Живущий во мне дикарь уже колошматит его в грудь, выбивая из него дух. Никакая женщина такого не заслуживает. Тем более эта. Особенно она.
– Я могу проучить его, Мия. Только скажи, и он свое получит.
Она резко втягивает в себя воздух. Широко распахнув свои голубые глаза, смотрит на меня.
Боже, она умопомрачительна. Даже с подбитым глазом.
А глаза у нее изумительные, как я и полагал. Цвета воды в кальдере[11].
По окончании школы я отправился в путешествие с приятелями – это было до того, как мама заболела, и мне пришлось вернуться домой. Мы были на Ломбоке, на одном из островов Индонезии, и как-то поднялись на гору Ринджани. Там есть кальдера с озером. Благодаря вулканической активности вода в нем горячая круглый год и абсолютно голубая, сотканная из всех оттенков солнечного света, которые проникают в толщу озерной воды, окрашивая ее в цвет неправдоподобной голубизны.
Глаза Мии точно такого цвета, как то озеро.
Отведя от меня взгляд, она начинает изучать свои очки – рассматривает, вертит в руках, – словно от этого зависит ее жизнь.
Я не надеюсь что-то услышать в ответ, да и сам не знаю, что еще сказать.
– Никто меня не бил. Это произошло случайно.
Ее тихие слова резанули меня по сердцу.
Я качаю головой.
– Случайные синяки не прячут так, как ты прячешь свой фингал. Да и твой тон лишний раз подтверждает, что это сделал какой-то подонок.
Она снова смотрит мне в глаза. Взгляд ее неожиданно вспыхивает. Хорошо. Значит, дух борьбы в ней не угас.
– Допустим, меня ударили. Ну и что? Тебе какое дело?
Хм, я уязвлен. Интересно, почему?
Стиснув зубы, я откидываюсь на спинку стула.
– Ты права. Это не мое дело.
Ее гнев мгновенно утих. Так быстро, что даже удивительно.
– Извини. С моей стороны… я не… – Она ерзает на сиденье, теребит свою нижнюю пухлую губу. – Я не хотела срываться. Искренне ценю твое предложение, но избивать… его… не нужно.
Я поворачиваю голову, смотрю ей прямо в глаза.
– А по-моему, он должен получить по заслугам.
Ее рука падает на колени.
– Насилием насилие не уничтожить.
Какой-то подонок поставил ей фингал, а она миндальничает. Либо она ангел, либо дура набитая. Я, из своего небольшого опыта общения с ней, склонен считать ее ангелом. Надеюсь, она не заставит меня изменить свое мнение.
– Может быть. – Я замечаю, что ее взгляд направлен на мой рот, и языком облизываю нижнюю губу. – Но, уверяю тебя, отребье вроде того ублюдка, что ударил тебя, понимает только язык силы. И я буду чувствовать себя гораздо спокойнее, зная, что он, после того как я его проучу, на пушечный выстрел к тебе не подойдет.
Серьезно, после того, как я поработаю над ним, он даже дышать в ее сторону не будет. Как же мне хочется отделать эту мразь. Так же сильно, как оказаться у нее между ног.
Почему? Я едва знаком с этой девушкой. Не потому ли, что еще ни одну женщину я не желал так нестерпимо?
Нет, не поэтому. Тогда в чем причина?
Я глянул на нее и вижу: ее глаза наполняются слезами.
Черт, только не реви. Плачущие цыпочки – не мой профиль.
– Послушай, – произношу я быстро, чтобы предотвратить поток ее слез. – Давай так: если хочешь, чтоб я его проучил, проучу. Считай, это моя благодарность за то, что ты помогла Дозеру. Если не хочешь – не надо. Никаких проблем.
Кусая губу, она кивает. С длинных ресниц на джинсы падает слеза.
У меня сдавило грудь. Что за черт?
Я отворачиваюсь, чтобы не смущать ее, пока она кончиками пальцев смахивает с глаз слезы.
И чтобы успокоить ноющее сердце.
– Мия, я просто хочу, чтоб ты знала: не все мужики сволочи.
Что. За. Черт?
Не все мужики сволочи? Ну ты даешь, Мэттьюз! Да все мы сволочи. Просто есть разные степени сволочизма.
Я – сволочь. Но я никогда не подниму руку на женщину, и мне отвратительны те мужики, которые способны на это. Однако я без всякого зазрения совести могу позабавиться с цыпочкой и послать ее куда подальше в ту же секунду, как извлеку из нее свой член.
Наглядный пример: вчерашняя как-там-ее. Видите, даже имя ее не могу вспомнить. Чем я не сволочь?
Беда в том… я не хочу, чтобы Мия считала меня сволочью. Я хочу ей нравиться.
Видно, что у нее неприятности. Наверняка. А как она ухаживала за Дозером, как была ласкова с ним. Слов нет.
Меня это все просто с ног валит.
Я осмелился глянуть на нее. Ее большие сияющие ярко-голубые глаза смотрят на меня, моргая. Какие у нее длинные ресницы – до щек достают.
Боже, до чего ж она прекрасна.
Она облизывает губы, плотно их сжимает. Мой взгляд падает на ее рот.
Мне хочется прижаться к нему.
Хочется целовать ее.
Все ее тело.
Коснуться языком каждого дюйма ее нежной шелковистой кожи.
Она, должно быть, и на вкус как ваниль. Как и на запах.
Мне хочется раздвинуть ее ноги, зарыться головой между ними. Целовать ее до тех пор, пока она не начнет выкрикивать мое имя. Потом глубоко погрузиться в нее и предаваться с ней любви до опупения, пока мы оба не потеряем рассудок от наслаждения.
Я еще не пробовал ее, но абсолютно уверен, что секс с Мией Монро – это наверняка что-то потрясающее. У меня чутье на такие вещи.
Да, я понимаю, негоже мне в такой момент предаваться столь крамольным желаниям, но разве человеку не свойственно искать утешения в трудные минуты?
И Дозер меня не осудит. В похотливости мой пес мне не уступит. Он отдрочил всю мебель в нашем доме. Однажды я застал его за этим занятием в саду. Он обхаживал деревянный стол, причем с таким увлечением, что запросто мог бы занозить свой член. Нужно его с кем-то спарить.
Ах ты, черт! Дозер ведь девственник.
Ну уж нет, это никуда не годится.
Богом клянусь, пусть только Дозер поправится, я первым делом найду ему самую страстную сучку. Я, правда, не очень хорошо разбираюсь в страстных сучках… да, такой вот каламбур, я не только красив, но и остроумен. Но, думаю, хорошенькая сучка, например, пудель, Дозеру вполне подойдет.
– Итак, Джордан… – Я просто балдею от того, как она произносит мое имя. – Вообще-то, Дозер – необычная кличка для собаки. Почему его так назвали? Он много спит?[12] – Мия улыбнулась, и мой «мальчик» мгновенно отреагировал на ее улыбку.
Значит, хочет изменить тему разговора? Ладно, настаивать не будем. Хохотнув, я отвожу в сторону взгляд. А то, чего доброго, совершу глупость: «включу» Дозера и стану тереться о ее ногу, чтобы кончить.
– Спит он много, но Дозером его прозвали не поэтому. Он прибился к нам. Однажды мы нашли его у порога нашего дома. Он тогда был еще щенком, умирал с голоду. Мы впустили его, накормили. Всюду развесили объявления, но за ним никто не пришел, и мы оставили его у себя. За первую неделю, что он прожил у нас, Дозер чуть ли не весь дом разнес, поломал и разбил все, что можно: украшения, тарелки, бокалы, даже окно.