У Сашки Калеуша, между прочим, это слово – «фемина» – до Диночки было если не ругательным, то, как минимум, издевательным. Издевательским, правильнее будет сказать. Таким, с подковыркой. Ироничным то есть. А как с ней познакомился, так всё! Никаких фемин. Ни в виде слов, ни в виде, собственно, других девиц.
А уж как он её за ручки держит – это умора просто! Диночка эта, если ей что-то самое безобидное сказать, – сразу краснеет, как бурый помидор. Я когда узнала, что она из педина, сказала ей дедушкину поговорочку про «нет стыда – иди в медин, нет ума – иди в педин! Если нет ни тех, ни тех – поступайте в политех!». Так и что? Парни и девицы из политеха все заржали. А Диночка покраснела и глазки опустила и оттуда, из-под опущенных глазок, прошептала: «Я школу с золотой медалью окончила». А девица моего брата фыркнула: «Когда это золотая медаль признаком большого ума считаться стала?!» В общем, не только ни кожи ни рожи, ни сиськи ни письки, но ещё и чувства юмора у этой Диночки никакого не обнаружилось. Все её шпыняли и подкалывали (когда Сашка не слышал и не видел, разумеется), а у неё даже ума – да-да, таки ума! – не хватало ему всё это рассказать. При нём-то, понятно, все делали вид, что Диночка не общипанная курица, а тоже человек.
Она даже плавать не умела, как выяснилось на первом же совместном пляже! Где вы видели восемнадцатилетнего человека, не умеющего плавать?! Все плавали до волнореза, прыгали с пирса и играли в пляжный волейбол, а общипанная Диночка сидела на подстилке, и только Сашка иногда к ней подходил, чтобы за ручку подержаться. Целоваться она стеснялась. Или не умела, не знаю. Я и сама не умею, ну так мне всего девять лет. И до восемнадцати целая жизнь – успею ещё научиться.
Когда я поняла, что Сашка Калеуш безумно в эту Диночку влюблён, я решила с ней подружиться. Во-первых, чтобы понять, чего такого в этой Диночке есть, чтобы такой мажорный парень, красивый, с собственным мотоциклом, с мамой и папой полковниками и с четырёхкомнатной квартирой на Пролетарском бульваре – в неё влюбился. (Главнее, конечно же, было, что он красивый и мажорный, но моя мама, судя по взрослым разговорам, и всё остальное считала крайне важным.) А во-вторых, чтобы всё про них с Сашкой Калеушем знать. Я умею строить такие оленячьи глазки и так умею подкатиться к людям, что мой дедушка иногда говорит мне: «Так! Ты же знаешь, со мной это не работает!» – и ровно через пять минут, несмотря на такие его заявления, это работает. А Диночка не знает меня так хорошо, как знает меня мой дедушка. И значит, с Диночкой это должно сработать быстрее, чем за пять минут!
И с Диночкой это сработало! Мне даже особо иезуитствовать (привет, дедушка!) не пришлось. Я просто пошла за мороженым, пока все скакали по пляжу, как безумные, и купила мороженое не только себе, но и одиноко торчащей на подстилке Диночке. И, состроив оленячьи глазки, подкатилась с этим мороженым к ней:
– Хочешь мороженого? Я вот специально для тебя купила! Сашка мне сказал, что ты любишь пломбир в шоколаде!
Я понятия не имела, какое мороженое она любит, и, понятное дело, ничего об этом у Сашки Калеуша не спрашивала, но покажите мне хоть одну дурочку, которая не любит пломбир в шоколаде? К тому же, когда прежде Сашка орал, идя к лотку: «Кому какого мороженого?!» – дурочка-Диночка всегда шептала: «Мне пломбир в шоколаде, если можно…» А он всем покупал молочное, потому что сам любит молочное. И она ела то молочное мороженое как миленькая, и Сашке Калеушу погромче о том, что она любит пломбир в шоколаде, и не заикалась! Я себе представляю, что бы было, если бы мой брат купил своей девице не фруктовое, которое она может жрать (ну, то есть – есть) тоннами, а какое-то другое. Ух, это был бы шторм в десять баллов в той огромной луже! Ну а я Диночкин шёпот про пломбир в шоколаде слышала всегда. Ну так и чего ж, нельзя? Можно, пожалуйста! Мне для важного дела двадцати восьми копеек не жалко. Ешь на здоровье, чтоб тебя ангина схватила за горло!
– Ой, я и правда очень люблю пломбир в шоколаде! – она обрадовалась, как маленькая. Как будто я ей не какое-то вшивое мороженое купила, а мечту всей Диночкиной жизни осуществила. Как будто у неё двадцати восьми копеек нет, чтобы пойти и купить себе этот дурацкий пломбир в шоколаде. У неё стипендия повышенная, пятьдесят пять рублей, между прочим. Целая куча денег! Она себе этот пломбир в шоколаде каждый день может покупать, но покорно жрёт (ну, то есть – ест) то молочное, что ей Сашка Калеуш покупает. А если бы он говно сушёное любил, она бы и говно сушёное покорно ела? (Про говно сушёное – это моя тётя однажды бабушке кричала, когда бабушка снова приготовила плов, который уже всем надоел, но дедушка плов любит и может есть один только плов всегда. Дедушки дома ещё не было, а тётя моя уже с работы пришла очень расстроенная из-за какой-то обэхээсэс, которая ей регулярно мешает приносить домой шоколад, коньяк и какао-масло, а тут опять плов. Ну она и кричала бабушке про говно сушёное, пока дедушки не было. А когда дедушка пришёл – покорно ела плов как миленькая, да ещё и нахваливала, и смотрела на бабушку виноватыми глазами, хотя бабушка на тётю за крики и нехорошие слова не только не сердилась, но ещё и тётин любимый пирог с клубникой испекла, хотя я бы на бабушкином месте тут же бы дедушке про то сушёное говно рассказала. Но раз бабушка на своём месте молчит – то и не моё дело.)
В общем, за этим пломбиром в шоколаде мы с Диночкой тут же начали дружить. Похоже было, что эта общипанная курица на самом деле любит детей, потому и собралась стать учительницей. К тому же ещё – учительницей младших классов. Для этого, насколько я даже в свои девять лет знаю, педагогический институт не нужен, достаточно педагогического училища. Но Диночка поступила в институт. Протарахтела мне все уши про эту свою любовь к детям, про то, что каждый маленький человечек – индивидуальность, и про всякую такую лабуду. Мало того что эта Диночка – общипанная курица и плавать не умеет, так она ещё и блаженная! Потому что только блаженные любят детей. Дети – это злостное зло! Это любой нормальный человек ещё в детстве соображает раз и навсегда. На детей нужна куча денег, потому что они постоянно вырастают из босоножек, ботинок, сапог и из всей одежды. Дети любят конфеты и новые игрушки. И ещё детей частенько бывает некуда деть. Я, конечно же, не стала этого всего Диночке объяснять. Если она к восемнадцати годам всего этого про детей не поняла – тут уже объясняй не объясняй – бесполезно. Или, как говорят мой брат и Сашка Калеуш, – «беспреспективняк!». (Замороженным от мороженого языком ещё и не всегда сразу выговоришь!) Поэтому я слушала Диночку, преданно глядя ей прямо в глаза, и даже сказала ей, что и я хочу стать учительницей младших классов. Хотя, честно говоря, я хочу стать писателем Клиффордом Саймаком, потому что, похоже, кроме меня только Клиффорд Саймак соображает, что люди в массе своей – ничтожества и негодяи, и о них, о людях, можно только печалиться. Но поскольку печалиться о людях – печально и ничего не даст, то лучше над людьми издеваться. То есть – иронизировать. Тогда люди не понимают, что ты над ними издеваешься (когда иронизируешь). И таким образом можно удовлетворить сразу две свои страсти: всё время что-то писать и постоянно иронизировать над людьми. А если ещё делать это как Клиффорд Саймак – всё время придумывая, что ты вроде как бы не совсем про людей (ха-ха!), – то вообще круто. Но Диночке я соврала, что тоже хочу быть учительницей младших классов, будто в девять лет и мечтать-то больше не о чем, как о малолетних дураках, не умеющих читать и писать, хнычущих по любому поводу и отвратительных, как моя бывшая одноклассница Лера Клейман. Бывшая, потому что Леру Клейман ещё в первом классе перевели во вспомогательную школу (это такая школа для особо одарённых лер клейман). Лера Клейман всё первое полугодие срала себе в штаны, а когда она съела половину плаката про азбуку, под которым сидела, её наконец перевели во вспомогательную школу. И кто же всё время мыл задницу Лере Клейман, пока её не перевели во вспомогательную школу, где есть вспомогательные нянечки для мытья обосранных жоп? Правильно! Наша учительница. Нет, спасибо, благодарю покорно! Пределом мечтаний всей моей девятилетней жизни не является обучение малышей чтению-писанию, успокаивание их хныкства и мытьё задниц всяких там лер клейман. Я уж лучше стану Клиффордом Саймаком. Он-то, поди, никому задницы не моет. Сидит себе и пишет. Но Диночке я никаких таких соображений не высказала, а только кивала и говорила, что она права и очень умная. А ещё я предложила научить её плавать. Раз уж её в деревне никто плавать не научил! (Про деревню я вслух, понятно, ничего не сказала.)
Диночка оказалась сообразительной и плавать научилась быстро. Кстати, в этом месте я задумалась. Впервые после того, как решила выйти замуж за Сашку Калеуша, я задумалась. Меня, точнее сказать, разобрали сомнения. И вот почему. Очевидно, что общипанная курица Диночка Сашке Калеушу нравится до безумия. Он в неё влюблён и даже собирается на ней жениться. И вот скажите мне, кто при таком раскладе должен учить общипанную курицу Диночку плавать? Её почти жених Сашка Калеуш или девятилетняя сестрица Сашкиного друга, что вечно крутится у студентов под ногами? По-моему, ответ очевиден. Но весёлому мажорному красавцу Сашке даже в голову не приходило учить Диночку плавать! Ну, сидит и сидит себе на подстилке. Он себе наплавается, наныряется, в волейбол наиграется – к Диночке подойдёт, за ручку подержит – и обратно. А я тут с ней возись! Ну и, опять же, мороженое… Вроде как мелочь, не стоит внимания. Но это только на первый взгляд. А на все остальные?
