будто покачивался в воздухе – они возвращались в гостиную. Эмилия снова села к компьютеру.
Мужчина поставил крольчиху на стол прямо перед собой и наклонился, чтобы получше рассмотреть ее. А когда снова выпрямился, его член занял весь экран на компьютере Эмилии. Он совсем не был похож на то, что она видела когда-то у своего мужа, у мужа он был более бледным и вялым. Между тем мужчина говорил ей что-то по-немецки, а его член по-прежнему смотрел на нее. Наверное, все мужские гениталии говорят только по-немецки, вот почему они с мужем, с ее Освальдо, всегда плохо понимали друг друга. Эмилия не сдержала улыбки, возгордившись тем, что вдруг почувствовала себя такой современной и продвинутой, поскольку без всякого смущения могла рассматривать этот огромный немецкий фаллос, управляя кентуки и одновременно не без иронии отмахиваясь от воспоминаний о самом большом поражении в своей жизни. Про все это стоило рассказать подругам во вторник после бассейна, и ей даже захотелось сделать фотографию с экрана. Но тут кентуки, все еще стоя на столе, повернулся, и то, что он увидел, лишило Эмилию всякого желания смеяться. Мужчина рылся в сумке Евы. Достал портмоне, открыл, просмотрел документы и кредитки, пересчитал деньги и вытащил несколько купюр. Эмилия пискнула – при этом ее страшно возмущало, что ничего другого она сделать не в силах. Тип хотел схватить крольчиху, но ей удалось ускользнуть. Она металась по столу, кудахтая, как настоящая курица, пока он старался ее поймать. Ему на это понадобилось всего несколько секунд. Он снова поднял ее и понес на кухню. От качки у нее немного закружилась голова. Когда он остановился, Эмилия вдруг поняла, что немец собрался сунуть ее под кран. На секунду взгляд Эмилии упал на яичную скорлупу, лежавшую совсем рядом. Остатки клейкого белка стекали на чистую пластиковую поверхность стола. Кран выплюнул сильную струю воды. Если она намокнет, подумала Эмилия, что-нибудь внутри у нее непременно испортится и перестанет действовать. Она еще раз пискнула. И услышала, с каким глухим звуком струя упала ей на голову. Крольчиха снова запищала. Неужели этот тупой кусок сырого мяса способен вывести ее из игры? Она что было сил дернулась и упала в раковину. Он опять схватил свою жертву.
– А для меня есть яичница? – Голос Евы звучал нежно и весело.
Рука мужчины по-прежнему крепко держала кентуки. Кажется, он начал оправдываться, а Ева как-то рассеянно слушала его, вытирая полотенцем мокрые волосы. Потом она успокоила этого типа: нет никакой необходимости мыть кентуки, ей и самой тоже случалось чем-то запачкать его. Главное – чтобы чистыми оставались глаза.
– Потому что камера находится именно там, – пояснила Ева, беря свою крольчиху на руки.
Эмилия повторила для себя то, что только что услышала от Евы. Впервые девушка упомянула именно про нее, про Эмилию, поскольку камера – это ведь и есть она, и сказать “камера” – значит признать, что за крольчихой таится какой-то человек, которого Ева любит и о ком заботится. Это счастливое открытие потрясло Эмилию больше, чем член немца во весь экран. Какой замечательный день, подумала она.
Ева опустила кентуки на пол и ушла. Она была по-прежнему голой, во всяком случае ниже пояса, но Эмилия все равно почувствовала, что любит эту девчушку как никогда прежде. Они были нужны друг другу, и то, что с ними происходило – с обеими одновременно, – происходило на самом деле. Кентуки последовал за Евой в гостиную – за ее голой попкой, маленькой и складной, и эта попка пробудила в Эмилии нежность, похожую на ту, что она столько раз испытывала, глядя на своего сына, когда он был еще младенцем. Ева шлепнулась в кресло, а Эмилия мягко постучала ее по кончикам пальцев, которые сейчас не доставали до пола. Этим она добилась, чего хотела: Ева подняла ее и поставила
