Подполковник, как и при первом разговоре, слушал рассеянно и нетерпеливыми движениями пальцев переставлял предметы на письменном столе.
Нина напомнила о Дремове, повторила свои подозрения о том, что его гибель — дело вражеских сил, и заключила такими словами:
— Теперь, я думаю, вы не сомневаетесь, что «в контролируемом вами районе» действует враг?
Подполковник поморщился и сказал:
— Вы, товарищ старший сержант, не сказали мне ничего нового. А взаимосвязь между катастрофой Дремова и нападением на пост — не больше, чем взаимосвязь между африканским слоном и биографией моей покойной бабушки… Впрочем, попробуйте высказать свои доводы моему преемнику капитану Джаниеву. — Глазами он показал на капитана.
При этих словах капитан Джаниев отвернулся к окну, а Нина, покраснев, стала глядеть в пол.
— Вот так. В таком разрезе, товарищ старший сержант. Через пару дней Джаниев освободится от приема дел и займется вами. Всего доброго.
Нина пошла к двери, и за спиной услышала голос Джаниева:
— Прошу вас, подождите меня у выхода. Через десять минут я еду к вам в школу и подвезу вас.
Когда прибыли в расположение школы, Джаниев, прежде чем идти в штаб, зашел с Ниной в ее комнату и тут со всем вниманием выслушал ее, не перебивая. При этом лицо его было непроницаемым и Нина не могла уловить, как ее собеседник относится к тому, что она говорит. Он продолжал оставаться некоторое время таким и после того, как Нина замолчала. Раздраженная этим, Нина хотела было уже встать, как вдруг Джаниев заговорил:
— Наберусь смелости предполагать и думать так же, как вы. Но вот вопрос: кому понадобилась расправа с Дремовым? Может быть, он этой вынужденной посадкой помешал кому-либо? А пока, товарищ Соколова, я вам скажу одно: я не считаю ваши слова пустыми. — Пожал ей руку и вышел.
По вполне понятным причинам Джаниев не мог рассказать Нине о многих делах, какие происходили в это время в Средней Азии.
Немцы строили планы похода на Индию. Их агентура в Средней Азии готовила для похода путь. Кто-то распускал панические слухи, кто-то направлял диверсантов, собирал шпионские сведения, выявлял дизертиров и использовал их в собственных целях. Близость границы осложняла обстановку. Вон они, горные вершины, видны отсюда, а за ними чужие страны, враждебные силы. И не будет ничего удивительного, если предположения Соколовой окажутся оправданными. А этот случай на посту? Разве это не звено общей цепи?
Джаниев пришел к начальнику школы и попросил вызвать Берелидзе и Высокова. Выслушивая их показания, он просматривал постовые ведомости и неожиданно задал вопрос:
— Берелидзе, вы были начальником караула, объясните, почему поменялись постами Высоков и Капустин?
— Разрешите, товарищ капитан, — попросил Высоков.
— Да.
— Капустин несколько раз подряд попадал на этот трудный пост в третью смену. На разводе у него был невеселый вид, и я предложил ему поменяться…
— Это нарушение.
— Виноват, товарищ капитан.
— Очень виноват. Но все хорошо, что хорошо кончается. Пройдите пока в соседнюю комнату, а ко мне пусть зайдет Капустин.
Переступив порог и увидав рядом с полковником Крамаренко капитана госбезопасности, Борис напугался. У него задрожали колени, а когда стал докладывать о прибытии, сорвался голос.
Капитан, конечно, заметил волнение Бориса, и, стараясь его успокоить, спросил как можно дружелюбней:
— Вот, товарищ Капустин, вы поменялись часами дежурства на посту с Высоковым. Ну, а если бы не поменялись, смогли бы вы сделать то же самое, что сделал Высоков?
— Я обязан… То есть часовой обязан… Должен…
— Это ясно. Ну, а конкретно?
— Не знаю… — признался Борис и опустил голову.
— Как летаете?
— Инструктор говорит, плохо…
— А сами вы как думаете?
— Так же.
Борис покраснел и часто заморгал глазами.
— Не вешайте головы. Постарайтесь быть таким, как большинство ваших товарищей. Побольше уверенности в своих силах. Можете быть свободны. Пригласите ко мне вашего старшину.
Старшина лихо отрапортовал о прибытии и застыл в положении «смирно».
— Скажите, товарищ старшина, почему курсант Капустин на протяжении длительного времени назначается в самый трудный наряд?
— Он нытик, товарищ капитан, — объяснил старшина. — А нытиков надо закалять. Я ведаю нарядами, и это мое решение.
— А вы все-таки не нагружайте его больше остальных, тогда легче будет с него требовать как и с других. Дай бог, чтобы он с обычными-то делами научился справляться, а вы ему еще какие-то сверхурочные придумываете.
— Понял, товарищ капитан.
— Хорошие у вас курсанты, — сказал капитан Дятлову и Крамаренко после того, как вышел старшина. — Честные. Только очень уж «зеленые».
— А как вы находите Капустина? — осторожно спросил Крамаренко. — Что-то уж очень он разволновался.
— Вот это-то как раз и хорошо. Я думаю, что ему надо помочь.
С начальником и комиссаром школы Джаниев простился в веселом настроении, а когда захлопнул дверцу машины и опустился на сиденье, на лицо его легла печать озабоченности и мрачного раздумья.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Зима в том году в Средней Азии оказалась на редкость суровой. Было много снегу. Мороз, хоть и небольшой, при ветре и сильной влажности очень донимал часовых, и они непрестанно приплясывали. Не сладко приходилось механикам и особенно инструкторам-летчикам. Холода были некстати еще и потому, что ввиду усиления летной работы понадобилось строительство второго аэродрома. Укатать взлетную и посадочную полосы было сравнительно легко: поле от природы подходило для этого. Хуже обстояло дело с жилыми и рабочими помещениями. Кроме двух небольших домов, тут ничего не было.
Курсанты сами рыли для себя и инструкторов землянки. Желание быстрее приступить к летной работе подгоняло их, и на постройке трудились так, что на морозе сбрасывали шинели. Мокрые от пота гимнастерки дымились паром. Валико со старшиной таскали землю на самых больших носилках, Валентин и Сергей яростно рубили мерзлую почву кирками, Кузьмич катал тачку, а Борис и Санька грузили землю на полуторку.
Рабочая площадка с утра до вечера была заполнена движением и походила на муравейник. Иногда работали и ночью, при свете автомобильных фар. Ветер трепал полотнища с комсомольскими призывами к ударному труду. Чтобы лучше спорилась работа, Всеволод Зубров по просьбе друзей временами откладывал кирку и брался за баян.
На строительство приехали полковник Крамаренко и бригадный комиссар Дятлов. Остановились как раз вблизи Бориса и Саньки. Борис, увидав начальников, энергичней заработал лопатой. Крамаренко улыбнулся.
— Дайте-ка лопату, работяга, — обратился он к Борису. — Вижу, что стараетесь, а уменья нет. Вот, глядите, как надо! — И с размаху поддел лопатой большую кучу мерзлой земли.
Прежде чем приподнять лопату, он сделал глубокий вдох, потом, приподняв, качнул ее на свободно опущенных руках и уж затем, размахнувшись, бросил землю в кузов полуторки. Еще и еще — и работал с Санькой до тех пор, пока не загрузили машину. Движения его были размеренными, неторопливыми, но спорыми. Когда он вернул лопату Борису, его дыхание нисколько не участилось.
— Вот так и работайте, — сказал он.
— Вы, товарищ полковник, наверное, немало поработали, когда были курсантом? — осмелев, спросил Борис.
— Довелось. Но лопатой владеть научился раньше. Кочегаром был на пароходе… — И отошел.
Через некоторое время начальники уехали. Но курсанты долго еще говорили между собой о том, как умело орудовал лопатой полковник. А главное — все поняли, что для будущих летчиков нет ничего зазорного в физическом труде.
На стройку прибыла почта. Почтальон выкрикивал фамилии, и конверты, треугольники, открытки и телеграммы расходились по рукам. Высокову пришло письмо с пометкой: «Осторожней, фото!»
После хороших и нежных слов любви Лида с гордостью сообщала, что она стала снайпером и едет на фронт.
Валентин долго рассматривал ее карточку. Лида была снята во весь рост. На голове кубанка, брови сдвинуты, губы сжаты, глаза смотрят со спокойной суровостью. Гимнастерка туго перехвачена широким ремнем, в руках винтовка с оптическим прицелом. «Какая ты красивая, смелая! — прошептал Валентин. — Теперь ты всегда будешь со мной», — и вложил фотографию в комсомольский билет.
— Ты что же, Валяш, — услыхал он за спиной голос Сережки, — мне не покажешь? Друг я тебе или нет?
— Прости, Сергей, просто от радости голову потерял. Ну, смотри…
Сергей долго, задумчиво смотрел на фотографию. Потом сказал:
