Я: «Я не могу этого сделать. Я не могу быть сукой. Я просто собираюсь закончить свидание.»
— Нет. — Я положила телефон и сделала глоток своего очень холодного кофе. — Я прошу прощения. Теперь я вся твоя.
— Это правда? — Он расплылся в улыбке. — Хорошо, тогда счет, пожалуйста.
— О, Боже мой. — Я была почти уверена, что он считал себя смешным, но я даже не смогла выдавить неловкий фальшивый смех. — Ты что, шутишь?
Его улыбка исчезла, и он быстро заморгал, когда сказал:
— Да. Конечно.
— О, хорошо. — Я прочистила горло и изобразила вежливую улыбку с закрытыми губами. — Я так и думала.
Как выясняется, количество сообщений не имеет значения, когда вы и ваша пара в конечном итоге вступаете в жаркий спор. Только что все было хорошо, и мы говорили о ресторанах, а в следующую минуту я громко объясняла ему, что все парни, которые едят в таких заведениях, как Hooters и Twin Peaks, свиньи.
— Я не говорю о девушках, которые там работают, Пол. — Я знала, что должна забыть об этом, так как свидание явно было концом для нас, но для меня это было очень важно. Особенно после того, как он только что сказал, что официанткам нравится внимание. — Если девушка хочет использовать свою женственность, чтобы нажиться на придурках, которые готовы платить за то, чтобы пялиться на ее тело, у нее больше власти. Но мужчины, которые специально идут в ресторан, чтобы бросить быстрый взгляд на грудь какой-нибудь молодой девушки, одновременно запихивая еду в свои сексистские лица, просто жалки.
— Хорошо, я только что сказал тебе, что мне нравятся крылья в Hooters, так что ты хочешь сказать?
Я просто посмотрела на него, потому что не хотела этого говорить.
— Нет, я хочу знать. — Теперь он был взбешен и устал притворяться, что это не так. — Ты считаешь меня жалким?
Я посмотрела на него, и было ясно, что он думал, что я собираюсь сказать «нет». И поскольку на той неделе один парень уже посоветовал мне подуть на себя из перцового баллончика, я не собиралась дразнить тигра честностью. Поэтому я потянулась за своей сумочкой под столом и сказала:
— Знаешь, мне, наверное, пора идти. Большое тебе спасибо за бран…
— Ты не собираешься отвечать на вопрос?
Я отодвинула стул и встала, готовая бежать.
— Наверное, это не очень хорошая идея.
— Ты издеваешься надо мной? — Он покачал головой и скривил лицо. — Я не думаю, что ты очень хорошая феминистка, если ты даже не можешь…
— О, Боже мой. Да, хорошо? — Я задвинула свой стул под стол и прижала сумочку к телу. — Я абсолютно уверена, что ты жалок. Спасибо за бранч и прощай.
Я вышла из ресторана так быстро, как только могла, и не сбавляла скорости, пока не оставила позади целых три квартала. Я написала Мистеру Неправильный Номер, когда шла домой: «Свидание закончилось тем, что я назвала его жалким, а он назвал меня плохой феминисткой. #победа.»
Колин
— Привет.
Я оторвал взгляд от ноутбука, когда Оливия вышла на балкон, щурясь от солнца, одетая в странное маленькое платье с принтом, похожее на несколько связанных вместе бандан. Красный, белый и синий принт придавал ее темным волосам блеск, а коже сияние. Я мог позволить себе роскошь носить солнцезащитные очки, так что это был редкий момент, когда я мог смотреть на ее, не попавшись.
— Привет. Как прошел бранч?
Я смеялся до упаду, когда прочитал ее последнее сообщение. Это было настолько характерно для Оливии, что стало почти клише. И, между прочим, это было последнее сообщение, которым мы обменялись, потому что теперь я был ее призраком. Я не знал, какого черта я прервал ее свидание тем утром, кроме того факта, что это было честной игрой, и она прервала мое прошлой ночью, но мы больше не были приятелями по телефону — начиная с этого момента.
— Хорошо. — Солнце высветило несколько золотых прядей в ее волосах, когда она смотрела на город. — Я слишком много съела.
Она лгала. Ну, по крайней мере, намеренно опуская детали.
— А тот парень?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она пожала плечами и скрестила руки на груди.
— Милый, но не совсем в моем вкусе.
Я поставил компьютер на стол рядом со своим креслом во внутреннем дворике.
— Какой у тебя типаж?
Это заставило ее слегка улыбнуться и покачать головой.
— Нет. Не скажу. Если бы кто-то и был способен разрушить мои мечты о прекрасном принце, то это был бы Колин Бек.
— О, да ладно, Лив. — Почему, черт возьми, я так сильно хотел услышать это в ее словах? — Я обещаю не комментировать.
— Хорошо. — Она закатила глаза и сказала: — Высокий, красивый и не сексистская свинья; как насчет этого?
Она сделала шаг, чтобы войти внутрь, но затем резко остановилась, и ее рот широко открылся, когда она уставилась вдаль. Я проследил за ее взглядом или попытался проследить, но перед ней был целый город, так что точно определить было невозможно.
— О, Боже мой! — Она завизжала, и я клянусь, у нее были слезы на глазах, когда она улыбнулась самой широкой, самой счастливой улыбкой и вытащила свой телефон из кармана. — О, Боже мой, это просто так красиво.
— Что?
— Видишь этот рекламный щит? — Она взяла свой телефон и начала фотографировать, но единственный рекламный щит, который я мог видеть, был для «Таймс», и на нем была карикатура.
— Где?
— Вон там. — Она указала на рекламный щит, но затем ее лицо изменилось. Она моргнула и сказала: — Эм, это новая рекламная акция для «Таймс». Круто, да?
— Я думаю… — Я посмотрел на это, и это просто выглядело как реклама. — Я имею в виду, что я здесь упускаю?
Ее губы изогнулись в гордой улыбке, и она сказала: — Это наш новый обозреватель по воспитанию детей. Она абсолютно анонимна, но ее колонки смешны и саркастичны, не как обычные скучные родительские материалы. Первая выйдет завтра, и я не могу дождаться, чтобы прочитать.
— Черт возьми. — Я откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, переводя взгляд с нее на рекламный щит. Конечно. — Это ты, не так ли?
— Что? — Ее глаза расширились, и она секунду помолчала, прежде чем сказала: — Нет. Конечно, это нет — у меня нет детей. Я просто взволнована…
— Признай это, Ливви. Ты не умеешь изображать безразличие. — Она всегда была ужасной лгуньей, и, очевидно, ничего не изменилось. — Ты мама из 402, не так ли?
Она прикусила уголок нижней губы, очевидно, пытаясь решить, говорить правду или нет.
— Выкладывай, Маршалл.
— Хорошо. — Ее лицо сменилось с нервной нерешительности на широкую улыбку возбуждения. — Это я! Но ты не можешь рассказать об этом ни одной живой душе.
Она плюхнулась на стул во внутреннем дворике рядом со мной и издала небольшой визгливый звук, заламывая руки.
— Мой босс предположила, что, поскольку я раньше писала контент для сайта родительских сплетен, у меня есть дети. Я не поправляла ее на собеседовании, но потом моя примерная колонка, по-видимому, оказалась достаточно хорошей, и я получила работу.
Для меня это звучало как рецепт катастрофы.
— Серьезно?
— Серьезно. — Она просияла и сказала: — Это правда, хотя, быть мамой это старый добрый мир. Никто не должен знать.
— Я понял. — Я прочистил горло. — Но ты уверена, что хочешь пойти этим путем? Люди всегда узнают правду. Я уверен, что если ты признаешься сейчас…
— Я не могу этого сделать, ты издеваешься? — Она посмотрела на меня так, словно я сошел с ума. — Уже слишком поздно. Они на сто процентов надерут мне задницу, если кто-нибудь узнает.
— Ты действительно думаешь, что в таком городе, как Омаха, это в конце концов не выйдет наружу?
Она скрестила руки на груди, и уголки ее рта опустились, придавая ей обеспокоенный вид.
— Мы оба знаем мою удачу, так что будь уверен, в какой-то момент это, вероятно, выплывет наружу. Но пока этого не произошло, я могла бы с таким же успехом наслаждаться этой работой мечты, как ты думаешь?
Мне не нравилось видеть ее неуверенной. Дерзкая, неподдельная смелость, обычно она была такой. Я сказал:
