Выигрывал один Неелов, продолжая прибыльную для него болтовню.
Графа Стоцкого отозвала от стола Капитолина Андреевна.
– У подъезда стоит человек, который вас спрашивает. Я было приказала его прогнать, но он говорит, что для вас самих важно переговорить с ним.
– Вы не приказали спросить его имя?
– Он не хочет его сказать.
– Странно.
– Так позвать его?
– Нет, не надо.
Полковница ушла, но через несколько минут возвратилась снова с письмом в руке.
– Он велел передать вам это в собственные руки и сказал, что будет ждать ответа.
Граф Стоцкий разорвал конверт.
Письмо состояло всего из одной строки, но строка эта, видимо, была полна содержания.
Граф побледнел, как мертвец, и широко раскрытыми, полными ужаса глазами бессмысленно смотрел на Капитолину Андреевну. Та не на шутку перепугалась.
– Что с вами, граф, вам дурно? – бормотала она. Сигизмунд Владиславович пересилил себя, но все еще задыхаясь от охватившего его волнения, произнес:
– Проведите его в один из отдаленных кабинетов…
– Желтый… он свободен, – сказала Усова.
– Хорошо, я иду туда.
Он, шатаясь, вышел из маленькой гостиной.
Войдя в желтый кабинет, называвшийся так по цвету обивки мебели и портьер, граф Стоцкий бросился в кресло, закрыл глаза и схватился руками за голову.
В таком положении застал его податель письма, скромно одетый господин, брюнет, со смугло-желтым лицом, длинными усами и блестящими черными глазами, быстро перебегавшими с предмета на предмет.
– Здравствуйте, ваше сиятельство, – проговорил вошедший, подчеркнув титул.
Сигизмунд Владиславович кивнул головой и жестом руки указал на стул.
– Нет… зачем же?.. Нашему брату не полагается сидеть перед такими важными господами. Я и так много благодарен, что вы меня узнать изволили.
– Перестань ломаться, Григорий, – глухо проговорил граф. – Я тебя знаю, и ты меня знаешь. Зачем ты сюда явился? Тебе не следовало уезжать из твоего укромного уголка за границею. Здесь опасно.
– Совет хорош! И то сказать, фальшивомонетчика Григория Кирова схватят и упекут, а с важными господами, вроде графа Сигизмунда Владиславовича Стоцкого, так не поступают.
– Говори, скорей, что тебе нужно? Конечно, денег?
Киров спокойно поигрывал левой рукой своей часовой цепочкой и молчал.
Губы его были крепко сжаты, а в глазах светилась такая ненависть, что граф не выдержал его взгляда.
– Я не богат, – проговорил он, потупясь. – Но говори, сколько тебе нужно?
– Смахивает на то, что ты боишься меня, Станислав. Это ты напрасно. Я твой друг, да и самому мне не расчет отдать тебя в судейские лапы.
– Слушай, ты меня терзаешь! Говори сразу, что тебе нужно? Я сделаю все, что ты хочешь!
– На беду, я по опыту знаю, что обещать-то ты мастер, – насмешливо вымолвил Киров и задумчиво умолк.
– Говори, сколько тебе дать, чтобы ты навсегда уехал из России?
– Да что я, дурак, что ли? Это чтобы я сказал и России, и тебе: «Счастливо оставаться», а сам поехал бы бродить вдали от Родины. Нет, старый дружище, этому не бывать! Я останусь здесь и буду жить честно, то есть возложу на тебя приятную обязанность содержать меня. Не заставишь же ты старого друга голодать.
Граф Стоцкий так боялся взгляда этого человека, что не смел даже возмутиться его издевательством.
– Так будь же благоразумен, Станислав! – продолжал тот. – Тебе предстоит доставить мне все необходимое для жизни, приятной и спокойной. Там, вдали, я так истосковался о таком любящем сердце, как твое, что раз добравшись до него, я уже его не выпущу! А я хочу быть богатым и жить приятно. Ты у меня в руках и должен за это платить!..
– Да я с радостью… Только уезжай пока отсюда в какой-нибудь другой город.
– Но ведь тебе все равно придется вспоминать обо мне, – заметил Киров насмешливо. – Теперь твоя дружба для меня дороже твоих денег.
Он удобнее уселся в кресло и придвинулся ближе к графу Стоцкому.
– Моя дружба? – тревожно переспросил последний.
– Разумеется. Ведь она защитит меня от неприятных столкновений с полицией. Ведь друга высокочтимого графа Сигизмунда Владиславовича Стоцкого – и, как я надеюсь, впоследствии и графа Вельского, и всех этих господчиков твоих приятелей в высшем петербургском обществе – никто не осмелится даже заподозрить в чем бы то ни было.
– Ну, а средства для твоего существования?
– Средства? – повторил Киров и после довольно продолжительной паузы добавил: – Это ты…
– Я?!
– Да, ты… Завтра ты мне приготовишь пять тысяч рублей на первое обзаведение… Я буду у тебя в час дня…
– Пять тысяч!.. Но где я их возьму?..
– Если у тебя нет налицо, ты займешь… Завтра, в час дня, они должны быть в моем бумажнике, а не то…
– Хорошо, хорошо…
– Для того, чтобы предупредить тебя, я и побеспокоил тебя сегодня… А теперь до завтра… Желаю тебе счастливо играть и весело провести ночь…
– Но, послушай… – вскочил граф.
– Нечего и слушать… Завтра в час дня пять тысяч… до свиданья…
Киров медленно вышел.
Сигизмунд Владиславович остался один.
Несколько минут он был как бы в оцепенении, но затем встал, вздохнул полной грудью и вышел из кабинета.
Когда он возвратился в маленькую гостиную, он казался по наружности совершенно спокойным.
Игра продолжалась до утра.
Около четырех часов граф Стоцкий разыскал графа Петра Васильевича.
– Ну что, выиграл?
– Нет, все проигран.
– Плохо дело!
– Но ты дал слово выручить меня.
– И я сдержу обещание.
Гости разошлись.
Граф Вельский пригласил было Сигизмунда Владиславовича в свою карету.
– Благодарю. Я хочу немного пройтись, чтобы освежиться.
Он пошел с Нееловым.
– Сколько вы выиграли?
– Не слишком много. Должно быть, тысячи две.
– По моему счету – четыре, – заметил граф Стоцкий.
– Может быть.
– Вы поняли мой кивок?
– Конечно.
– Так половина выигрыша принадлежит мне, господин Неелов.
– Жаль мне делиться с вами. Если бы вас не было, я бы сделал то же, потому что из них никто ничего не видел.
– Да, но раз я был тут – моей обязанностью было помешать вам и спасти деньги друзей. Я этого не сделал. А потому прошу вас завтра утром прислать мне мою долю.
– Да будет так. Спокойной ночи.
Они разошлись в разные стороны.
XXI
Метаморфоза
Весь Петербург собрался на блестящий бал, который давал богач-банкир Корнилий Потапович Алфимов в своем великолепном доме на Сергиевской улице.
Все комнаты первого этажа были полны гостей.
Каждый из присутствующих мог найти укромное местечко или около роскошно сервированных буфетов, или в маленьких гостиных и кабинетах, где мягкие диваны и отоманки манили к сладкому отдыху.
В одной из первых зал хозяин, еще бодрый старик, элегантно одетый, встречал прибывающих гостей.
– Добрый вечер, барон, очень рад!.. Добро пожаловать, полковник, я уже боялся, что по случаю сегодняшнего парада вы не приедете… Очень приятно, ваше превосходительство!.. Где же ваша дочь? Больна!.. Ах, как жаль…
Для каждого гостя у него находилось приветливое слово.
Никто бы не узнал в этом финансовом тузе Петербурга еще недавнего «миллионера в рубище» – дисконтера, заседавшего в низке трактира на Невском проспекте, попивавшего жиденький чаек за счет своих клиентов и питавшегося объедками, получаемыми им за несколько копеек из того же трактира.
Еще с небольшим год тому назад он жил в подвальном этаже в конце Николаевской улицы, занимая убогую комнату, и вдруг, точно по мановению волшебного жезла, сделался первой гильдии купцом, открыл банкирскую контору на Невском, занимавшую роскошное помещение, и купил себе дом, принадлежавший одному разорившемуся князю, со всей княжеской обстановкой, за полмиллиона чистоганом.
Этим волшебным жезлом оказался тот современный рычаг, который может перевернуть весь мир – деньги.
Чудный звон золота заставлял слетаться, как мух на мед, в открытые двери дома миллионера и чопорных великосветских бар, и искателей приключений, и выдающихся артистов, артисток, писателей, художников, адвокатов…
Даже наружность Корнилия Потаповича Алфимова, когда-то прозванного его клиентами «алхимиком», изменилась до неузнаваемости.
Оголенный череп был прикрыт искусно сделанным парижским париком.
Прекрасные вставные челюсти заменили когда-то торчащие изо рта несколько желтоватых зубов, и гладко выбритое лицо, видимо, с искусно расправленными морщинами, носило далеко не прежнее отталкивающее выражение.
Совершенно круглые, совиные, бегающие, с темнозеленым отливом глаза были прикрыты синими очками, в массивной золотой оправе.
Еще недавно совершенно одинокий, он оказался отцом прелестной девятнадцатилетней дочери, Надежды Корнильевны, и двадцатитрехлетнего сына – Ивана Корнильевича, занимавшегося, под руководством отца в банкирской конторе.
