— Прекрати, — прошу я, и она останавливается.
Я пытаюсь встать. И пошатываюсь от головокружения.
Саида мягко давит мне на плечи, заставляя лечь обратно.
— Пожалуйста, Рен, тебе лучше не двигаться.
— Где Дез?
Она молчит пару секунд, делая глубокий вдох, словно пытаясь сдержать слёзы:
— Ты же знаешь: его здесь нет.
— Мне не нужна магия, — мне нужен Дез, но я не могу сказать это вслух, даже своей подруге. — Что случилось?
Саида колеблется.
— Тебя ранили отравленным клинком. Алакран — яд скорпиона, — и кровавые розы, судя по запаху. Иллан говорит, что тебе лучше пока не вставать.
— Иллан здесь? — продолжаю сидеть. — И другие отряды? Они готовятся к контрнаступлению?
Тени деревьев танцуют на стенах палатки. Звуки природы те же, что и прошлой ночью, когда Дез и я… Мы всё ещё в Рысьем лесу.
Через плечо Саиды замечаю Эстебана. Он не смотрит на меня с презрением, как раньше, но его руки скрещены на груди, и он держится на расстоянии. Он сбрил свою недобороду, и теперь его смуглое лицо стало гладким.
— Здесь весь совет, Рената, — тихо произносит он.
Рената. Эстебан никогда не называет меня по имени. «Разжигательница». «Мусорщица». Да даже «Эй, ты», но только не по имени.
— Я что, умираю? — спрашиваю Саиду.
Она качает головой и улыбается, и всё же глаза остаются печальными:
— Иллан вывел почти весь яд, но ничего не смог поделать с кошмарами.
Вновь закрываю глаза и чувствую этот запах, словно кто-то держит припарку прямо перед моим носом. Живот скручивает. Я умираю с голоду, и в то же время меня тошнит. Не помню кошмаров. Это всё Серость и воспоминания, которые я недавно забрала, — они всегда здесь, в сознании я или без. В редкие ночи, когда мне «снятся сны», это на самом деле воспоминания из чужих жизней.
— Меня будто стадо быков затоптало, — я провожу языком по зубам и дёснам, онемение ещё не прошло до конца. — Как долго я спала?
— Почти два дня.
Голос князя Дорадо звенит в ушах: «Либо это восстание заканчивается, либо ваш принц мятежников будет убит безо всякого суда. Я жду вашей полной капитуляции три ночи, или он будет казнён на четвёртый день».
— Два дня? — в груди всё сжимается. Кровь стучит в ушах, и думать не получается. Опираюсь на кулаки, чтобы вновь попытаться встать и размять затёкшие мышцы ног. — Они уже организовали операцию по спасению Деза из дворца? Мы не можем сдаться, но и ждать его суда нельзя. Оправдательных приговоров там не бывает.
Эстебан хмурится сильнее, а Саида смотрит вниз на свои колени, крутя на пальце медное кольцо.
— Нам приказано ждать, — тихо отвечает она.
— Ждать чего? — вскрикиваю я. Она вздрагивает, но не повышает голос в ответ. Саида никогда не орёт: она как тёплый и мягкий свет, тогда как я резкая тень. Как там назвал меня Дез? Возмездие в ночи. — Мы должны его спасти. Дез бы сделал это ради нас.
Кто-то поднимает край палатки, опираясь на трость с серебряной рукояткой.
— Капитуляции не будет, — голос Иллана режет, как самый острый клинок. Старейшина заходит внутрь, его белоснежные волосы почти касаются верха палатки. Чёрные суровые брови, как у Деза, сводятся вместе при виде нас. Его трость зарывается в землю, ладонь сильно сжимает голову серебряной лисы на рукоятке. Символ Матери всего сущего — полумесяц, окружённый дугой из звёзд, — переливается на рубахе, на правом плече. Все старейшины носят этот знак.
Иллан де Мартин, старейшина и лидер мятежа шепчущих, самый сильный вентари из ныне живущих.
Он глубоко вдыхает, будто втягивая в себя все силы из окружающей обстановки.
— Как и операции по спасению, — добавляет он.
— Но…
Иллан вскидывает руку, его рукав скользит вниз:
— Тот, кто меня ослушается, может сразу выйти из отряда и навсегда забыть про возвращение в убежища шепчущих.
Я стараюсь подавить волну гнева, разливающуюся по венам.
— Он же ваш сын.
Наступившая тишина в палатке оглушает. Саида и Эстебан всячески избегают встречаться со мной глазами, а я сверлю взглядом Иллана. Старейшина никогда не был мягкотелым, но всегда поступал справедливо. Это бессмыслица какая-то. Он ведь посылал шепчущих и на более опасные миссии. Как, например, когда мы проникли в цитадель Кресценти, чтобы найти потомков одной из старейших знатных семей Мемории. Или когда мы с Дезом явились на бал-маскарад в поместье одного лорда, пока два отряда обчищали его припасы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Мне нужно поговорить с Ренатой, оставьте нас, — командует Иллан, не сводя с меня глаз. Я хмурюсь в ответ, пока Саида и Эстебан поспешно покидают палатку, будто только этого и ждали.
— Я не понимаю, — произношу, стоит только ткани палатки опуститься после их ухода.
— А что здесь понимать? — спрашивает Иллан. — Моим родителям пришлось наблюдать, как их королевство захватывает нечестивец-король. Я смотрел, как остатки независимых территорий покоряет его сын и разрывает их на клочки. Капитуляция исключена.
— Но Дез…
— Мы в разгаре величайшей борьбы, важнейшего этапа нашего восстания, — отвечает Иллан, — Не просто борьбы за территорию, но за само наше выживание. Я пришёл не обсуждать Деза. Приказ останется неизменным. Никто из наших людей не пойдёт за ним или будет немедля разжалован. Это ясно?
Я хочу ослушаться. Хочу дать отпор. Но мне некуда пойти, поэтому я отворачиваю голову, а он продолжает говорить:
— Что мне нужно от тебя, Рената, так это информация о дворце.
У меня во рту пересыхает. Я знаю, что моя ценность для шепчущих заключается в воспоминаниях, запертых в Серости. Именно поэтому Иллан лично занимался со мной все эти годы, пытаясь разблокировать их, но безуспешно. Зачем я буду нужна, если откажусь вспоминать место, которое не видела с детства?
— Нет. Я не буду пытаться извлечь что-либо из Серости, пока вы не пошлёте за Дезом, — плевать, что мои слова звучат как объявление войны. — Это всё, что имеет значение.
— Мне напомнить, кто вытащил тебя оттуда? — голос Иллана холоден, но не зол, хотя у него есть все основания для этого — я никогда не обращалась к нему так дерзко. Сомневаюсь, что хоть кто-то за всю его жизнь говорил с ним таким тоном.
Не могу смотреть ему в глаза, но семена гнева прорастают внутри, как виноградная лоза, и обвивают моё горло, норовя задушить.
— Не нужно, я никогда не забывала.
Хотя, по правде говоря, я вижу это иначе, чем Иллан. Да, он возглавил то самое нападение на дворец, известное как Восстание Шепчущих, в ходе которого они не сумели убить короля, но им удалось забрать похищенных детей. Иллан дал мне крышу над головой — место, которое я смогла назвать домом. Но не его лицо я вижу, когда вспоминаю ту ночь. Закрывая глаза, возвращаясь в те последние мои часы во дворце, я вижу темноволосого мальчика, появившегося в тайном проходе моих покоев и протянувшего мне руку, чтобы провести по задымлённым коридорам в безопасное место. Я вспоминаю Деза.
Иллан довольно кивает.
— Правление короля Фернандо должно подойти к концу до того, как нас всех уничтожат. Я надеюсь на твоё содействие больше, чем на кого-либо ещё. Не забывай о цели, Рената. Покончить с властью семьи Фахардо, восстановить храмы мориа, вернуть захваченные земли. Оружие может нам помешать.
Я помню о цели. Но в голове раздаётся крик Деза, перед тем как враги увели его из леса. «Помни…»
Иллан тяжело вздыхает.
— Кто будет жить на этих землях? Кто будет молиться в этих храмах? Если мы не спасём мориа, то кто мы тогда? Ты уже знаешь, что выяснила Селеста. Наша первостепенная задача — уничтожить оружие, созданное Правосудием.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Тогда нам тем более нужно в столицу! — кричу я, теряя терпение от чувства бессилия. — И пока мы там, мы можем спасти Деза. Мы можем…
— Деза не нужно спасать, — раздражённо отвечает Иллан, а затем бросает быстрый взгляд на вход в палатку и понижает голос: — Я говорю тебе это только потому, что не хочу, чтобы план сорвался из-за твоих опрометчивых действий. Дез сейчас именно там, где он должен быть.
