Беккер остался доволен результатами операции. Его мало интересовали потери партизан, больше волновали собственные, и здесь убитые и раненые в счет не шли. Вышестоящее командование заботила другая лукавая цифра – количество без вести пропавших. Шесть человек – это был далеко не худший показатель, в предыдущей операции из лесу не возвратились восемнадцать во главе с командиром взвода. Беккер находился в хорошем настроении и потому не скупился на поощрения, отпустил в увольнение почти половину роты. Миклашевский оказался в числе наиболее отличившихся. Он вынес на себе из боя раненого командира роты. На торжественном построении батальона Беккер не жалел громких слов в его адрес, в заключение своей речи назначил на должность заместителя командира взвода и в качестве вознаграждения выдал 200 марок.
Теперь у Игоря появился предлог надолго отлучиться в город и выйти на связь с Арнольдом Лаубэ через содержателя явочной квартиры Осадчего. Воспользовавшись предоставленным увольнением, он пригласил командира взвода Головко, командира отделения Гаврилюка и каптерщика Демидовича отметить в ресторане свое новое назначение. Уговаривать их не пришлось, погулять за чужой счет они были только рады. Гаврилюк, хорошо знавший злачные места Смоленска, предложил «шаркнуть по жизни» в недавно открытый ресторан «Тройка». Никто не стал возражать, и после окончания развода батальона компания вышла в город.
Далеко идти не пришлось, ресторан располагался в бывшем ДК городской ТЭЦ. О его советском прошлом напоминали рисунки на потолке кинозала, рассказывающие об успехах сталинских пятилеток, и кумачовый занавес на сцене. Она, как магнит, притягивала взгляд Игоря. Он не поверил своим глазам, это не было игрой воображения, на ней находился настоящий ринг, и не подвластная ему сила увлекла его на сцену. Игорь нежно, как к ребенку, прикасался к канатам, жадно всей грудью вдыхал особый запах ринга.
Гаврилюк толкнул его под локоть и, подмигнув, спросил:
– Ну че, боксер, нет желания тряхнуть стариной?
– Что, прямо здесь?! – удивился Миклашевский.
– А где же еще?
– Да ладно, Серега, кончай прикалываться.
– Игореша, я говорю на полном серьезе. Ты че думаешь, он тут для блезира стоит?
– A-а, прикольщик ты хренов, – отмахнулся Миклашевский и с тоской в голосе произнес: – Эх, мне бы только перчатки в руках подержать.
– Зачем подержать, можно и рожу начистить.
– Кому? Тебе, что ли?
– Зачем мне, для такого случая хозяин держит вышибалу. Или ты струхнул? – подзадоривал Гаврилюк.
– Я струхнул?! – задело за живое Миклашевского, в нем заговорил боец, и он потребовал: – А ну давай сюда этого вышибалу!
– Один момент! Щас все решим! – заверил Гаврилюк и, подмигнув Головко с Демидовичем, крутнулся чертом и исчез за кулисами.
Не прошло и пяти минут, как он возвратился с хозяином ресторана. Владелец «Тройки» и при новой власти катался как сыр в масле. Весь его вид – осанистое брюшко, нависавшее над ремнем, сытая физиономия с младенческим румянцем на щеках и золотой перстенек с небольшим бриллиантом на безымянном пальце – говорил: палец в рот ему не клади – оттяпает всю руку. Стрельнув по компании оценивающим взглядом, хозяин ресторана спросил:
– Так хто из вас?
– Вот он! – Гаврилюк кивнул на Миклашевского.
– Что-о, этот?! – физиономия хозяина ресторана скуксилась.
После лагеря Игорь потерял в весе не меньше десяти килограммов. Новая форма сидела на нем мешковато: куртка болталась на плечах, а из широкого ворота выпирала гусиная шея. Щуплая фигура и тонкие черты лица Миклашевского произвели удручающее впечатление на хозяина ресторана. Он покачал головой и отрезал:
– За него три рыла будет много. Кормлю только двоих!
– Как двоих?! Почему двоих?! Ну давай хоть троих? – торговался Гаврилюк.
– Я сказал, двоих! Твой Геракл больше раунда не протянет. Тут публике смотреть не на что.
– Что-о?! Ты хоть знаешь, кто перед тобой? Чемпион!
– Ладно, не свисти! – отмахнулся хозяин ресторана и на ходу бросил: – Двоих, цэ мое последнее слово.
– Вот же жлоб! Шоб ты удавился! – прошипел ему вслед Гаврилюк.
– Да пошел он на хрен! Топаем отсюда, хлопцы! – подхватился со стула Головко.
– Как?! Не-е, погодь, Рома, мы же договорились!
– Хто договорился? Я не.
– Ну Игорь же не против. Так, Игорек? – искал у него поддержки Гаврилюк.
– Ладно, – согласился Миклашевский.
– Молоток, Игорек! Ты настоящий мужик. Покажи, покажи этим зажравшимся сукам!
– Где тут раздевалка?
– Та яка раздевалка, закуток! – признался Гаврилюк, провел Миклашевского, Головко и Демидовича в подсобку, а сам отправился за боксерскими перчатками и формой.
Трусы и майка, принесенные им, оказались велики, но Миклашеский не обращал на это внимания. Он уже жил предстоящим боем, и ему было не важно, кто будет соперником, перед глазами стояла надменная, с презрительной ухмылкой физиономия фашистской подстилки – хозяина ресторана. В нем Миклашевский видел своего главного врага. Это был не просто бой, каких он провел десятки на ринге, а непримиримая схватка с ненавистным злом, разрушившим, сломавшим его жизнь и жизнь близких. Он не слышал, что ему говорили Демидович с Головко, и всем своим существом рвался на ринг. В приоткрытую дверь доносился приглушенный гул зала, подобно морской волне накатывал на подсобку и будоражил ему кровь. Привычно постучав перчаткой о перчатку, Миклашевский закружил по комнате. Ноги не всегда слушались, а удары не всегда находили цель, но постепенно навыки, отработанные на многочасовых тренировках, возвращались к нему, а с ними появлялась уверенность в себе.
Пауза затягивалась, хозяин ресторана в пожарном порядке собирал денежных клиентов. Наконец, в дверях появился запыхавшийся Гаврилюк. Выражение его лица не внушало оптимизма. Пряча глаза от Миклашевского, он скороговоркой проговорил:
– Ребята, пора. В зале полно народу. Игорек, не подкачай, держись.
Головко и Демидович, прихватив с собой полотенца, чайник с водой, двинулись за Миклашевским. Он поднялся на ринг, и вздох разочарования прошелестел по залу, а в следующее мгновение публика взревела. Из кулисы показался соперник – детина весом под центнер и ростом под метр девяносто. Выражение злобно поблескивающих медвежьих глазок, прятавшихся под низко надвинутыми бровями, ничего хорошего Игорю не сулило.
«Мясник» – мысленно оценил он противника и перевел взгляд на рефери. Землистого цвета лицо с мешками под водянистыми глазами и запах сивухи говорили: рассчитывать на его объективность не придется. Прошлый профессиональный опыт подсказывал Миклашевскому: бой необходимо вести на дистанции, ни в коем случае не идти на размен ударами – с пудовыми кулаками «громилы» ему не справиться, и постоянно маневрировать; в первом раунде устоять, а потом измотать противника в движении.
– Че тяните резину? Давай начинай! Семен, сделай из него отбивную! Урой в первом раунде! Пусти ему красную юшку! – неистовствовала захмелевшая публика.
Голос судьи-информатора, пытавшегося объявить титулы Миклашевского, с трудом прорывался сквозь гвалт и не произвел впечатления на публику. Об этом говорили цифры ставок, большинство было один к трем в пользу «громилы». Зал рокотал в предвкушении побоища и торопил рефери с началом схватки. Тот, картинно изогнувшись, проскользнул под канаты, раскланялся перед публикой и затем коротким, энергичным жестом пригласил боксеров на середину ринга.
Миклашевский шагнул навстречу. «Громила» не сдвинулся с места и сквозь зубы процедил:
– Готовься, дохляк, сделаю из тебя отбивную.
– Тоже мне, повар нашелся, смотри не облажайся, – не остался в долгу Миклашевский.
– Че-о?! Я тебя урою, сука! – вызверился «громила».
– Бокс! – команда рефери положила конец перепалке, и бой начался.
«Громила» сразу же ринулся в атаку, рассчитывая похоронить дерзкого «дохляка» под градом ударов. Публика взвыла от восторга. Казалось, еще мгновение, и Миклашевский будет сметен за канаты. Но прошла минута, к концу подходила вторая, а он все еще оставался на ногах. То, что происходило на ринге, трудно было назвать боем – схватка напоминала охоту. «Громила» резкими выпадами отсекал Миклашевскому уходы в сторону, а его тяжелые, как удары молота, прямые и хуки сотрясали защиту и все чаще достигали своей цели. К концу раунда Игорь едва держался на ногах, удар гонга стал для него спасительным кругом.
Второй раунд начался в прежнем ключе. Прошло полторы минуты, и у «громилы» сбилось дыхание. Он потерял скорость, однако, левая рука по-прежнему представляла серьезную опасность. Миклашевский, чтобы не попасть под нее, упорно закручивал его влево, ни на секунду не останавливался и постоянно находился в движении. Нырки, уклоны и быстрый, жесткий джеб выводили «громилу» из себя. Выдержка изменила ему, удары все чаще приходились в воздух. Он снова и снова пытался навязать ближний бой, но каждый раз Миклашевский отходил на дальнюю дистанцию, ловил, когда правая рука «громилы» устремлялась ему в голову, подныривал и в стремительном выпаде наносил колющие удары по печени. Они становились все более чувствительными, это было заметно по одышке и наливавшимся кровью глазам «громилы». В приступе ярости он безоглядно бросался вперед. Игорь сохранял хладнокровие, придерживался прежней тактики: кружил по рингу и ловил момент, чтобы нанести решающий удар.
