— Блядь, — произношу я, падая на неё. Мой член скользит в её складках, оставляя там всю сперму, до последней капли. Я убираю волосы с её шеи и прохожусь языком по влажному от пота затылку. Кейтлин содрогается подо мной. — Скажи мне, что ты чувствуешь, — шепчу я.
Она громко сглатывает и закрывает глаза:
— Я никогда…
— Что?
— Я никогда не чувствовала подобного, — произносит она в ответ.
Через минуту я восстанавливаю дыхание и вдыхаю жасминовый аромат её волос. Поворачиваюсь на спину, но ощущение того, как мой тяжёлый член выскальзывает из её киски, заставляет меня почувствовать себя порочным.
— Я не чувствую рук, — мягко произносит она.
Я сажусь на её попку, убирая узлы на трусиках, которыми я её связал. Руки Кейтлин безжизненно падают по обеим сторонам от её тела. Беру одну ладонь и начинаю массировать; она произносит слова благодарности.
Кейтлин снова засыпает, а я смотрю на хаос, который сам же и создал. На запястье, которое держу в своих руках, остались красные и фиолетовые полоски как результат её сопротивления. Волосы спутанные, на щеках слёзы, и хотя я не вижу этого, но точно знаю, что на её лице моя высохшая сперма. С момента смерти моих родителей я никогда не заботился ни о чём, кроме безопасности этого города. И я до сих пор не уверен, знакомо ли мне это чувство — забота. Защищать — значит делать что-то хорошее. Каждый день я сталкиваюсь с необходимостью защищать и желанием причинять боль, мучить и убивать. Убийство хищника возносит меня до небес. Тогда каким хищником это делает меня?
Я прикасаюсь к волосам Кейтлин, беря несколько прядей в ладонь. Разве желание защищать её и забота не одно и то же? Мой мозг состоит из прямых линий и углов, которые подходят друг к другу как кусочки пазла. Но она размывает эти линии, заставляя меня сомневаться во всём.
Был ли выплачен мой долг тем, что я защищал её шестнадцать лет? И если да, могу ли теперь оставить её? Если я оставлю Кейтлин по-хорошему, полностью исчезнув из её жизни, то Карлос Ривьера не сможет использовать её. И тогда она будет в безопасности от нас обоих. Разве это не то, чего я так хочу?
Кейтлин поворачивает голову и трётся щекой о подушку.
— Кельвин, — выдыхает она.
Я не двигаюсь, но и не могу отвести от неё глаз. Она проводит языком по губам, увлажняя их, и впервые в своей грёбаной жизни я хочу ощутить этот рот своими губами. Попробовать, испытать его глубину и почувствовать, какова на вкус женщина, подобных которой я не встречал в своей жизни.
— Кельвин, — повторяет она.
— Хмм?
Её ресницы дрожат, она открывает глаза, оборачиваясь на меня с удивлением во взгляде. Её руки дёргаются вперёд, и она краснеет, понимая, что больше не связана.
— Ты ещё здесь?
— Давай сходим в душ, — произношу я, когда наконец-то встаю с неё.
Она вздыхает и садится, крепко прижимая простыни к груди. Её щёки наливаются густым розовым румянцем, а взгляд избегает меня.
— А…
— Что?
Она смотрит на простыни.
— Ты кончил, — произносит она, — в меня…
— А ты предлагаешь развести ещё больший беспорядок на моих простынях?
— Нет, — шипит она, но выражение её лица смягчается, когда она ищет ответ в моих глазах.
Я не знаю почему, но это бьёт меня в самое сердце.
— Я бесплоден, — отвечаю я.
Она моргает и мягко выдыхает.
— Оу…
— Так что, душ?
— Я могу справиться сама, — говорит она.
Меня пронзает укол злости, но я глубоко и ровно вдыхаю.
— Позволь мне помочь тебе. Я действительно хочу помочь.
— Мне не нужна твоя помощь, — не колеблясь ни секунды, отвечает она. — У меня наверняка ни в чём нет права голоса, поэтому говорю для справки: твоя помощь мне не нужна.
Я приподнимаю бровь. Становится ясно, что ни один из уроков повиновения, полученных ею на прошлой неделе, до неё не дошёл, и я не могу сдержаться, чтобы не покачать головой. Чувство моей вины всё ещё свежо, но меня зверски заебало её поведение, даже несмотря на то, что её неповиновение превращает мой член в камень.
— Ты не против? — спрашивает она. — Мне правда очень надо в душ.
— Хорошо. Задумайся сегодня об улучшении своего поведения, — предупреждаю я и покидаю комнату, чтобы самому привести себя в порядок.
ГЛАВА 21.
Кейтлин.
«Задумайся сегодня об улучшении своего поведения».
Пока в душе течёт горячая вода, а пар оседает на дверь душевой кабинки, я рассматриваю себя в зеркале. Белёсые частички спермы покрывают мою грудь, несколько высохших капель видны на кончиках моих волос. Я касаюсь пальцами тёмно-фиолетовых отметин на своей шее. Изменилась ли я после того, как потеряла девственность?
Да. Я стала спокойней. Глаза прикрыты. Не знаю, хорошо это или плохо. После того, как мою девственность вырвали из моих рук, я думала, что проснусь на полу в луже своих слёз. Но вместо этого я спокойна. Не было ни поцелуев, ни слов убеждения, ни тепла от зажжённых свеч. Не было даже признания в любви. Наклоняю голову к плечу и касаюсь своего отражения в зеркале. Для Кельвина я не человек. Я предмет, собственность, и от этого мне становится невероятно спокойно.
Я встаю под потоки воды и представляю Героя, который врывается в окно и оттаскивает Кельвина от меня. Они дерутся, пока я кричу, дрожа как осиновый лист. Их тела борются на полу, движения кулаков быстры. Я бы хотела, чтобы Герой прижал Кельвина к полу и выбил из него всю дурь, но мой мозг отказывается это представлять. Кельвин очень сильный и властный. Это чувствуется в нём постоянно, каждую секунду, когда он рядом. Не уверена, сможет ли Герой победить его.
Я мысленно заканчиваю свою фантазию тем, что Герой оставляет кровавое тело Кельвина на полу. Он уносит меня навстречу солнцу, но я оборачиваюсь и смотрю на Кельвина, заставляя себя поверить, что его больше нет.
Разочарование от правды настолько сильно душит меня, что я бью кулаком кафельную стену. Я практически умоляла его прошлой ночью, умоляла этого ублюдка. А когда он ушёл, я лежала в кровати, изнывая от боли и желания, чтобы он вернулся и воплотил в реальность все свои угрозы о моём изнасиловании.
Даже сейчас мне интересно узнать, каков его поцелуй, и это сжигает меня изнутри. Будет ли он грубым и быстрым, как и всё, что он делал со мной до этого? Или я не разглядела в нём нежную и добрую часть, которая позволяет ему заботиться о ком-то?
Я громко смеюсь. Безжизненный звук рикошетит от стен моей ванной. Думала, что он и в самом деле может быть нежным и добрым, но это было до того, как я узнала правду о нём. До того, как я встретилась с чудовищем, живущим в этом поместье.
Я вытираюсь полотенцем и переодеваюсь к завтраку. Когда я спускаюсь вниз, Норман тихо накрывает на стол, даже не поднимая на меня глаз. Мне интересно, как много он знает, как много он… Видел. Отвращение к Кельвину и к самой себе поглощает меня, когда я вспоминаю о камерах в моей комнате.
После того, как завтрак окончен, Норман приходит забрать тарелки, и я обхватываю рукой его запястье. Он замирает, фокусируя взгляд на скатерти.
— Я в порядке, Норман, — произношу я.
Он не смотрит на меня, но кивает. Я не в порядке, но по какой-то причине мне нужно, чтобы он поверил в обратное. Норман напрягается, когда в доме раздаётся громкий телефонный звонок. Это случается каждый день в разное время, но, как и всегда, не сказав ни слова, он спешит к двери одной из запертых комнат.
Вернувшись к себе, я располагаюсь на лежащих на подоконнике подушках и смотрю в окно, которое теперь закрыто. Роза стучится в мою комнату. Я неподвижно ожидаю окончания уборки и окликаю её в тот момент, когда она уже собирается уйти.
— Вы можете заменить простыни? — она хмурится и пожимает плечами. Я встаю и иду к кровати, беря простыни двумя пальцами. Раздражённая тем, что вынуждена повторять, я всё же говорю. — Простыни?! Вы можете их заменить?
Понимание появляется на её лице, и она кивает мне с горящими глазами. Но после того, как она поняла, её взгляд мрачнеет. Она смотрит на кровать, а потом снова на меня, прикладывая руку к сердцу. Я не могу смотреть на неё, поэтому отворачиваюсь.
В момент, когда она стягивает простыни с кровати, я покидаю комнату, ища освобождения и утешения. Пытаясь найти пути побега. Есть только одно место, где я могу быть собой. Я беру книгу с полки в библиотеке, даже не глядя, кто автор, и сажусь в кресло.
«Жёсткий секс».
«Заставь себя кончить».
«Танцуй».
Я швыряю книгу в стену. Разве он не мог оставить мне хоть толику надежды? Он предвидит мои попытки побега, словно мстительный змей-искуситель, заползая в мои мысли и оставляя отпечаток в моей душе. Разве я не могу запретить ему брать моё тело? Пользоваться моим разумом и сердцем? Как я могу просто сдаться? Это всё, что осталось под моим контролем. Единственное, что я ещё могу защитить. Если я впущу его в свою душу, позволю ему украсть её, то никогда не покину это место. А это всё, чего я хочу. Ценой жизни и смерти я буду бороться за то, что осталось, и не позволю ему больше ничего у меня отнять.
