Но несмотря на то, что Далай Лама является духовным лидером, вождем тибетского народа и лауреатом Нобелевской премии, из бесед с ним я осознал: прежде всего он считает себя «простым буддийским монахом». За годы общения с ним я понял, что он обладает истинным смирением и не попал в силки тщеславия под влиянием всех своих званий и наград, громкого титула Далай Ламы. Он по-прежнему остается обычным монахом.
Поскольку никем иным он себя не мыслит, я решил спросить его, как бы он отреагировал, если бы ему пришлось оставить «должность» буддийского монаха. Конечно, это лишь теоретическое предположение — в реальности такого произойти не могло. Но поскольку мы постоянно подшучивали друг над другом, я позволил себе очередную шутку.
— Вы много раз говорили, что в первую очередь видите себя не Далай Ламой, а просто монахом.
— Верно, — кивнул Далай Лама.
— Чисто теоретически представьте себе, что вы потеряли возможность быть монахом. Вы по-прежнему совершаете ежедневные медитации и занимаетесь духовными практиками, ведете простой образ жизни, но уже не имеете права носить монашеские одежды, совершать монашеские обряды и жить в монастырской общине. Чтобы зарабатывать на жизнь, вам приходится заниматься чем-то другим. Смогли бы вы приспособиться к таким обстоятельствам? Какую работу вы хотели бы при этом выполнять?
Зная нелепость такого предположения, я уже готовился к тому, что Далай Лама назовет мой вопрос глупым и абсурдным. Но, к моему удивлению, он воспринял его совершенно серьезно. Выражение его лица было необычно сосредоточенным. Он задумчиво кивнул головой и ответил так:
— Совсем недавно я читал тибетский текст, написанный великим буддийским мыслителем начала XX века. Мыслитель давал советы своим ученикам. «Очень важно, — говорил он, — понимать истинную суть духовности». Он писал, что, поняв истинную суть буддийских практик, ученики перестанут быть в плену у внешних обрядов — чтения мантр, хождения по кругу, простирания и т. д. Конечно, это тоже часть буддийской религии, но не ее суть. Суть буддийской религии в том, чтобы духовной тренировкой ума вызвать внутренние изменения в человеке. Этим можно заниматься и не соблюдая внешних обрядов.
Далее автор текста советовал наиболее способным ученикам, стремящимся к высотам духа, уединиться и жить отшельниками в глуши. Он много цитировал так называемые «Песни опыта», написанные Миларепой. Когда я прочел их, то был очень тронут некоторыми отрывками. Особенно меня потрясли слова о том, что «следует жить в труднодоступных местах, жить с одной мыслью — мыслью о медитации...» и т. д. Прочитав завещание мыслителя, я вспомнил, что в молодые годы меня привлекала жизнь отшельника, я хотел жить, по тибетскому выражению, «уйдя в глушь, как раненое животное».
— Конечно, — задумчиво продолжал Далай Лама, — несмотря на то, что чтение этих строк вновь пробудило во мне желание уйти в глушь, я тут же вспомнил, что мне уже за шестьдесят. Прошло много времени. Звание Далай Ламы налагает множество обязанностей. И даже если бы я все-таки решил зажить отшельником, я сомневаюсь, смог бы я приготовить сам себе еду или хотя бы заварить чай. — Тут он засмеялся. — Кроме того, мне в голову пришли разные практические соображения, в частности вопросы безопасности. Что я буду делать, если кто-то придет и станет мне угрожать? Все это делает жизнь отшельника невозможной для меня в настоящий момент.
Далай Лама на несколько минут умолк, погруженный в размышления, быть может, вспоминая прошлое. Но вскоре он вышел из задумчивости и добавил:
— В общем, если бы я был моложе и ситуация была бы другая, я бы ушел в отшельники. Ты напомнил мне о моей давней мечте. Поэтому, отвечая на вопрос о том, чем я стал бы заниматься, если бы не был буддийским монахом, скажу: единственное, что приходит мне в голову, — это уйти в отшельничество. Кроме этого, у меня нет никаких других вариантов — я вообще никогда об этом не задумывался. Во время нашей беседы я понял, что положение Далай Ламы настолько уникально, что его рецепт неприменим для остальных людей. Не говоря уже о том, что Далай Лама в мире один, немногие из нас являются буддийскими монахами и еще меньше таких, кто, потеряв работу, захотят уйти в отшельники. Но впоследствии, еще раз прокручивая в уме наш разговор, я все-таки решил, что слова Далай Ламы не так уж неприменимы к обычным людям. Ведь главная идея заключается в том, чтобы выделить основу, суть нашей деятельности и именно в ней видеть ее смысл, не обращая внимания на внешние атрибуты.
В случае с Далай Ламой суть образа жизни буддийского монаха — духовная практика. В ее внешние атрибуты входит выполнение определенных ритуалов, чтение вслух, определенная манера одеваться и вести себя. Суть же этой деятельности заключается во внутреннем развитии. Далай Лама совершенно определенно сказал, что, даже если ему придется пожертвовать соблюдением внешних форм, он все же будет счастлив сделаться отшельником и, по существу, продолжать заниматься своим внутренним развитием.
Этот совет применим к любому из нас. На примере Лины мы видим, как можно расширить представление о собственной личности. Лина наглядно представила, что случится, если ее самые худшие опасения сбудутся, и вспомнила, кем еще она может быть в этой жизни. Тактика оказалась эффективной и помогла Лине увидеть себя с другой стороны, не зацикливаясь только на работе.
Но Далай Лама делает гигантский шаг вперед и предлагает совершенно новый подход к проблеме. Метод Лины можно сформулировать как «расширение вовне» — попытку найти применение собственным силам вне работы: в качестве супруга или супруги, родителя, сестры или друга, занимаясь каким-нибудь хобби, спортом, благотворительной деятельностью. Метод Далай Ламы, наоборот, является неким «расширением вовнутрь». Человек определяет суть своей деятельности и продолжает заниматься аналогичной деятельностью на новом месте. К примеру, смысл нашей деятельности как члена семьи — проявление человеческой любви и участия. Смысл таких хобби, как изучение языка или кулинария, — стремление узнать новое. Смысл таких занятий, как живопись или скульптура, — наслаждение красотой. Смысл занятий спортом — развитие физической силы и укрепление здоровья. Можно также сказать, что смысл любой работы — обеспечить средства к существованию и принести пользу близким и обществу.
***
Таким образом, если мы будем дорожить сутью, а не внешними формами нашей деятельности, потеря работы не станет для нас большим ударом. Ведь мы всегда сможем найти другое занятие или увлечение, которое, по существу, будет являться продолжением прежнего.
Чем больше я размышлял, тем более разумным казался мне такой подход. Тем не менее я не был уверен в его эффективности. Наверное, мне стоит еще поразмышлять над этим методом и попробовать применить его на практике.
Глава 8
Правильная жизнь
Не так давно я обедал с одним моим другом, молодым актером. Как и большинство начинающих актеров, он беден, перебивается случайными заработками и ждет, когда ему предложат первую серьезную роль.
— Я действительно люблю играть, — говорил он с воодушевлением. — Конечно, денег это приносит немного, но я ни на что не променяю свою профессию — в ней смысл всей моей жизни.
Было ясно, что мой друг обрел свое призвание. Счастливец!
— Что тебе нравится в твоей профессии? — спросил я.
— Возможность самовыражения.
— Выражения чего? — настаивал я.
— Чего угодно. Например, своих эмоций. В моем ремесле мне может пригодиться все — весь мой опыт, все, что я пережил и перечувствовал. Находиться на сцене и передавать свои чувства зрителям — разве может с этим что-нибудь сравниться? Это прекрасно.
Наша беседа напомнила мне мои юные годы, время, когда я мечтал стать художником. Четыре года я учился в художественной школе, дорожил каждой минутой, проведенной там. В конце концов я получил университетский диплом по изобразительному искусству. Мне очень нравились графика и искусство гравюры, но больше всего — концептуальное искусство. В качестве материала я использовал различные предметы, которые распиливал, склеивал, сшивал, сваривал таким образом, чтобы соорудить из них замысловатые конструкции — с моей точки зрения, бессмертные скульптурные шедевры. В те годы мне не чуждо было и состояние потока — я так увлекался работой, что забывал о времени, работал до позднем ночи.
В свободное от создания гравюр и скульптур время я ходил в кофейни и бары, где общался с другими художниками. Размякнув от виски, мы пели громкие дифирамбы искусству и жизни, думая, что каждым из нас создает свой неповторимый стиль самовыражения. Но ничего оригинального мы, конечно, не создали. Стиль каждого из нас возникал под влиянием других художников, на которых, в свою очередь, влияли третьи, а на тех — еще кто-то. По существу, мы жили в замкнутом мирке, наши работы были полны мелких культурных реминисценций, сатирических намеков на работы товарищей, шуток, полных глубокого, но скрытого смысла — настолько скрытого, что мы и сами его не понимали.
