На этих словах художник остановился, чтобы успокоиться и отдышаться. От внимания следователя не ускользнуло, что проделанная с живописцем афера до сих вызывает в нем бешенство.
— Ну а дальше, делать нечего, — продолжил Федор Ильич, — пошел я к этой бабе, которая продала номер. Как взглянул на нее, так сразу все и понял: пьянь гидролизная. От такой ничего не добьешься. Я опять наехал на Локридского. Полный нуль. Нет денег, и все! Тогда я пошел на ГТС, к его начальнику. Все рассказал, как есть. Его с работы выгнали, а мне что от этого? Все равно я остался без денег. Злость во мне так кипела, что не знаю, как я его тогда не убил. Уже мне не столько деньги были важны, сколько хотелось наказать его по-настоящему. Пытался я подать на него в суд — заявление не берут. Нет расписки. Пытался подать на него в милицию тоже не берут. Сам виноват. Вне закона подпольный телефон устанавливал. К тому же расплачивался валютой, что тоже незаконно. Пытался навести на него бандитов — не взялись. Сумма маленькая. Какой-то идиотизм! Вот он, жулик! Все это знают, признают и ничего не могут сделать. Убивать, убивать и убивать! — сделал вывод художник, раскрасневшись от негодования.
Тарас улыбнулся и подумал, что такой эмоциональный тип мог в порыве гнева уделать мерзавца ключом. Вслух же произнес:
— Я вижу, несмотря на то, что прошло столько лет, в вас до сих пор сидит обида.
— Еще бы она у меня не сидела! — воскликнул художник, энергично всплеснув руками. — Деньги так и пропали. А после этого мне всегда не хватало этих пятисот долларов. Мне и сейчас их не хватает.
— Ясненько, — выдохнул Тарас. — Значит, вы приходили к нему домой, но так ничего и не добились.
— Ничего, — сокрушенно ответил художник.
— Грозили убить? — улыбнулся Тарас.
— И убить грозил, и дом поджечь, и окна побить, и рэкет навести. Когда я приходил, он прятался за юбку жены, а потом они вообще перестали мне открывать. В конце концов я плюнул.
Федор Ильич налил еще чаю и принялся кромсать кусачками комковой сахар. Глядя на его ручищи, Карасев подумал, что этот одной левой раскрошит вдребезги чугунный котелок, не то что голову какого-то сторожа.
— Ну вот, как бы все, что касается Локридского, я вам рассказал, произнес художник, исподлобья посматривая на следователя. — Словом, человек он — наипаскуднейший. Таких убивать надо сразу — за один вид. А, кстати, почему милиция интересуется им?
— Потому что его убили.
— Убили! — воскликнул художник, прекратив щелкать щипцами. Локридского убили? — Удивление, и радость, и грусть мелькнули в глазах у художника. — Ну и… Царство ему небесное, — перекрестился Федор Ильич. На земле одним паразитом будет меньше. А, кстати, за что?
— Наверное, за вид, — усмехнулся Карасев, глядя в изумленные глаза художника. — Шучу, Федор Ильич. За что его убили, я как раз и пытаюсь выяснить.
— Понятно, за что, — покачал головой художник. — Еще обжулил кого-то с телефоном. Не все же такие великодушные, как я.
Карасев поднялся с места и стал прощаться с хозяином мастерской.
— Что ж, всего вам доброго, Тарас Александрович, — подал руку Федор Ильич. — Вы мне принесли неожиданную весть. Я даже в растерянности. Словом, с меня причитается.
— Кстати, — тормознул у дверей Карасев, остановив взгляд на сигнализационном приборе в его крохотной прихожей, — вы разбираетесь в сигнализации?
— Кому, как не мне, разбираться! — с гордостью ответил Сафронов. — Я пять лет проработал электромонтером во вневедомственной охране.
Карасев внимательно посмотрел ему в глаза, и художник почему-то смутился.
— Хотя это было давно. Кое-что, конечно, уже подзабыл…
21
Ближе к полуночи позвонила Аленка.
— Катька, я у тебя перекантуюсь. Можно?
— Подходи! А в чем дело?
— Прибегу — расскажу.
Аленка бросила трубку. Из спальни выплыла мама.
— Это опять она?
— Кто же еще? Сейчас придет с ночевой.
Мама всплеснула руками.
— До чего безалаберная девка! Все у нее не вовремя. А у тебя завтра экзамен.
— Не волнуйся, сдам…
Вскоре раздался звонок. Пришла Аленка, запыхавшаяся, пунцовая, с ног до головы в снегу, будто ее валяли.
— Что там у тебя, рассказывай! — с порога начала Катя, отыскивая ей тапочки.
— Ну их к черту, эти разборки! Они у меня вот уже где сидят! — провела Аленка ладонью по горлу. — Мишка воду баламутит! Все никак не успокоится, что я его бросила. Мишка со своим дружком Алехой подстерегли вчера Борьку у подъезда и отделали арматурой. Борька сегодня сбегал за своим брательником Генкой, и только что они дрались во дворе двое на двое. Алеха пырнул Генку ножом в живот. Ну не псих ли?
— Насмерть? — ужаснулась Катя.
— Не знаю. Только что увезли его на «скорой помощи». Весь двор в крови…
Из спальни вышла мама, покачала головой и вздохнула:
— Как же ты такое допустила?
— А что я могу сделать? — выкатила глазища Аленка. — Сама, что ли, под нож полезу?
— Тебе нужно было поговорить с Мишей по-хорошему. Сказать: «Ты уж извини, но сердце мое принадлежит другому».
Катя отмахнулась от матери, взяла подружку за руку и потащила в свою комнату.
Там Аленка отдышалась и сказала:
— Видеть не могу обоих.
— И Бориса?
— А его в первую очередь. Он, конечно, красавец мужчина, но такой зануда…
— Как же ты так? — укоризненно покачала головой Катя. — Он же пострадал за тебя.
— Во-первых, не он пострадал, а его брат, а во-вторых, нечего впутывать в свои дела посторонних. А в-третьих, я в нем очень разочаровалась.
— А есть такие, в которых ты еще не разочаровалась?
— Тсс! — поднесла ко рту палец Алена. Она с опаской посмотрела на дверь и прошептала: — Поклянись, что никому не скажешь!
— Чтоб я сдохла! — с готовностью прошептала Катя.
— Был у меня один мужчина. Когда он меня бросил, я чуть не повесилась.
— Это когда? — удивилась Катя.
— В пионерлагере. После седьмого класса.
— Так мы же с тобой вместе были, только ты в старшем отряде, а я в младшем.
— Были, да сплыли, — покачала головой Алена, и в глазах ее появились слезы.
— Да кто же он?
— Арсений Павлович. Военрук.
Брови Кати поползли вверх.
— Военрук? Да он взрослый. Ему тогда лет пятьдесят было. И у тебя с ним был роман?
— У меня с ним было все.
Катя с минуту смотрела на подругу, не в состоянии вымолвить слова. После чего сглотнула слюну и потянулась к семечкам. Алена проследила взглядом за ее рукой и вдруг воскликнула:
— Катька, а ведь ты совсем уже не заикаешься.
— Д-дура! З-зачем напомнила?
— Ой, прости, Катька! Совсем уже соображалка не работает. Слушай… Я что у тебя хочу спросить: а у тебя была когда-нибудь любовь, такая… чтоб до полного отрубона?
— До полного отрубона не было, — сокрушенно вздохнула Катя. — Но, думаю, могла быть…
— Расскажи! — обняла ее Аленка.
— Его звали Александром Федоровичем…
— Военный? — встрепенулась Аленка.
— Нет.
— Жаль, — вздохнула Аленка. — Ну, ничего. Рассказывай!
— А рассказывать нечего! — развела руками Катя. — Я отвергла его любовь, и он за это сделал меня заикой и позволил убить моего брата…
Глаза Алены сделались невероятных размеров.
— У тебя был брат? — прошептала она изумленно.
Катя выдержала паузу и вдруг звонко рассмеялась.
— Да разыграла я тебя, Ленка! Ляпнула, первое, что в голову пришло…
Но в ту же минуту в глазах у Кати потемнело, и она вдруг поняла, что пришло ей это в голову не просто так. Это всегда жило в ней, потому что у нее действительно был брат. И его действительно убили…
«Постой, Аленка! Это у меня сейчас пройдет!» — хотела воскликнуть Катя, но вслух получилось:
— По-по-лидор…
Что за чушь? Опять язык отказывается ей подчиняться. И кто просил Аленку говорить, что она перестала заикаться? «Постой, Аленка! Это у меня бывает…»
— По-по-лидор! — произнесла Катя, и лицо ее исказилось в мучительной гримасе.
— Что Полидор? — ответила Аленка почему-то грубым мужским басом.
— По-по-лидора з-завтра п-поразит к-копье Ахилла.
— Иди спать, Кассандра! — произнес кто-то из темноты голосом ее брата Гектора… В то же мгновение Аленка куда-то делась, как, впрочем, и теплая уютная комната с голубым торшером и кулечком семечек на столике. Перед ней возвышалась атлетическая фигура ее брата Гектора. Он держал в руке огромный золотой кубок с вином и задумчиво смотрел со стены на стан греков.
Кассандра достала из-под туники осколок горного хрусталя и протянула Гектору.
— П-посмотри сам.
— Ничего не вижу, — отмахнулся Гектор и приложился к кубку. — Иди спать, сестра. Уже поздно, — произнес он, напившись.
— Я в-вижу, к-как По-по-лидора п-поражает к-копье Ахилла, а т-ты бросаешься ему на п-помощь и с-сталкиваешься с Ахиллом!
