Было уже около одиннадцати вечера. Все немного устали. Попрощавшись с оставшимся на ночлег Щепиным, Колька прижал Федоса к стенке:
— Слушай, Федос, дай-ка мне «Манифест»! Он мне нужен.
Федос колебался.
— Ты не бойся. Не знаешь меня разве? Ну, отдай!
— Ладно. Только смотри…
Он сбегал за книжкой и сунул ее Кольке за пазуху. Дома Колька долго не спал, перелистывая брошюру.
Наташина измена
Снова куда-то исчезла Наташа. Уж на трех собраниях конкордистов ее не было, и никто не мог сказать, где она и что с ней.
Кольку раздирали сомнения. Может быть, девушку снова потянуло к блестящим модникам? Может быть, она не захочет его видеть?.. А ее участие в работе конкордистов: переписка материалов журнала «Конкордия», чтение раненым художественной литературы в палатах и сходки — может быть, все это было для нее лишь неглубоким временным увлечением, желанием побывать в новом обществе, простой тягой к неизвестному из одного лишь любопытства?
И Колька только сейчас, когда она перестала появляться у Федоса, как бы со стороны взглянул на Наташу, какая она была во время сходок конкордистов, и до мелочей ярко увидел, как она сидит, пьет чай, улыбается, смеется, как слушает Щепина.
А было так. Само присутствие Наташи у Федоса делало Кольку счастливым. Он с увлечением слушал рассказы Щепина, и когда заглядывал в лицо Натащи, когда ловил ее ответную улыбку или задумчивый взгляд, ему казалось, что она все воспринимает и все чувствует так же, как он, и так же волнуется.
А теперь он по-новому увидел, как Наташа одна или с Катей входит к Федосу с мороза, с нежной зарей на щеках, с изморозными блестками на ресницах, на бровях и завитках волос, как она сбрасывает перед трюмо шапочку, поправляет волосы, как, осмотрев всю себя, поворачивается круто, придерживая пальцами юбку на бедрах, словно говорит: ну, теперь я готова и вас порадовать — и одаривает всех сразу дружеским ласковым взглядом.
Потом, когда хлопоты закончены, стаканы поданы всем, все расставлено на столе красиво и ни за кем больше не нужно ухаживать, она удобно пристраивается где-нибудь в уголке, чаще всего в глубоком кресле между книжным шкафом и трюмо, и наблюдает из этого полутемного уголка за всеми. Бывает, просидит так, подогнув под себя ноги, почти весь вечер.
В спорах она участвует или одобрительным восклицанием, или засмеется со всеми вместе, или просто улыбкой и блеском глаз из полутьмы выразит свое отношение.
И странно, ее молчаливое присутствие никого не удивляло, всем казалось, что Наташа тоже спорит, что и она высказывает свое мнение. Без нее что-то изменялось на сходках — так, по крайней мере, казалось Кольке.
При ней умнее были братья Сорвачевы, Тимоня уже не пускал разных шуточек с ягодкой-малинкой и с клюковкой, Федос был еще обходительней, еще теплее и внимательней ко всем. И даже Щепин, который сначала удивил Федоса несколько книжной речью, говорил при ней выразительней и проще, часто поворачивался, обращаясь в тот полутемный угол, где сидела Наташа, становился оживленнее.
Ее отсутствие все заметили. Федос каждый раз спрашивал Катю, почему она пришла без Наташи. Катя смеялась и говорила что-нибудь о Кольке язвительное: «Об этом надо спрашивать у ее рыцаря Николая Тихоновича Ганцырева».
Однажды и Щепин поинтересовался:
— А где же Наташа? Уж не заболела ли?
— Нет, она уроков не пропускает, — ответила Катя.
Щепин пыхнул цигаркой, призадумался, покачал головой и сказал с расстановкой:
— А вообще, друзья, ведь это очень плохо. Вот исчез из нашего «Согласия» один человек, а вы не интересуетесь, почему он исчез. Болезни, значит, нет? Но что-то все-таки есть? Может быть, с нашим «Согласием» Наташа не согласна? Может быть, неинтересно ей и не по душе? Тем более нужно бы поинтересоваться, как и что. «Конкордия» только что начала жить, и терять вот так просто, по неизвестной причине, своих членов, своих товарищей нельзя.
Через несколько дней все разъяснилось. Пришел Донька Калимахин и принес еще влажные, пахнущие типографской краской оттиски журнала «Молодой патриот».
На обложке была затейливая виньетка: женская фигура в кокошнике, вся оплетенная дубовыми и кленовыми листьями, грозди винограда, петли хмеля и солнечные лучи.
Название журнала выведено золотыми буквами на фоне восходящего солнца. А внизу обложки мелко напечатано: «Издание клуба учащейся молодежи г. Вятки «Молодой патриот». Все склонились над листами журнала. Женя стала читать стихи, подписанные одними лишь буквами К. Д., посвященные Дульцинее Тобозской:
Затаясь в перламутровой келии,Ты ждала лишь улыбки весны,Чтобы мне в эти полночи белыеПодарить свои девичьи сны…
Были и еще стихи о человеке, облачившемся в суровую власяницу. Этот человек взял обет отречения от всех человеческих чувств.
И еще стихи о любви под звуки красивого полонеза у фиолетовой реки:
Пусть рыдает ажурною пеноюМоре, в алом закате горя!Не верну я красавицу пленнуюв голубые чертоги царя.
Донька густо подхохатывал, братья Сорвачевы откровенно забавлялись. Тимоня, покрутив пальцем у виска, сказал:
— Психи какие-то эти стихоплеты.
Женя покосилась на него сердито и прочитала стихотворение о красивом белокуром юноше, который полюбил царицу и, когда она его отвергла, надел монашескую одежду и при свечах стал молиться своей царице, своей богине.
— Ну, разве это не красиво, мальчики? — воскликнула Женя.
— Мистика! — крикнул Колька. — Каша, кашка сладкая! Пирожное, приготовленное из мистики, слез и кружев. То ли дело стихи нашего Мити Дудникова!
— Мистика-то мистика, — сказал Аркаша. — А вот они, кто — не знаю, но тоже, возможно, учащиеся, сумели свой сборник напечатать, а мы не можем.
— Ха! Кто они? — Донька протянул через головы длинную руку, сгреб со стола журнал и громко прочел: — Редакционная коллегия: Игорь Кошменский (редактор), Владимир Бибер, С. А. Адунин, П. Чучалов, А. Булычева (члены редколлегии). Художественное оформление Наташи Веретиной… Вот кто они! Аристократы, купчики, бакалейщики! И с ними Наташа!
— А ну! Дай сюда! — Колька выхватил журнал и впился глазами в строчку, напечатанную мелким шрифтом.
— Вот, Черный, какое, друг, дело, — мягко сказал Донька, положив на Колькино плечо руку.
Но Колька дернул плечом, оттолкнул Калимахина:
— А-а, иди ты, знаешь!.. — и повернувшись, пошел к двери. В дверях он столкнулся со Щепиным.
В тот вечер конкордисты, перебивая друг друга, много спорили. Когда страсти поутихли, Щепин внимательно пересмотрел журнал и прочел короткую, всего в полстранички передовую, на которую прежде никто, кроме Калимахина, не обратил внимания.
Автор сообщал, что в доме Чучалова, на Московской, открылся клуб учащейся молодежи «Молодой патриот». Цель клуба объединить патриотически настроенную молодежь, проводить образовательную и культурную работу. Действительными членами могут быть только лица, сделавшие денежный вклад в кассу и единогласно принятые советом клуба. Посещать диспуты, присутствовать при чтении рефератов, на концертах и танцевальных вечерах могут все желающие из учащейся молодежи.
Статейка заканчивалась такими словами: «Дьявол с красными глазами встает из темных недр жизни, протягивает свои когтистые лапы к Ней, Великой Прекрасной Матери-Родине. Образование, науки, промышленность, любовь — на все поднимает лапы он, темный и злобный. Образованность, Разум и Любовь должны объединиться, чтобы защитить ее, Великую, Прекрасную! Игорь Кошменский».
— Да-да… Журнальчик этот, — сказал Щепин, — серьезнее, чем вам сначала показалось. Этот Кошменский призывает молодежь объединиться против дьявола. За этими туманными словами о дьяволе и о «Великой», «Прекрасной» — призыв к борьбе против сил, которые встают из недр жизни… Хм! А подумайте-ка, кто сейчас встает из недр жизни? Да мы, солдаты, рабочие, крестьяне! И ты, Донат, типографский рабочий, и вы, братья Сорвачевы, и Шалгин, и ты, Ганцырев, — все мы… Да, политическая задача этих «Молодых патриотов» определена яснее ясного! А что, друзья, если бы вы побывали у них в клубе?
— А чего такого нам у них не хватало? — сказал Тимоня. — Мне с купчиками якшаться — все равно, что в крапиву садиться. Душа не позволяет.
— Нет, так рассуждать нельзя. Смотрите-ка, они хотят привлечь к себе молодежь. И мы тоже не должны сидеть сложа руки. Надо бы подготовиться к диспуту и дать им бой, да покрепче!
Сидели в тот вечер долго. Провожали Ивана Щепина Сорвачевы и Колька. Когда шли по пустынной улице, Щепин сказал, обняв Кольку и Вечку:
— Дело у меня есть, друзья, серьезное. Без вашей помощи мне не обойтись. Есть у меня в лазаретах знакомые солдатики, но мне самому связь с ними поддерживать больше нельзя — заприметили. Вот и надо, чтобы вы, когда в лазаретах бываете с концертами, незаметно передавали моим знакомцам кое-какую литературу. Только, чур, уговор: кроме вас, никто об этом не должен знать.
