мама. – Миён знала, что дрожь в ее голосе выдала ложь.
– Почему ты меня боишься? – спросила Йена. – Я лишь хочу помочь тебе.
– Но ты только говоришь загадками и угрожаешь мне.
– Угрожаю? – Глаза Йены расширились, и она закричала: – Я желаю тебе только лучшего!
Миён отпрянула, закрывшись руками.
Лицо Йены вытянулось, она отступила назад, подняв открытые ладони в знак извинения.
– Мне жаль. Я не… стабильна.
– Кто ты такая? – спросила Миён.
– Я не могу сказать наверняка, – ответила Йена, и казалось, от неуверенности ее фигура немного поблекла.
– Ты действительно здесь, – проговорила Миён. – Но как?
– Я не знаю. Что-то удерживает меня.
– Что? – спросила Миён, чувствуя, как жар разливается у нее в животе.
– Возможно… – Йена опустила глаза.
Миён проследила за ее взглядом и увидела золотую нить между ними.
Йена улыбнулась:
– Ты чувствуешь это, дочь моя? Чувствуешь, что мы все еще связаны?
Надежда расцвела в Миён, как цветок на сливовом дереве, пробивающийся в мир сквозь холод зимы.
– Помоги мне, дочь. Помоги мне снова найти тебя, – взмолилась Йена.
Миён потянулась к нити. Она боялась, что та пройдет сквозь ее пальцы, но нить теплом легла ей в ладонь. Улыбка Йены стала шире, ярче от предвкушения. И тогда Миён потянула.
Струна натянулась, разгорелась так, что ослепила ее. А затем погасла. Исчезла в ночи и оставила Миён в полной темноте.
Она попыталась пошевелиться, но вокруг было ни зги не видно.
Земля содрогнулась, будто рядом упало что-то тяжелое.
Миён показалось, что мир рушится. Что вокруг разбиваются его крошащиеся осколки.
– Что происходит? – закричала Миён, перекрикивая оглушительный шум. Холод начал проникать в ее кожу, кости, пустил там корни. И она поняла: что-то не так.
14
На следующее утро Чуну проснулся с головной болью и такой сухостью во рту, что казалось, будто его язык сделан из песка. Перевернувшись, он заметил на прикроватной тумбочке полный стакан воды. Сомин. Святая девушка. Он проглотил стакан залпом.
Почувствовав себя немного ожившим, Чуну вышел поискать Сомин. Он планировал отблагодарить ее – у него было несколько идей, как бы это сделать. Но когда он направился к кухне, то услышал с противоположной стороны подозрительный глухой стук. Он пошел на шум и увидел, как Сомин безуспешно пытается открыть ящики его древнего сундука. Того самого, в котором он хранил очень хрупкие и очень редкие товары.
– Ли Сомин, и как не стыдно рыться в чужих вещах! – прищелкнул Чуну языком.
– Я подумала, может, здесь найдется лекарство для тебя, – попыталась оправдаться Сомин.
Чуну чуть не рассмеялся.
– Врать ты не умеешь. Поучись на досуге как-нибудь.
– Ты ведь здесь их хранишь, да? – Сомин даже не потрудилась изобразить раскаяние. – Все эти твои волшебные штучки.
– Волшебные штучки? – На этот раз Чуну не смог удержаться от смеха. По ее словам казалось, будто он какой-то второсортный фокусник.
– Стоит ли их хранить вот так? – Сомин уставилась на сундук, словно тот смертельно ее оскорбил.
– Я знаю, что делаю.
– Точно? Тогда почему тот токкэби так разъярился прошлой ночью? Ты ведь продал ему что-то плохое? – Сомин покачала головой, и в каждом ее движении сквозило осуждение. – Одно дело – рисковать из-за бизнеса своей жизнью, но как насчет других людей, которым ты причинил боль?
– Хочешь сказать, ты сожалеешь о прошлой ночи? – тихо спросил Чуну.
– О какой части прошлой ночи ты говоришь?
Он закрыл глаза и попытался не обращать внимания на неприятный огонь, который прокатился у него в груди.
– Наверное, мне интересно, жалеешь ли ты о том, что пришла сюда прошлой ночью.
Сомин прикусила губу. Она слишком много размышляла над этим вопросом. Ей было нелегко ответить, хотя Чуну и хотел бы, чтобы все было наоборот.
– Мне жаль, что тебе пришлось сделать то, о чем ты теперь жалеешь. – Чуну оказался не в силах сдержать ледяной холод в голосе.
– Да дай ты мне минуту поразмыслить! – воскликнула она. – Я вообще-то кого-то убила прошлой ночью.
– Ты защитила нас от чудовища, который хотел нас убить.
– Чудовища? – перепросила Сомин, и глаза ее потемнели. – Ты хотел сказать токкэби. Такого же, как и ты.
Чуну покачал головой, но возразить ему было нечем.
– Он бы убил меня. А потом он бы убил и тебя тоже, просто ради забавы.
– Я знаю, – прошептала Сомин. – От этого не легче.
– Тогда почему ты все еще здесь? – спросил Чуну, чувствуя, как его гложет разочарование. – Почему ты осталась на ночь, если так себя чувствуешь?
– Я не знаю, – призналась она, поворачиваясь обратно к сундуку.
– Ты совсем не подумала обо мне. Я не возражал, когда полагал, что мы просто играемся. Но если я действительно вызываю у тебя отвращение, то, возможно, нам следует положить всему этому конец. Что бы это ни было.
«Ты же этого не хочешь», – сказал ему внутренний голос. Но Чуну привык бежать от проблем, когда все становилось слишком сложно. А отношения с Сомин были похожи на попытку пробраться через минное поле. Похоже, сказал он себе, пришло время уходить.
– Может быть, ты прав, – ответила Сомин, стараясь не встречаться с ним взглядом.
«Скажи что-нибудь, черт возьми. Останови ее!» – снова завопил внутренний голос. Но Чуну ничего не сделал. На его глазах Сомин рывком открыла дверь. Неужто она замешкалась? Или просто удивилась, когда прихожую залил яркий солнечный свет? Но, прежде чем он смог найти ответ, она ушла.
Он сжал кулаки. Отчасти для того, чтобы вылить куда-нибудь свое разочарование, а отчасти – чтобы не рвануть за ней. Что он хотел услышать от Сомин? Что она верит ему? Что ради него стоило переступить черту морали? Так все равно будет лучше. Сомин не принадлежит к его миру. Завершить все сейчас – значит сэкономить им обоим время и избежать душевной боли.
Чуну направился обратно на кухню. Он собирался приготовить что-нибудь на завтрак, потом принять душ и смыть все сомнения прочь.
Он успел наполовину поджарить яйцо, прежде чем выбросил его в мусорку и выбежал за Сомин.
15
Сомин не могла перестать думать о Чуну. О случайных вещах, которые он сказал. О том, как он выглядел, когда наконец заснул. Его лицо было безмятежным, почти невинным.
Но Чуну прав. У них больше не осталось причин видеться друг с другом. Даже если бы Миён жила у него, не ко всем же друзьям Сомин ходит в гости? В конце концов, она дружила с О Чханваном три года и ни разу не переступила порога его дома.
Так будет лучше, сказала она себе, наверное, уже в десятый раз с тех пор, как покинула квартиру Чуну. И она верила в это еще меньше, чем в первый.
Сомин потерла грудь основанием ладони. Казалось, ее туго чем-то связали. Но свободная футболка едва касалась кожи. Сердце все еще глухо колотилось в груди, а дышать было тяжело.
У нее закружилась голова. Наверное, от жары. Только вот жарко ей не было. Она даже не вспотела, как обычно бывало после прогулки
