подобные видео, добавленные к табличкам с краткими характеристиками будущих “хозяев”. Аналоговый формат придавал его записям оттенок домашности и одновременно живой реальности. Кроме того, клиенты могли собственными глазами увидеть тот единственный и неповторимый планшет, который собирались приобрести, а также руки Грегора, которые иногда появлялись то там, то тут и вроде как придавали всей сделке определенную надежность. Это было все равно что покупать щенка, зная, кто о нем на самом деле до сего момента заботился и насколько хорошо песик себя вел. Грегор не мог проделать это со всеми планшетами, но как только добавлял к характеристикам три-четыре видео того или иного кентуки, соединения продавались, как правило, за сутки.
По вечерам отец садился за спиной у Грегора и, наморщив лоб, смотрел на экраны. Грегор попытался и ему поручить заниматься некоторыми соединениями, поскольку уже не мог расширять начатое дело без посторонней помощи, однако старик, как выяснилось, не был способен уразуметь, что тут к чему. Привлечь кого-нибудь из друзей? Но у Грегора не было таких, кому бы он безоговорочно доверял. Кроме того, он успел обнаружить на рынке такие же, как у него, предложения, при этом у некоторых ловкачей продаж получалось во много-много раз больше. И Грегор старался разгадать, как они с этим справляются. А также размышлял, нет ли в действующих законах еще каких-нибудь лазеек, которыми он пока еще не додумался воспользоваться.
Случилась и одна очень неприятная вещь, о которой Грегор старался не думать, но которую никак не мог выкинуть из головы. Богатый мальчишка, получивший кентуки в подарок на день рождения и живший, по прикидке Грегора, на Кубе, неподалеку от пляжей Мирамара, на самом деле обитал в колумбийской Картахене. И этот ребенок почти не интересовался своим кентуки. Зарядное устройство они поставили на кухне, а эта кухня оказалась просто огромной – размером со всю их с отцом квартиру. Две женщины и мужчина сновали по дому, облаченные в форму прислуги, а родители мальчишки ссорились в присутствии сына и слуг, как только видели друг друга. В доме жил еще один мужчина – кажется, дядя мальчика. И он порой брал с собой кентуки в какие-то совершенно немыслимые места. Или прятал его в спальне родителей мальчика, стараясь сунуть туда, откуда тот не мог самостоятельно выбраться. И получалось, что родители ругались, или занимались сексом, или швыряли друг в друга чем придется – и вдруг обнаруживали кентуки. Тогда кто-то из них двоих выталкивал его пинками из спальни. Однажды мужчина оставил кентуки в ванной комнате при той же спальне – на полке для полотенец, когда мать мальчика принимала душ. Обалдевший Грегор видел, как она голая вошла в кабинку, потом вышла, вытерлась, села на унитаз и какое-то время щипчиками выдергивали волоски у себя на коленке. Одновременно она, естественно, проделывала и то, ради чего села на унитаз. Все это выглядело неприлично.
Но та неприятная вещь, которую Грегор никак не мог выкинуть из головы, на самом деле была гораздо хуже сцены в ванной, хуже и страшней.
Однажды вечером мужчина позвал кентуки, который находился в большой гостиной. Грегор попытался спрятаться, но не успел. Тип подскочил к нему, схватил и завязал ему глаза чем-то вроде ленты. И хотя кентуки не мог больше ничего видеть, слышал он отлично. Поэтому и понял, что они вышли из дома и сели в машину. Ехала машина минут сорок – пятьдесят. Грегор воспользовался этим временем, чтобы заняться другими приборами, но и первый планшет старался не выпускать из виду и следить за тем, что там происходит. Машина свернула на щебневую дорогу. А когда наконец остановилась, послышался собачий лай. Дверца открылась и снова захлопнулась. Даже через повязку было заметно, как изменилось освещение вокруг, поэтому кентуки понял, что они находятся где-то в сельской местности. Издалека донеслось мычание коровы. Они довольно долго шли, минут семь или даже восемь. Постепенно стал нарастать какой-то непонятный шум. Открылась и закрылась большая дверь. Теперь звук решительно переменился. Он стал резким, пронзительным, многоголосым. Когда с глаз кентуки сняли повязку, он увидел себя в клетке с решетками. Но пол был где-то внизу, до пола он не доставал, а между ним и полом была плотная масса цыплят, которые тянули головы, чтобы глотнуть воздуху, топтали и клевали друг друга, пищали от удушья и страха, и его они тоже клевали. Это была не единственная клетка, таких были сотни, бесконечные коридоры из клеток. Цыплята пищали, у многих были вырваны клювы, и раны еще не успели затянуться. У потолка и по проходам в этом ангаре плавали густые облака перьев. Грегор увидел, что синтетические нитки из шкурки его кентуки тоже стали летать среди желтых цыплячьих перышек. Один из цыплят, который оказался прямо перед ним, или над ним, или под ним – все менялось в мгновение ока, – обезумев, шарахнулся о камеру. У него, как и у многих других, был вырван клюв, и он истерично пытался защищаться и пачкал камеру кровью. Но буквально парализовал Грегора именно пронзительный крик, и это был не просто крик боли, а крик невыносимого ужаса, крик ворвался в его комнату сквозь глухой шелест динамиков, заставив Грегора резко дернуть за провода и выключить планшет. Соединение К52220980 просуществовало еще неполных двадцать секунд. После чего Грегор убрал это объявление с соответствующими таблицами и переустановил операционную систему планшета, чтобы использовать его для какого-нибудь другого соединения.
* * *
Когда он наконец добрался до Буэнос-Айреса, ему сообщили, что дядя уже не может говорить. Медицинская сестра открыла ему дверь квартиры, любезно приняла пальто и сумку, а потом спросила, хорошо ли он доехал и не хочет ли выпить чаю, прежде чем пройти к больному. Клаудио на чай согласился. В полете он не раз представлял себе, как сразу же направится в ту самую комнату и крепко обнимет старика, при этом будет сдерживать эмоции и даже призовет на помощь черный юмор, без которого редко обходилось их общение. Но медсестра дала ему в руки чашку и кивнула на стул. После чего постаралась в общих чертах обрисовать ситуацию: то, что доносилось до них из соседней комнаты, не было храпом, теперь только так и мог дышать его дядя. Тело умирающего стало ригидным, и Клаудио, раздумывая над последним словом, почувствовал, как деревенеет и его собственное. После чего ему пришло в голову: “Он ведь не спит, а значит, слышит наш разговор”.
На полу за стулом медсестры Клаудио увидел зарядное устройство. Оно было похоже на круглую подставку электрического чайника, который он купил себе сразу по приезде в Тель-Авив.
