круглогодично. Это уже само по себе было огромным плюсом по тем временам, но кроме этого тут имелся и телефон для связи начальника караульной смены с башнями. Аппарат, перед применением которого требовалось крутить ручку, вызывал у большинства благоговейный трепет и считался колдовством, столь частым в их княжестве. В данный момент людей в помещении было больше, чем обычно, однако это никак не помешало Леону мгновенно уснуть, только лишь взобравшись на лежак.
Булгары пошли на приступ перед рассветом, еще в темноте. При этом они постарались по максиму сделать это без шума. Часовые на стенах разглядели и услышали врагов уже в непосредственной близости от стен. Тревожные удары по железу, вызывавшие воинов на стены, раздались со стороны всех башен.
Леон, проснувшись, пришел в себя, когда из караулки, толпясь, выбегали последние воины. Рядом с ним остался лишь Досифей, обеспокоенно переминавшийся с ноги на ногу. Первым чувством проснувшегося воеводы было бежать на стену, чтобы осмотреться. Однако, вспомнив, кто он, бросился к телефону, крутанул ручку, приложил трубку к уху и, услышав голос дежурного связиста, потребовал поочередно соединить его со всеми башнями. По докладам старших, в башнях ситуация была стабильная везде, кроме левой стены от воротной башни. По какой-то причине: то ли часовые «проспали», то ли латники замешкались, но степняки смогли взойти на стену. И сейчас гарнизоны воротной башни и левой смежной бились на стене, пытаясь сбросить булгар с нее. Снизу им помогали лучники, пользуясь тем, что изнутри стена была открыта, но численность врагов росла и они понемногу отжимали латников к башням. Одновременно булгары по веревкам спускались внутрь города и у крайних к стене домов уже рубились с ополченцами.
Леон с помощью Досифея принялся лихорадочно надевать латы. Когда они оба выскочили из башни, уже заметно рассвело и он сумел рассмотреть и оценить ситуацию. Она пока не стала критической, но дело шло к этому. Нужно было срочно освобождать стену от булгар. Внизу их было еще немного и, прекратив подход подкрепления, с ними должны были справиться. Леон двинулся по стене к месту, где его люди рубились два на два. Больше не позволяла ширина стены. Досифей привычно шел сзади. Леон был одет в полный рыцарский доспех. В руках у него вместо меча были две сабли. Он не был полноценным обоеруким, однако здесь это и не требовалось. Подавляющая часть булгар была облачена в кожаный доспех, который не мог сдержать ни полноценный удар саблей, ни укол ее острием. Протиснувшись вперед, он остановился за спинами пары, сражавшейся сейчас со степняками. Бились его воины хорошо. Уже при нем от их мечей пало четыре пары булгар. Однако силы их были не беспредельны, и враги, теряя бойцов, тем не менее отжимали их к башне. Дождавшись, пока очередная пара степняков получит смертельные раны и возникнет пауза, связанная с их заменой, Леон протиснулся между латниками и сразу же атаковал врага, не слишком заботясь защитой, уверенный в ее надежности. Он снес первую пару буквально за несколько ударов сердца. Сзади что-то кричал на ломаном русском Досифей, сопровождая слова руганью на греческом. А Леон давил и давил на булгар, отодвигая врагов от башни. Кто-то сзади вооружился трофейными копьями, и упавшие под ноги Леону булгары тут же добивались ими, после чего сталкивались со стены. Пот заливал глаза, Леон уже рубил и колол по наитию, чувствуя, как все чаще и чаще пропускает ответные удары. Броня держала. Неожиданно чьи-то руки придержали его за плечи.
– Охолонь, воевода! Дай погреться!
И оттеснив его, вперед вышел мечник городской дружины и громадного роста ополченец с алебардой, смотревшейся в его руках детской игрушкой. Леон остановился, и тут же его начали обтекать воины.
– Утрись, господин! – Досифей толкнул его в руку, подавая откуда-то взявшееся в его руках полотенце.
Леон отстегнул забрало и вдохнул морозный воздух. Сняв перчатку, вытер мокрое от пота лицо и огляделся. Булгар на стене осталось менее двух десятков, и их сжимали с обеих сторон гарнизоны двух смежных башен. Под стеной валялись сброшенные с нее убитые и умирающие. Степняки, сумевшие спуститься со стены, также были убиты. Он оглянулся, протягивая обратно Досифею полотенце. Тот стоял, держа в руках копье с окровавленным жалом.
– Что стоишь? Помогай иди! – Леон кивнул в сторону продолжавшейся схватки.
– Справятся! – уверенно отмахнулся Досифей.
Еще раз оглянувшись, воевода подошел к бойнице и оглядел поле перед стеной. Булгары оттягивались к своему лагерю. Потери их Леон оценить не мог, да они его не очень и интересовали. Гораздо важнее было узнать потери дружины. Вернувшись в башню и скинув шлем с подшлемником и перчатки, Леон обзвонил башни. Ранеными после приступа оказалась почти половина дружины. Под ранеными имелись в виду те, кто не мог держать оружие. Что радовало – убитых среди дружинников не было. Потери среди ополченцев, с учетом того, что они бились и на стене, и в городе, пока подсчитать не удалось. Но среди них точно были убитые, и раненых явно было больше. И даже понимание того, что защитники смогли уничтожить и вывести из строя несколько сотен степняков, откровенно не радовало. Леон понял, что следующий приступ может стать последним.
Зимнее солнце уже полностью поднялось над лесом, когда степняки двинулись на повторный штурм. У Леона мелькнула и погасла мысль о том, что хорошо хоть дочь, вышедшая осенью замуж за десятника Александра Романова и уехавшая к нему в Вязьму, выживет и, даст Бог, продолжит их род. Леон коротко взглянул на стоявшего рядом с ним Досифея и негромко произнес:
– Похоже, не к кому будет приехать твоей семье.
– Похоже, так! – согласился тот. – Да, возможно, и не получится у купца ничего. Что к лучшему.
Хотя его пройдоха-помощник и прижился у одной городской вдовы, и не бедствовал от недостатка женской ласки, про семью свою он не забыл. Осенью Досифей сумел сговориться с купцом-греком, шедшим в низовья Итиля с товаром из Вязьмы, чтобы тот за золото нашел семью Досифея, передал жене письмо и весной привез их в Муром. Золота купец попросил за эту услугу изрядно. У ординарца столько, естественно, не было. Часть пообещал добавить Леон из своих запасов и остальное под честное слово Леона обещал доложить глава города Глеб, который сдружился с княжескими ромеями.
Команд отдавать не требовалось – все всё видели и сами. На стенах стояли все, кто мог держать оружие. Плащи княжеских дружинников перемежались зипунами, кольчугами ополченцев, а иногда и женскими кафтанами. Неожиданно его ухо уловило звук, слышимый им
