Люди, старые и молодые, дети спешат в школу, веселые студенты возвращаются с экзаменов.
Переезд соседей с третьего этажа, коробки, мебель, цветы в горшках.
Девушка с парнем и два обнявшихся мужчины, едва понимающие, на каком они свете.
Почтальон, который опирается спиной о ствол дерева, вынимает из сумки бумаги, какие-то читает, какие-то выбрасывает.
Крестный ход, Божья Матерь на чьих-то руках, девочки с цветами.
Моя мать останавливается и перекладывает сумки с продуктами из руки в руку. Какой-то мужчина предлагает ей помощь, и она отдает ему сумки – понятия не имею, кто это.
Какая-то пара бредет не торопясь, она на него бросается, а через минуту они обнимаются и целуются.
Парнишка, который падает с лестницы, смотрит по сторонам, потом поднимается, отряхивает коленки, а плакать начинает только тогда, когда к нему подбегает мать.
Маленький котенок с торчащим кверху хвостиком вцепляется лапами в ствол – и собака, которая упирается передними лапами в дерево.
Я не видел того, что видела липа. И того, что увидела камера.
На первом плане скворечник – сначала воробьи, смешные суетливые птички, носят веточки, какие-то пушинки, собачью шерсть – вьют гнездо, движение как на Маршалковской в час пик, потом суют в отверстие каких-то червяков, улетают, прилетают, улетают, прилетают – миллион раз за день, а потом пять молодых, едва оперившихся воробушков начинают свой первый и последний полет с липы. Покидают гнездо.
Потом через некоторое время синички – любопытствуют, свободно ли. Свободно. Выбрасывают из скворечника то, что так старательно собирали предыдущие жильцы, – веточки, какой-то мусор, все! Летают перья – птицы чистят скворечник.
Вот такие чистюли. Конечно, ничего себе квартирка, жить можно, но от предыдущих жильцов не должно остаться даже следа. И не потому, что они так уж плохо обустроили жилище, нет, птицы не такие дураки.
Каждое гнездо – одноразовое.
Скворечник использовать повторно можно, но старое гнездо уже несвежее, в нем могут быть паразиты. Поэтому нужно выкинуть все-все и принести свое, свежее, сухое, здоровое. И тогда уже, будьте любезны, можно и размножаться.
Только воробьи вылетели – заселились синички.
И вся игра с самого начала, только грудки желтенькие. Снова туда-сюда, та же колготня. Спереди нет никакой перекладины, это кто-то умно придумал, потому что если бы она была снаружи, то какие-нибудь другие птицы могли бы прилететь, подождать, пока маленькая головка высунется, – и привет! Сороки и сойки – хуже всех. Это такие две птицы, которые наводят страх на мелких окрестных птах, потому что питаются исключительно их яйцами и птенцами.
Сойка у меня тоже есть – сидит на низкой ветке, а над ней шум, гам, листва шевелится, внутри что-то происходит. Это мелкие птицы, чувствуя угрозу, создают эту суету в надежде, что отвлекут внимание агрессора от гнезда. На этот раз – от другого гнезда, не в скворечнике, оно, наверно, где-то повыше, похоже – гнездо черного дрозда, я вроде слышал его свист. Сойка исчезает в ветвях и – я не верю своим глазам! – через мгновение появляется снова, держа в клюве птенца. Вернее, часть птенца. И с этой частью почти сразу куда-то улетает. У нее тоже есть дети. Она кормит своих детей чужими. Вот это кадры!
Липа мокрая и холодная, сухая, молящая о поливе, липа расцветающая и отцветающая, липа облетающая, липа обнаженная и липа просыпающаяся… О, это, вероятно, самое-самое начало весны, потому что она еще без листьев, и видны два вяхиря. Красивые птицы. Большие, блестящие, с белыми перьями – они самые, пожалуй, красивые среди голубей. Они сидят в кадре все время – вся липа в кадр не входит, но у них точно будет гнездо где-то наверху. Один из них держит в клюве большую ветку – большую для птицы, разумеется. Вяхирям присутствие других птиц не мешает – потому что они строят гнезда на самой верхушке дерева. Я знаю, как это бывает, несмотря на то что камера этого не сняла.
Голубица работает инспектором наблюдения, а он летает вокруг и укладывает веточки, и плетет, и вьет, вьет, как заведенный. А она устроилась себе удобненько, потом встает: вот тут нехорошо, поправь, старик… он снова носится, она снова проверяет: о’кей, теперь можешь меня иметь, вот ты постарался – я, пожалуйста, это ценю. И эти вяхири исчезают из кадра, там, наверху, и это тоже очень символично.
Я всегда знал, что я гений.
Благодаря липе.
И последний день – день смерти.
Я и не заметил, что произошло, а камера более чувствительна – она ухватила момент, в который в комнату вдруг ворвалось солнце.
Солнце впервые в жизни заходило в мою комнату – липы больше не было, и не было больше никаких преград для его лучей. И кадры оказались как будто высвеченные.
Я монтировал «Липу», наверно, год.
У меня получился часовой фильм, от которого дух захватывало и сердце замирало. У меня впереди было блестящее будущее.
За счет липы.
Это не мои слова – это я читал в рецензиях после фестиваля.
Попугаи
Я возвращаюсь по пробкам из Урсуса, от сломанного навигатора, с сотней в кармане.
Но сначала мне пришлось покружить по новому району, никто понятия не имел, где дом номер восемнадцать, а когда я нашел его, оказалось, что негде парковаться, потому что парковочные места только для жителей дома. И я должен был вылезать и с сумкой пиликать еще минимум полкилометра.
Теперь так принято, что люди хотят жить на охраняемых территорях. Цена охраняемого жилища гораздо выше: тем, кто в нем живет, кажется, что так они в большей безопасности.
Я приезжаю на десятый этаж, звоню.
Открывает милая дама.
– Вы должны были приехать раньше.
– Пробки, – говорю я виновато, несмотря на то что я должен был приехать с часу до двух, а сейчас без пятнадцати два. Но горький опыт научил меня тому, что с клиентом лучше не спорить.
Клиент всегда прав.
Всегда.
Дама проводит меня в комнату и показывает на столик. На столике лежит пульт.
– Это пульт. Он сломался, – говорит она.
Сломался. Сам решил сегодня с утра, что сломается, – и сломался. Вот так пульт.
Люди удивительные существа – они думают, что если соврут, то будет легче. Вот пульт, он сам, а я ни при чем.
Я беру его в руки – он липкий.
– Что-то пролилось?
– Да вы что! – дама обижена.
Я открываю панель. Обычный пульт: пластиковый, мягкие прорезиненные кнопочки, диоды, плата – никакой специальной философии.
И все залито каким-то липким свинством. Сладкий чай или, может, какой-нибудь сладкий коктейль.
Вынимаю, показываю.
– Да точно, ну что вы, точно никто ничего не проливал, слово даю!
Нет, конечно. Это пульт сам себе в серединку написал кока-колой. Так, как обычно и делают пульты после работы, тайком, перед телевизором. Чтобы тот не зазнавался.
Вытаскиваю резинки, плату достаточно будет протереть спиртом или бензином, остальное – под кран, мою, сушу, остается только подклеить кнопочки, это занимает несколько минут – и пульт совершенно здоров.
Сама работа не стоит выеденного яйца, но езды-то!
Я бы мог работать таксистом и неплохо зарабатывать – потому что езды обычно бывает больше, чем собственно работы.
– Семьдесят, – говорю я, цена довольно высокая, но ведь я ехал целый час, а возвращаться буду два, значит – почти бесплатно. Правда, новый пульт стоит пятьдесят, но они ведь не продаются в мясных магазинах, а магазинов с пультами рядом с домом обычно не бывает.
Она достает сотню и горячо меня благодарит, спасибо, спасибо, до свидания. Сумка на плечо, снова прогулка до машины, очень полезное занятие.
* * *
Возвращаюсь Иерусалимскими Аллеями, потому что пол-Урсуса раскопали, и попадаю в еще большее дерьмо. Я понятия не имел, что перед Лопушанской строят какой-то мост, он был в планах лет тридцать, и тут вдруг здрасьте-пожалуйста, ни с того ни с сего вздумали его вдруг строить. Причем на всякий случай сразу с двух сторон, как всегда в этой стране. Потрясающе!
Передо мной, куда хватает глаза, тянется длинная череда автомобилей с включенными стоп-сигналами. Аж красное все.
Последний раз я ездил тут с Мартой в Лесную Подкову. И разумеется, как обычно, на обочине валялись какие-то бетонные плиты, какие-то кучи земли высились, за годы своего существования обросшие сорняками и крапивой, но чтобы вот так вдруг взять – и начать работать?!!
У нас что, опять «Евро»?!!
* * *
Мы с Мартой ездили каждую вторую субботу месяца к ее друзьям, такая вот светская традиция, на приватные показы фильмов. У Адама с Сусанной, ее подругой по учебе, был гениальный дом, они его получили от предков – на собственном участке в три тысячи метров. Каждый месяц они приглашали нас, соседей из Подковы и еще одну пару из Миланувка, для того чтобы вместе посмотреть фильм, поделиться мнениями о нем, каждый раз кто-то из нас привозил фильм, который, по его мнению, стоило посмотреть.
