- Да, - просто отозвался Бьорн. Он закончил греметь посудой и теперь по комнате плыл восхитительный аромат свежего кофе. Как в кофейне «У Заваркиной».
- Сказал, что да, - передала Алиса в трубку.
- Вези его ко мне, - велел Вася, - если это тот, о ком я думаю, то он – гребаный гений!
- А вот возьму и привезу, - рассмеялась Алиса, - всё, пока! Я пошла есть!
- Обжора! – ласково отозвался Вася и положил трубку.
На столе ее уже поджидала прозрачная розовая рыба, укутанная в сметану, свежий черный хлеб, лук, нарезанный кольцами, копченый лосось, то ароматное мясо, что настругал Бьорн в соседней комнате, холодная вареная картошка, медовый пирог и толстостенная кружка кофе, из которой поднимался ароматный пар. Алиса немедленно напихала в рот всего по чуть-чуть и залила кофе, даже умудрившись не обжечь язык. Наверно потому, что тот был надежно завернут в копченого лосося.
Бьорн соорудил себе бутерброд, но забыл от него откусить, наблюдая за ней. Его лицо хранило странное выражение, непривычное для Алисы. Бьорн был… равнодушен, что ли? Конечно, он был доброжелателен и общался с ней с явной охотой, но в его глазах не было ничего привычного Алисе: ни похоти, ни мольбы, ни подобострастного восхищения, ни напускного холода или надменности.
«Удивительно!».
- С кем ты разговаривала? – поинтересовался Бьорн.
- С братом, - улыбнулась Алиса, но тут же сощурилась карикатурно-подозрительно - он большой, злой и очень меня любит.
Бьорн расхохотался.
- Я не причиню тебе вреда, - сказал Бьорн очень убедительно, - но почему-то мне кажется, что ты не дашь себя в обиду.
- Не дам, - уверила его Алиса, вгрызаясь в рыбу, - Вася научил меня стрелять и драться.
- Он военный? – спросил Бьорн, тихонько попытавшись произнести слово «Vasja».
- Он фотограф, - соврала Алиса, соорудив себе гигантский бутерброд, - сейчас живет в Норге.
Она даже не заметила, как в разговоре на английском языке, у нее вырвалось «Norge» вместо «Norway».
- У тебя есть еще кто-нибудь, кроме брата? – спросил Бьорн.
- Сестра, племянник, - сказала Алиса и, подумав, добавила, - и трое друзей. Вот и всё.
Вопросы Бьорна ее не раздражали. Он был мягок, тактичен и спрашивал, не требуя ответа. Алиса вдруг поймала себя на том, что хочет понравиться Бьорну. Он рассказал немножко о себе – о сводном брате и о любимой собаке, что попала под машину, когда ему было шесть – Алиса обнаружила, что не просто слушает с интересом, но и пытается запомнить.
- Вася сказал, что если ты – это ты, то ты – гений, - сообщила Алиса, натягивая лицо на бутерброд.
- Ты смешная, - сказал Бьорн. В его лице появилась какая-то новая эмоция, которой Алиса не смогла дать название.
- Правда? – спросила она, отложив бутерброд.
- В хорошем смысле. Ешь. Потом я покажу тебе свои фотографии.
Алиса в два укуса одолела свой монструозный бутерброд и отряхнула руки от крошек.
- Ты как маленький удав, - улыбнулся Бьорн. Он встал из стола, и, проходя мимо, погладил ее по плечу. Он скрылся в соседней комнате, откуда донеслось шуршание картона: Бьорн рылся в коробке.
Алиса сидела на своем стуле, не шевелясь и не дыша. Ее парализовало это прикосновение: оно не было отцовским или братским, но и в то же время не несло сексуального подтекста. Алисе это было в новинку, и сколько она не силилась, она так и не смогла дать определение той эмоции, которую это прикосновение в себе несло.
«Много думаешь. Ты же знаешь, что бывает с теми, кто много думает».
Алиса вдруг поняла, что ведет себя, как самая обычная девушка – сидит и пытается понять, нравится она мужчине или нет. Так делала Нина, так делала Марина и еще много Алисиных приятельниц, подруг и просто знакомых. Это открытие ее взволновало.
- Фотографии, - возвестил Бьорн, внося большую картонную коробку со снимающейся крышкой, - эти снимки не были нигде опубликованы. Ты будешь единственной, кто когда-либо их видел.
- Это большая честь, - сказала Алиса серьезно, с интересом заглядывая в коробку, которую Бьорн водрузил на стол.
Бьорн уставился на нее, будто силясь понять, шутит она или нет. Алиса не обратила внимания на его замешательство.
- Почему? – наконец спросил он.
- Что почему? – удивилась Алиса и посмотрела на него. Бьорн выглядел растерянным.
- Почему это честь?
- Не знаю, - Алиса пожала плечами, не сводя с него глаз, - у Васьки, например, есть целая коробка снимков… вот точно такая же коробка!.. которую он никому не показывает. Он всем говорит, что это – неудачные фото, которые он хранит, чтоб не повторять ошибок, а нам с Асей – что мы туда заглянем только через его труп. В смысле, после его смерти.
Бьорн растерянно улыбнулся, Алиса, глядя на него, вдруг поняла, что в нем такого привлекательного.
«Трогательность. Он трогательный. Он умеет. Он не стесняется и не боится обычного, человеческого, настоящего. Носочки с олешками, брови домиком, детские воспоминания – всё это обычно мужчины от меня прячут, полагая, что я или не пойму, или посмеюсь, или нагло воспользуюсь. Бояться выглядеть идиотами. Идиоты».
Алиса запустила руку в коробку и достала отпечаток. На нем было ночное небо, через которое буквой S изгибалось ярко-зеленое марево.
- Твою мать! – воскликнула Алиса по-русски. Она достала еще одну фотографию, за ней еще и еще. На всех на них были изображены северные сияния. Иногда под этим чудом природы появлялся типичный норвежский сельский пейзаж: домики из дерева, крашеные в бордовый, с аккуратными окошками, в которых можно было разглядеть теплый, уютный приветливый свет.
- Васька прав! Ты – гребаный гений! – снова завопила она.
- Алиса, ты говоришь по-русски, - Бьорн улыбнулся, но меж его бровей промелькнула крохотная озадаченная морщинка. Промелькнула и тут же исчезла.
- Прости! Прости, Бьорн! – Алиса перешла на английский, но была так взбудоражена, что не могла связно выражать свои мысли, - я тебя знаю! Вернее, не тебя, а твои фото! Ты жил в Америке, работал с «Нэшнл Джеографик», твои северные сияния печатали на обложках, о тебе писал «Тайм». Конечно же! Бьорн Йоргесен! Тебя называли норвежским гением! Мне про тебя Васька рассказал, когда узнал, что я на хюльдрах свихнулась. Он накидал мне ссылок, а я изучала твои северные сияния! Я рассказывала про тебя друзьям и называла тебя Григом от фотографии! Глупо, да? Ну тот сочинил свое лучшее, вдохновившись Норвегией, своей родной страной, как и ты! Скажи, это глупо?
Судя по выражению лица, Бьорн честно пытался осмыслить Алисин несвязный лепет. Пытаясь вместить в слова как можно больше эмоций, она то и дело переходила с английского на русский, или на французский. При этом Алиса бурно жестикулировала: всплескивала руками, или прижимала правую руку к сердцу, будто клянясь фотографу в любви, или трогала Бьорна за плечо. Ее тираде не было конца и края, и Бьорн не выдержал: сделав крохотный шажок ей навстречу, он нежно положил ладонь ей на затылок и на мгновение прижался губами к ее губам. Всего несколько мгновений, и он отстранился.
- Ты это сделал, чтобы я замолчала, да? Прости! Я больше не буду так трещать!
Алиса улыбнулась и, будто выдохшись, прислонилась к столешнице.
- Я это сделал, потому что ты мне нравишься, - улыбнулся Бьорн, - ты славная. И милая. И искренняя. Я всегда хотел встретить кого-то, вроде тебя.
В его глазах по-прежнему не было ничего лишнего: ни похоти, ни животного желания. Он не хотел покорить, овладеть ею, заставить, сломать. Где-то в его щекотной рыжеватой бороде пряталась доброжелательная улыбка, и Алиса вдруг поняла, что не знает, что дальше делать. Все ее предыдущие отношения с этого момента развивались только по двум сценариям: или мужчина, стаскивая с нее одежду, кончал себе в штаны, после чего принимался извиняться, или, еще не успев ничего сделать, принимался ныть о том, что женщины жестоки, судят о мужской силе по первому пробному сексу и что она, Алиса, не должна быть такой, как все. Оба сценария виделись ей довольно унылыми, но ничего другого она не знала.
Алиса аккуратно сложила снимки, которыми размахивала во время своей пламенной, но бессвязной речи, и аккуратно поместила в коробку. Коробку она накрыла крышкой, убедившись, что каждый сантиметр крышки плотно прилегает к корпусу коробки. Алиса тянула время, не зная, что предпринять. Больше всего на свете она боялась обернуться и увидеть надменную усмешку. Или холодный взгляд.
Но когда Алиса обернулась, Бьорн стоял настолько близко, насколько это было возможно. Он серьезно посмотрел ей в глаза и, ни слова не говоря, легонько провел по ее щеке костяшками пальцев. Алиса от удовольствия невольно прикрыла глаза.
«Ласково. Со мной никто никогда не обращался ласково. Им казалось, что меня нужно непременно удивить, а потом перевернуть и снова проделать все то же самое, удивительное еще два раза».
Бьорн осторожно коснулся своими губами ее губ. Он аккуратно подхватил ее под ягодицы (Алиса вспомнила, что на ней нет белья) и посадил на стол. Он целовал ее так долго и умело, что Алиса вдруг перестала различать грань между реальностью и… чем-то едва ощутимым, нереальным, трансцедентным, непостижимым. Она перестала чувствовать свое тело, перестала понимать, что именно и как именно она делает. Алиса не чувствовала своего языка, что ласкал язык Бьорна, не помнила своих рук, что нежно гладили его спину, не видела своих ног, что обвивались вокруг его торса, крепко прижимая к себе.
