Надежда все же была, пусть смутная и нестойкая. Тот, кто в этой реальности умеет изготавливать гравюры с зашифрованной визуальной программой Джеймса Гранта, наконец-то решил снять маску. Много лет Родион Гравицкий, ставший Ричардом Граем, надеялся на эту встречу. Потому-то и решился приехать по знакомому адресу. Но чуда не случилось, табак горчил, оставалось лишь бросить недокуренную «Фортуну», сесть в авто и отправляться обратно. Дальше по улице, ведущей прямиком к арабскому рынку, пусть ездит друг-приятель Даниэль Прюдом, любитель кальянов и крепких телом танцовщиц.
— В центр, — велел он шоферу. — Остановитесь возле «Старой цитадели». Я ресторан имею в виду.
Таксист, не оборачиваясь, покачал головой:
— Мне-то все равно, мсье. Только вы тоже имейте в виду — там сейчас ремонт. Пожар у них случился, как раз месяц тому. Залу ничего, и кухня уцелела, но казино, где рулетку крутили, выжгло дотла. И подсобки, в которых всякое добро хранилось. Болтают, неспроста тот пожар. Так едем?
— Едем, — равнодушно согласился бывший штабс-капитан. — Только останавливаться не станем.
Новость не слишком удивила — «Старая цитадель» просто обязана была сгореть. Когда Ричард Грай, тогда еще гражданин Алеппо, впервые приехал в Эль-Джадиру, это был маленький скромный ресторанчик, могущий похвастать разве что фирменными котлетами «Орли». Но в самом конце тридцатых, когда в Европе уже полыхнуло, кто-то очень предусмотрительный вложил немалые деньги, превратив «Цитадель» в грандиозный храм порока. Подробностями бывший штабс-капитан предусмотрительно не интересовался, однако в этом деле не обошлось без его друга Марсельца. «Старая цитадель» ярко светила зазывными огнями все самые тяжелые месяцы, став своеобразным городом в городе, гордым Вавилоном, возвышавшимся над нищей округой. Официально запрещенная во Франции, равно как и во всех ее заморских владениях, рулетка была мелочью по сравнению с делами, что задумывались и проворачивались между десертом и кофе. Ричард Грай, предпочитавший тишину и безлюдье, старался бывать там как можно реже. Но все же приходилось.
Иногда тайну безопаснее всего выставить на всеобщее обозрение. Чужие глаза скользнут мимо, не замечая и не фиксируя. Какой интерес смотреть на мужчину и женщину, пьющих шампанское за столиком прямо возле оркестра? Никаких тайн. Бокалы беззвучно соприкасаются, с лиц не сходят улыбки. Женщина наверняка уже на все согласна, но мужчина не спешит, впереди еще целый вечер, оркестранты только что начали играть танго…
Крупный план. Эль-Джадира. Октябрь 1941 года.
— Можем разговаривать даже на суахили, — я покосился в сторону оркестра. — Здесь в двух шагах ничего не услышишь. Так и задумано, это самый дорогой столик, человек, заплативший за него, неинтересен для полиции по определению. Своего рода конвенция о неприкосновенности.
Она еле заметно повернула голову, бросив быстрый взгляд на деловитых музыкантов. Ярко-накрашенные губы по-прежнему улыбались, взгляд оставался беззаботным, легким. Своей роли женщина соответствовала идеально: не слишком молодая, но все еще привлекательная иностранка, явно из беженок, удостоилась попасть в святая святых Вавилона. Здесь пьют дорогое, из довоенных запасов, шампанское, танцуют танго, а в подаваемом меню не указаны цены. Женщине за таким столиком полагается только радоваться, наслаждаясь каждым мгновением. Второй раз удача может и не выпасть.
— К тому же по-французски вы говорите с акцентом. Я тоже. Со стороны, если нас все же решатся подслушать, это будет напоминать разговор двух шпионов. Впрочем, как хотите.
…Грубо лепленные черты лица, большие губы, широкий лоб, резко очерченный «греческий» нос. Такую не возьмут на роль первой красавицы, ее роль — характерная. И голос подходящий: низкий, с легкой хрипотцой. Но сейчас она молчит. Взвешивает… На встрече именно в «Старой цитадели» настоять было нелегко, но у меня имелась своя опаска. Характерная актриса работает на очень серьезной киностудии.
— Хорошо, господин Грай, — губы еле заметно шевельнулись. — Можете называть меня Мод.
Я допил шампанское, поставил бокал на стол.
— Рич. Здесь меня иначе не титулуют. Господа, как известно, в Париже.
Теперь мы оба говорили по-русски. То, что она — соотечественница, я понял сразу. По паспорту — шведка, прибыла из Португалии. Не одна, но ее спутник ни разу не покинул гостиницы.
— Пусть будет Рич, — женщина, чуть наклонившись вперед, поглядела прямо в глаза. — Мне поручено выслушать вас, Рич, только выслушать, не больше. Надеюсь, вы понимаете, что те, кто меня прислал, изучили вашу биографию достаточно подробно.
Женщина по имени Мод продолжала улыбаться, оркестр играл аргентинское танго, а я вновь похвалил себя за предусмотрительность. Встреча где-нибудь в порту могла закончиться, даже не начавшись. Слишком неподходящая у меня биография.
— В любом случае, весь этот вечер вы моя, Мод. Если встанете и уйдете, это будет слишком заметно. Из-за моего столика женщины не уходят, вы станете первой. А вам ни к чему известность, правда?
Злить такую гостью опасно, но играть по ее правилам тоже не хотелось.
— Поэтому не будем спешить, поговорим о всякой приятной чепухе. О башмаках и сургуче, о ботинках и кораблях, о капусте и королях…
— «The time has come», — она покачала головой. — Не пытайтесь хвастаться своей эрудицией, Рич!
То talk of many things:Of shoes — and ships — and sealing-wax —Of cabbages — and kings —And why the sea is boiling hot —And whether pigs have wings.[23]
— Браво! — не удержался я. — На этот раз совершенно без акцента.
Мод еле заметно поморщилась.
— Акцент есть, вы просто не заметили. Рич, не хотела вам говорить, но вы фат. Знаете значение этого слова? Можете не хвастать своими победами, мне о них известно. В городе только и разговоров о том, что вас интересуют только продажные женщины.
— Зато самые дорогие, — безмятежно усмехнулся я. — А знаете, почему? Женщина, которой не платят, быстрее и охотнее предаст. И не только женщина. Один известный политический деятель не верит агентам, которые отказываются от денег. Так и говорит: «Харошим людям дэнгы всэгда нужны!»
Бокал в ее руке еле заметно дрогнул.
— Прекратите!
Разговор явно отклонился от сценария, что мне очень понравилось. Самое время для импровизации.
— А вы слыхали, что шпионскую биржу в Лозанне все-таки накрыли?
Хорошую актрису импровизацией не смутишь. Мод, поставив бокал на столик, достала из сумочки небольшой серебряный портсигар, открыла. Я поспешил щелкнуть зажигалкой.
Паузу, кажется, отработали.
— О королях и капусте, значит? Ладно, давайте о капусте.
Она затянулась чересчур резко, дрогнув горлом, и я понял, что курит Мод очень редко. Нервничает? Или зажженная сигарета — знак для кого-то невидимого, сидящего в зале?
— Никакой биржи в Лозанне нет и не было, Рич. Это газетные байки. Нейтралам скучно, сводки с чужих фронтов их не слишком интересуют, вот и придумали историю про шпионов, торгующих секретами. Что у нас следующее в списке? Короли, кажется?
— Не спешите.
На этот раз паузу взял я и тоже закурил. Пачка «Фортуны» рядом с ее портсигаром смотрелась поистине чудовищно.
— Это не просто байки, Мод. В Лозанне действительно собирались жулики с полными портфелями липовых секретов. Ничего ценного там не было и быть не могло. Но покупатели все-таки имелись. Причем двух, так сказать, калибров…
Про Лозанну мне много рассказывал вездесущий Деметриос, ездивший туда дважды. В последний раз хитрый грек пытался продать чертежи нового итальянского танка — вкупе со своими любимыми настольными играми. Чертежи он пристроил, с играми же вышла накладка.
— Во-первых, те же нейтралы. Их атташе обязаны по долгу службы слать информацию в центр. А где ее взять? Война, нравы суровые, контрразведка не спит. Этак и без головы остаться можно. А в Лозанне вам за небольшую плату продадут вполне правдоподобную «липу». Для Мексики или, допустим, Уругвая сойдет. Донесение ложится в соответствующую папку, начальство довольно, а проверять все равно никто не будет.
Ее взгляд стал иным. Кажется, тема капусты мою собеседницу все-таки заинтересовала.
— Тут вы правы, Рич. Типичный пример того, что бывает, когда сотрудник служит не стране и ее народу, а начальству.
— В самом деле? — изумился я. — А как же правило трех «У», товарищ Мод? Угадал, угодил, уцелел? Сие, извините, не в Уругвае придумали.
И снова ее лицо еле заметно дрогнуло.
— Прекратите! Я и так знаю, что мы - враги. И не поминайте «товарищей», господин Гравицкий, не искушайте судьбу.
Теперь на нее было приятно смотреть. Маска этой женщине не шла.
— А вы красивая, Мод. И голос у вас очень приятный, даже когда сердитесь. Не надо сердиться! Я лишь хотел сказать, что разведка, как и ассенизационная служба, везде одинакова. А насчет врагов все же хочу уточнить. Гитлер — враг всего человечества, всех людей вне зависимости от расы, нации, религии и формы носа. Перед угрозой нацизма блекнет любая старая вражда. Если у вас в Москве этого до сих пор не поняли, нам всем придется плохо.
