— Высоков? — удивилась она. — Это ты сейчас с трамвая спрыгнул, как мальчишка? Оштрафуют!
— Пускай штрафуют! Ради тебя я готов заплатить сколько угодно…
— Много не надо, — перебил Валентина шутливый мужской голос.
Он обернулся, перед ним стоял милиционер, возникший, как в сказке возникают духи.
— С вас, молодой человек, всего три рубля за нарушение порядка. Надо бы взять больше, да уж ладно. Вы и так ради девушки чуть не были задавлены.
Лида засмеялась.
Самое ужасное было то, что у него не было трех рублей. Он рылся в карманах и знал, что ничего не найдет, а милиционер терпеливо ждал. Ждала и Лида. Наконец «нарушитель» откровенно признался в своем банкротстве.
— Составим протокол, — с ухмылкой сказал блюститель порядка.
— Не надо, — сказала Лида, — Я заплачу за него «чем угодно и сколько угодно», — и протянула милиционеру трешницу.
Тот засмеялся:
— Ладно уж, идите. Истратьте эти деньги на мороженое. Но на ходу больше не соскакивайте.
Валентин сначала был так смущен случившимся, что не знал, с чего начать разговор. Лида помогла ему в этом.
— Ты мне что-то хочешь сказать? — спросила она.
— Да… Лида, приди сегодня в семь часов вечера в школу.
— Зачем?
— Мне нужно с тобой серьезно поговорить. — При этом он заглянул ей в глаза. Они были спокойны и даже холодны. Уголки губ дрогнули, точно она хотела улыбнуться, но не улыбнулась, а спросила с нотками досады:
— О чем теперь со мной говорить? Война. У меня отец на фронте. Не понимаю… — Она развела руками.
Вечером Валентин на всякий случай пришел к школе. Но прождал напрасно — Лида не пришла. Дома стоял накрытый стол, собрались друзья, близкие. Отец с беспокойством поглядывал на часы. Мать ждала его у калитки.
Проводы были шумные и торжественные. Провожающих было много, раза в три больше, чем отъезжающих. Но Лиды не было. Когда дали команду «по вагонам» и Валентин, со всеми расцеловавшись, на ходу прыгнул в теплушку, за его спиной раздался вскрик:
— Валя!
Он оглянулся. По перрону бежала Лида.
— Валя, что же ты сразу не сказал, что уезжаешь? — выговорила она, запыхавшись.
В это время призывники запели хором: «Уходили комсомольцы на гражданскую войну!» Поезд пошел быстрее. Горечь расставания и вместе с тем непонятный восторг сжали сердце. Валентин набрал в легкие воздуха и крикнул:
— Я люблю тебя, Лида!
Слова песни и шум вагонных колес заглушили его крик.
Лида бежала по перрону, постепенно отставая, ветер шевелил поднятый для прощанья голубой платок. Так и врезался в память любимый образ: высокая девушка с венцом темных кос на голове, с голубым платком в поднятой руке…
Вот и сейчас, сжимая озябшей рукой винтовку, он видел ее, и губы его шептали нежные слова…
3
Так пробыл он на посту около часа. А потом с ним что-то случилось. Он сразу не понял, что именно. Вдруг все посторонние мысли исчезли, зрение и слух напряглись до предела: неподалеку что-то хрустнуло, и мелькнула тень. Валентин почувствовал, что он тут не один. Сердце забилось тревожно, пальцы до боли сжали винтовку. Остановившись, он некоторое время напряженно всматривался в темноту. «Надо продолжать ходить, — подумал он, — чтобы не спугнуть его». Кого? Этого он не знал, но был твердо уверен, что кто-то с ним рядом и этот «кто-то» — враг. Враг жестокий и сильный.
На «грибке» была кнопка. Нажми ее, и в караульном помещении раздастся звонок. Карнач крикнет: «В ружье!» — и через несколько минут на пост прибудет подкрепление. Но «он», тот, кто лежит в бурьяне (Валентин был уверен, что только в этом небольшом овраге и может скрываться его враг), «он», конечно, видит на фоне неба каждое движение часового и может убежать в темноту. Если не убежит сразу, то убежит после того, как услышит шаги приближающихся караульных. Нет, на кнопку нажимать нельзя. Врага нужно выманить и схватить.
И Валентин снова пошел по кругу. Потихоньку он отвел затвор и бесшумно вогнал патрон в патронник. Вот он вновь поравнялся с тем местом, где впервые ощутил тревогу и, не оборачиваясь, скосил глаза в подозрительную сторону. Казалось, ничего нового не было. Но вот в десяти шагах, под пригорком, появилось какое-то бледное пятно с двумя черными впадинами. Так это же лицо врага!
Не замедляя шага, Валентин сделал еще круг и опять на какое-то время оказался спиной к опасности. Безумное желание обернуться и выстрелить. Но голос рассудка подсказывает: «Держись! Крепче нервы! Схватка произойдет на следующем круге. За это время «он» подползет еще ближе».
Палец выжал свободный ход спускового крючка. Валентин шагнул навстречу схватке. Кося глазами, он теперь отчетливо видел распластавшегося на земле врага. Ночь темна, колышется черный бурьян, но «он» еще черней. Теперь Валентин проходит в четырех шагах от него. Вот он на секунду к нему спиной, но это только на секунду. Стремительный поворот кругом, и он сразу же стреляет во взметнувшуюся с земли тень…
По трудно объяснимой причине, часовой стреляет ночью с исключительной точностью. Звук выстрела слился с воплем, и Валентин понял, что пуля попала в цель. Мгновенно передернув затвор, он выстрелил еще раз в ползущую к нему тень, и тень замерла. Сквозь вой ветра слышалось только хрипенье и бульканье. Продолжая держать оружие наготове, Валентин подскочил к «грибку» и нажал сигнальную кнопку.
Через несколько минут прибежали товарищи во главе с Берелидзе.
— В чем дело? Почему стрелял?
— Смотрите сами…
Блик карманного фонарика упал на распростертое тело. Рядом блестел большой финский нож. Берелидзе погасил фонарь и молча пожал Валентину руку.
Ночное происшествие на посту вызвало много разговоров и ряд мероприятий по усилению бдительности.
Едва Валентин сменился с поста, как в караул явились Крамаренко и Дятлов. Выслушав показания Валентина, полковник снял с руки часы и подал их ему:
— Это, товарищ Высоков, от меня лично — за вашу выдержку и храбрость. Представляем вас к награде.
Нина не имела допуска в караул, поэтому с нетерпением ждала выхода оттуда бригадного комиссара. Как только увидела его, подошла.
— Молодец Высоков, — сказал Дятлов, здороваясь с Ниной. — У молодчика, которого он прикончил, нашли все необходимое, чтобы поднять на воздух наши запасы горючего.
— А он сам-то не пострадал? — спросила Нина. — Что вы скажете теперь по поводу заявления подполковника госбезопасности?
— Да-а… — только и мог сказать Дятлов.
Друзья поздравляли Валентина, он был героем дня.
Валико высказал сожаление:
— Жаль, что убил. Живым бы его… Ясно, что он был не один, а теперь это тайна.
Воодушевленные примером Высокова, курсанты горели жаждой подвигов. Будучи на посту, теперь они смотрели во все глаза, но, разумеется, враг это учитывал и новых попыток совершить диверсию не предпринимал.
У Бориса Капустина вся эта история вызвала какие-то неясные переживания. Он, конечно, вспомнил свой разговор с той малознакомой девицей: как она интересовалась расположением поста у бензосклада и сменой часовых и как он, Борис, легкомысленно выболтал ей все… С холодной дрожью в спине вспоминал он и то, что стоять на посту в тот страшный час должен был он, что Высоков подменил его случайно, а если бы не подменил, то…
Борис вовсе не был уверен, что он сумел бы расправиться с диверсантом так, как это сделал Валентин. Теперь он приходил в ужас от мысли, как бы кто не узнал о его болтливости. И дал себе слово никогда больше ни с кем не говорить о чем-либо служебном. Фаину ему и хотелось и не хотелось видеть. Хотелось, чтобы убедиться, что разговор с ней о караульной службе и нападение на пост — случайное совпадение; не хотелось потому, что боялся: а вдруг это совпадение не случайно? Сверх того его мучила зависть. Зачем он согласился поменяться с Валентином дежурствами? Тогда бы не Валентин, а он был героем дня… Конечно, все могло бы быть по-другому, но…
Словом, ночное происшествие на бензоскладе внесло много нового в обычный, размеренный распорядок жизни школы.
В первый же свободный день Нина поехала в город и, преодолев личную неприязнь к подполковнику госбезопасности, записалась к нему на прием. Ждать пришлось около двух часов. Подполковник принял ее с холодной официальностью. Во время разговора Нина обратила внимание, что третий человек, присутствовавший в кабинете и назвавший себя капитаном Джаниевым, смотрит на нее с большим сочувствием. Капитан был уже пожилым человеком. В его черных волосах пробивалась седина, восточное скуластое лицо с раскосыми глазами выглядело усталым.
Подполковник, как и при первом разговоре, слушал рассеянно и нетерпеливыми движениями пальцев переставлял предметы на письменном столе.
