игнорируя выпад внутреннего голоса, и зачем-то стал внимательно изучать оставшиеся на стенках чашки узоры из кофейной гущи.
Регина отодвинула свою тарелку, замедленно поднялась – ужин был довольно плотный – и стала деловито составлять в мойку посуду. Станислав Сергеич поблагодарил жену и прошел в гостиную.
Удобно усевшись на низком мягком диване, он не глядя нашарил блок дистанционного управления и включил телевизор. На темном экране высветились меланхоличные коровьи морды, жующие бесконечную жвачку. В кухне слышались плеск воды и позвякиванье посуды. Вот сейчас она домоет посуду… Говорил он себе, напряженно ловя доносившиеся из кухни звуки. Перекрыла воду… расставляет посуду… Ага, идет!..
И все же она появилась неожиданно. Села на диван с ним рядом и тоже уставилась на экран. Сельскохозяйственная тематика не иссякала. Нажатием кнопки он выключил телевизор и повернулся к жене.
– Риночка, – произнес дрогнувшим голосом, – мне нужно тебе кое-что сказать…
Она смотрела на него молча и не мигая.
Чтобы избавиться от ее пристального взгляда, Станислав Сергеич встал и зашагал по комнате.
– Помнишь, как-то я говорил о повестке из поликлиники? Да… Так вот… Наверно мне придется лечь в больницу! – он остановился и посмотрел на нее.
Регина продолжала сидеть в прежней позе, крест-накрест сложив на коленях руки, и с недоумением заглядывала снизу вверх ему в лицо.
– Тебе… в больницу?.. – недоверчиво переспросила она. – Но ты же здоров, как…
– Бык! – с неприятной усмешкой перебил он.
– Я не то хотела сказать!
– Подумала то, – мрачно возразил Станислав Сергеич.
– Не то! Не то! – выкрикнула она. От волнения ее лицо и шея покрылись красными пятнами, в глазах сверкала злоба.
– Регина…
– Что– Регина? Я давно не девочка! Столько лет под одной крышей… И я не заслужила, слышишь ты, не заслужила, чтобы всякие там доброхоты расписывали мне твои похождения! – ее голос сбился почти на визг. – С какой стати я это должна выслушивать? С какой? С какой?!
Станислав Сергеич ошарашенно уставился на нее – вот это так поговорил с любящей женой!..
– Пре-кра-ти! – тонко крикнул он и топнул ногой, отчего в финской стенке зазвенел хрусталь. – Прекрати сейчас же!! Святая выискалась!.. – И с мстительным удовольствием продолжал: – Мне о твоих художествах кое-что тоже известно… – замолчал, сверля жену изуверским взглядом. – Представь! В нашем институте тоже масса радетелей супружеской верности.
– О чем ты, Слава? – трагически вопросила она.
– О Пустовойтове, милочка!
– Я и Дмитрий Алексеевич… Как ты мог подумать!.. – рот у нее некрасиво приоткрылся, губы дрожали.
– Только давай без этого! – грубо сказал Тропотун. – Нечего передо мной комедию ломать!
– Боже мой, Славочка, это жестоко…
Из какого, интересно, романа она выдрала эту фразочку? С сарказмом подумал он, встретив младенчески чистый взгляд жены. Прекрасная актриса пропадает!.. Но тут же оборвал себя – она, в сущности, добрая женщина, к тому же его жена.
– Поговорили! – хмыкнул он и скривился. Она шмыгнула носом и, переломив себя, спросила с видом безвинной жертвы:
– Что тебе сказали в поликлинике?
– Туберкулез – сказали!
– Туберкулез… Откуда?..
– Да оттуда, откуда у всех, – мрачно сообщил он. Кажется, она не на шутку перепугалась, вскочила, бросилась к двери.
– Куда? Сядь! – приказал он твердым голосом. И Регина послушно вернулась и села на диван, нервно затеребила на халате пуговицу.
– Я хотела позвонить отцу. У него знакомый профессор. Тебя устроят в лучшую больницу.
– Сам устроюсь! – отрезал он угрюмо. – И потом, суета ни к чему – направление уже у меня на руках. Пойду ложиться после художественного совета.
– С ума сошел! Надо немедленно!
– Несколько дней ничего не решат, – терпеливо произнес Тропотун и подумал: отчего это я так боюсь больницы?.. Наверно потому, что теперь существует еще вероятность ошибки. Если же диагноз подтвердится…
– Позволь мне договориться о консультации!
– Хорошо. Через двенадцать дней. Но…
Он умолк и, сцепив за спиной руки, принялся вышагивать по гостиной. Полы его купального полосатого халата развевались, открывая поджарые, умеренной волосатости ноги.
– Но… – эхом повторила испуганная Регина. – Что – но? Да говори же, не мучай меня!
Тропотун остановился перед нею с тяжким вздохом:
– Но потом, кажется, у меня не туберкулез…
– Зачем же ты?..
– Хотел тебя подготовить к худшему.
– К худшему?!
– Онкология, – сморщившись, выговорил он через силу.
Ее лицо застыло, как посмертная маска.
– У тебя рак?! – произнесла она глухо. Потом лицо ее задрожало, распустилось, из глаз хлынули слезы. – Как же так, Славочка? – бормотала она, всхлипывая – Ну как же так?..
– Да вот так!.. Ну, будет… будет… – ее слезы били его по нервам. – Обследование все прояснит… – Он посмотрел на жену и едва удержался от смеха: щеки Регины в потеках туши напоминали ритуальную раскраску индейца.
Станислав Сергеич собирался на этом закончить разговор и удалиться в благородном молчании, но внутри у него что-то так и свербило, так и подзуживало продолжить драматическую сцену. Мгновение он сопротивлялся искушению – но не устоял.
– Пойми меня правильно, родная… – баритон его звучал проникновенно. – В этот переломный момент моей жизни я искренне хочу верить, что между нами нет недомолвок!.. – он снова стал ходить по комнате. – Мы не всегда с тобой ладили – это естественно. В последнее время ты была сильно увлечена Пустовойтовым… – Тут он глубоко вздохнул. – Что ж, оно наверно к лучшему! Да и Дмитрий Алексеевич – человек достойный…
– Ты не в своем уме, Слава! Какой Пустовойтов?.. Мы с ним только знакомые!
Глаза у нее высохли, лицо горело.
– Я ни в чем тебя не упрекаю, – печально произнес Тропотун. – Все мы только люди… Однако правде надо смотреть в глаза – ты давно уже меня не любишь!
– Люблю! Честное слово люблю!.. – она негромко и горько заплакала. – Только тебя – все эти годы!
Он ласково провел рукой по ее волосам и сказал задушевно:
– Не надо, прошу тебя… С порога смерти я прощаю тебе Пустовойтова!..
Тут уж Регина зарыдала в голос.
– Не знаю… – твердила она в промежутках между рыданиями, – не знаю я твоего Пус-то-вой-то-ва…
– Скоро ты освободишься от меня, – кротко пообещал Станислав Сергеич. – Я действительно желаю счастья тебе и ему…
Он упивался собственным благородством.
– Не-на-ви-жу! – вдруг по слогам, отчетливо произнесла Регина, отнимая от заплаканного лица руки. – Не-на-ви-жу! – и внезапно расхохоталась.
От ее дикого хохота у него мороз прошел по коже. Рыдая, смеясь и икая, она корчилась на диване. Станислав Сергеич застыл посредине гостиной в совершенном изумлении. Наконец он сообразил, что у жены истерика, и побежал за водой.
Спустя какое-то время, тесно прижавшись друг к другу, они сидели на диване и по очереди пили из одного стакана валериановые капли. Регину все еще била дрожь
