– Твои родители настолько состоятельны, что могут позволить себе жить на реке?
– Эй! – с усмешкой щелкнул пальцами Мануэль. – Мой отец – лучший повар Европы. А мать – адвокат кассационного суда. Они могут купить титул и родовой замок, не то что жизнь на лодке. Хотя мне кажется, что это лишь нелепая причуда.
– Титул и замок?
– Нет, обитать на барже. Дорого и пафосно. Ты представляешь, сколько стоит аренда места на канале?! В четыре раза дороже содержания этих апартаментов!
– Такие важные родители, а ты, единственный сын, – уголовник и смутьян. Что это? Сбой в системе ДНК?
– Не поверишь, – громоподобно рассмеялся Мануэль, – но то же самое говорит моя мать.
– Удивительно, – растерянно пробормотала Полина, – казалось, я все о тебе знаю. И все же некоторые части твоей биографии ставят меня в тупик. Я почему-то думала, что мадам Бийо обычный юрист, к тому же отошедший от дел, а она…
– Ей шестьдесят три. И вряд ли она уйдет на покой в ближайшие пять лет. Только если ее попросят.
– Твои работы? – Полина указала рукой на фото, вспомнив о том, что в юности Мануэль хотел быть художником, во всяком случае, так он утверждал.
– Шутишь? Настоящий Ньютон! [6]
– Пардон, – рассмеялась она и быстро допила свой виски, стукнув стаканом по столу, прося добавку. – Лгун! Думаешь, я не смогла бы отличить настоящего Ньютона от твоих снимков?
– Уверен, что смогла бы. Твои глаза редко подводят тебя. Но этот орган, – он ткнул пальцем Полине в лоб, – порой отключается.
– Меня устраивает, как работает мой мозг, – криво усмехнулась Полина и, вытащив из сумочки зеркало, вгляделась в свое отражение. – Хороша, – вынесла она вердикт. – Что касается фото, Ньютон не имеет к ним никакого отношения. Твои снимки, не так ли?
– Мои.
– Они великолепны, но до маэстро им далеко, как тому кофе, что варил ты, до того, которое готовит твой отец. Рецептурный сборник подскажет состав, но не подарит душу, которую Кар Деми вкладывает в блюдо.
– Злобная стерва, – улыбка озарила лицо Мануэля, он подхватил Полину на руки и поднял вверх. – Когда-нибудь тебе оторвут твой ядовитый язык.
Полина внезапно поняла, что была слишком груба с человеком, который действительно очень нежно относился к ней, никогда не порицал и всегда поддерживал. Она порывисто обняла Мануэля, уткнулась лбом в плечо и тяжело вздохнула.
– Без слез. – В голосе мужчины послышалось предупреждение.
– Нет причин, чтобы плакать, несмотря на то что очень хочется, – ответила она, но глаза стали влажными. – Ладно, мне пора.
– Отвезти тебя?
– К русскому? – улыбнулась Полина, укоризненно покачав головой. – Змей-искуситель. Только что намекал на неподобающее поведение, а сейчас готов… – Она замолчала и нахмурилась, словно собиралась принять важное решение, от которого зависело не только ее будущее, но и положение близких людей. – Я на машине. Поэтому сама отвезу себя.
– Куда? Домой?
– Нет, конечно, – озорно посмотрела на него Полина и, подхватив сумочку, направилась к выходу. – В «Георг V».
– Не знал, что агенты Интерпола останавливаются в таких роскошных отелях! А как же конспирация?
– Но он же не шпион, всего лишь полицейский.
– Полицейский, который проживает в пятизвездочном отеле и у которого часы стоят в два раза дороже моего мотоцикла?
– Ты видел его часы? – усмехнулась Полина.
– Глаз – алмаз. – Мануэль подмигнул ей. – Может, я ошибся с выбором работы?
– Спрошу у русского о вакансиях.
– Не делай глупостей, – голос Мануэля утратил веселость, стал серьезным, как и его взгляд, умоляющий и одновременно запрещающий.
– Не стану, – пообещала Полина, открыв дверь, но медлила с уходом, будто боялась переступать черту, за которой ее жизнь изменится до неузнаваемости. – До завтра.
Выйдя на улицу, она еще некоторое время стояла у подъезда, рассматривая потемневшее небо над головой. Глубокое и прозрачное, бездонное и холодное. Звезд не было видно, взору открывалась лишь отталкивающая пустота, о чем-то предостерегающая и завораживающая мрачной таинственностью. Полина вспомнила о муже, тут же подумала о Сафонове и ощутила, как где-то внутри включилась совесть. Это бесполезное, глупое чувство порой сильно досаждало, заставляя испытывать вину за совершенные поступки и придумывать им сотни оправданий. Лишь объяснив истинную цель своих действий, конечно, слезно приукрасив ее, совесть можно было на время отключить. Но вместо нее начинала работу жалость к себе, а когда она покидала душу, изрядно нагадив внутри, на пьедестал самобичевания снова восходила коварная совесть, намекая на предстоящие мучения и изжогу, которая всегда являлась итогом длительного насилия над мозгом.
Разумеется, Полина полностью отдавала себе отчет в том, что поступает с мужем неправильно, гадко и оскорбительно. Люк не заслуживал, чтобы ему врали. Наверное, единственно верным решением было признаться, что их брак оказался ошибкой, но видеть при этом его страдания не хотелось. Впрочем, неверность жены ранит Люка еще сильней, в особенности если он узнает об этом не от Полины, а от кого-то постороннего. Так что же делать, сказать правду и причинить боль? Или продолжать молчать, разыгрывая роль примерной супруги, и осторожно менять любовников?
Разговор с Мануэлем усугубил и без того запутанную ситуацию. Полина окончательно растерялась, размышляя над тем, какой шаг приведет к наименьшим потерям. Одно понимала: нужно менять жизнь. Но перемены пугали, а объяснение с Люком вызывало еще больший страх, так как Полина прекрасно знала вспыльчивый и мстительный характер мужа и была уверена, что просто так он ее не отпустит. Внутренний голос тут же с иронией поинтересовался: что Люк сделает? Лишит денег? Не беда! Полина никогда финансово не зависела от мужчин, всегда обеспечивала себя сама. Даже когда училась в университете, работала сначала официанткой, а после переводчиком в турагентстве, но не просила у отца денег на одежду и развлечения. После окончания учебы, переехав к братьям в Лондон, самостоятельно оплачивала квартиру и другие расходы, ни разу не обратившись за помощью к мужчинам, с которыми ее сталкивала жизнь. Конечно, если бы братья не помогли с работой, взяв в свою компанию на стажировку, жизнь Полины была бы намного сложнее. Но она честно отработала и многократно приумножила каждый цент, который они вложили в нее, поэтому не чувствовала себя обязанной. Более того, Полина небезосновательно была уверена, что является одним из лучших сотрудников в «VIP-life concierge», что позволяло ей иметь соответствующую положению зарплату.
Она снова подумала о том, почему боится уйти от Люка. Что ее держало рядом с ним? Дети, дом, общий бизнес? Детей не было, квартира принадлежала Люку и претендовать на нее она не собиралась, деятельность у них разная. Может быть, чувства удерживали ее? Конечно. Но не любовь, а раздражение и вина, которыми она крепко привязала себя к мужу.
Парадокс заключался в том, что Полина остро желала изменить жизнь, но так же сильно боялась перемен. «Я – собака на сене. И уйти жалко, и остаться не могу». Тщетно пытаясь найти выход из этой, казалось бы, несложной, но очень неприятной ситуации, Полина поняла, что замерзла. Почти час она простояла под окнами квартиры Мануэля, бесполезно потратив время. Ничего не решила, к Сафонову на встречу опоздала, домой ехать не хотела. «Может, вернуться к Ману?» – она посмотрела на освещенные окна и со свойственной ей непредсказуемостью тут же приняла другое решение. Быстро села в машину и помчалась в «Георг V».
* * *
В роскошном ресторане отеля почти все столики были заняты, но среди посетителей Сафонова не оказалось. Полина с разочарованием осмотрелась, выпила у барной стойки бокал мартини, о пустяках поговорив с Дани, и покинула зал. «Ни один мужчина не станет ждать женщину, опоздавшую на два часа. Мануэль был прав, когда сказал, что Сафонов не относится к числу тех, кто позволит себя «мариновать». На что же я тогда надеялась?» – подумала Полина и, остановившись у огромного зеркала в холле, с усмешкой вгляделась в свое отражение. Ухоженная, красивая, элегантная, но чертовски неуверенная в себе. «Зачем ты здесь?» – в глазах застыл вопрос, на который она, к сожалению, знала ответ. «Я устал, хочу любви», – внезапно вспомнилась строчка из популярной песенки, которую Полина слышала по радио, когда в последний раз была в Москве. Ей действительно очень хотелось полюбить, настолько сильно, что это нестерпимое желание разрывало на части.
Сейчас, стоя в ярко освещенном холле, глядя на себя, запутавшуюся и одинокую, Полина вдруг поняла, что пришло время отпустить Грэга. Страсть и боль, которые она испытывала каждый раз, когда думала о нем, наконец угасли, уступив место нежности и тихой грусти. Что способствовало этому, Полина не знала, лишь чувствовала, что ей стало легче дышать, словно кто-то снял удавку с шеи, разрешив сделать первый глубокий вдох свободы. Однако, дав Грэгу уйти, Полина ощутила пустоту в душе, что заставило недоуменно улыбнуться. «Вот дерьмо! – внутренне рассмеялась она. – И так плохо, и этак! Но при чем здесь Сафонов? Почему я пришла сюда?»
