Но было и отличие. Кузнецы на фестивале просто ковали железо. А Вакар – священнодействовал. Во время всей работы он беспрерывно бормотал заговоры. За боем молотов и шипением железа Глебу лишь изредка удавалось что-то расслышать.
– …заговариваю тебя, меч победный, на доброе дело… против гада морского и земного… против силы злой иноземной…
Вскоре два раскаленных меча в закалочных ножнах-оправах с ядовитым шипением опустились в корытце с жидкостью.
Потом последовал новый закал – во втором корытце, затем – в третьем. За закалкой последовал отжиг и отпуск – Глеб помнил, что это делается для снятия излишней ломкости меча. Наконец мечи были готовы. Рукоятки Вакар навинтил сам. Затем кузнец принялся за следующие мечи.
Еще до заката солнца Вакар вручил готовые мечи Громолу, Глебу, Алатыку, Ваське Ольхе и Осьмию.
Ночевать остались у кузнеца в избе. Не соваться же в Гиблое место на ночь глядя. Глебу выделили отдельную комнату – крошечную, но отдельную.
Вакар раздул трут. Потянуло гарью.
– Располагайся, – сказал кузнец и вышел из комнаты.
– Ольстра, – послышался из горницы его негромкий оклик, – принеси Глебу тюфяк!
– Да, батюшка.
Ольстра вскоре пришла с какой-то бесформенной темной грудой в руках. Бросив ее на лавку, она повернулась к Глебу и сказала:
– Можешь лягать.
Глеб взглянул на тюфяк и с любопытством поинтересовался:
– А чем он набит?
– Свежим мхом, – ответила Ольстра.
– Мхо-ом? – удивленно протянул Глеб. – На мхе мне спать еще не доводилось. Что ж, проведу ночь, как настоящий бойскаут.
– Чегось?
– Ничего. Не обращай внимания.
Ольстра, русоволосая скуластая дородная девка, улыбнулась:
– Ложись спать, чужеземец, набирайся сил. Утро вечера мудреней.
– Прям как в сказках, – улыбнулся Глеб. – А ты – Василиса Премудрая.
Девка отрицательно качнула головой:
– Не. Я Ольстра. Батюшка меня так в честь гофской чурочки обозвал. Сказывал, когда я народилась, сама на чурочку похожа была. Ну, покойной ночи!
Девка повернулась и вышла из комнаты. В горнице слышались негромкие голоса спутников Глеба. Он попробовал прислушаться, но, кроме обрывков фраз, ничего не расслышал.
Некоторое время Глеб с сомнением разглядывал и щупал тюфяк. Потом улегся на него и укрылся одеялом. Ничего, мягко. Даже уютно.
Вскоре бубнеж товарищей за стеной утих, и дом погрузился в тишину и мрак.
В каморке Глеба было жарко. Где-то скреблась мышь. На сердце у Глеба было тяжело, его томила бессонница. Откуда-то издалека до него донеслось тихое пение Ольстры.
День за днем, будто дождь, дождит…Год за годом, как река, бежит…
Чего это она распелась ночью? – подумал Глеб. Гостей, что ли, баюкает? Что ж, наверное, у них так принято.
Слушая пение Ольстры и храп товарищей, Глеб думал:
«Это, конечно, полный абсурд. Видимо, я все-таки болен и лежу сейчас в какой-нибудь психиатрической клинике. Например, в Канатчиковой даче. А рядом, на кроватях, спят другие пациенты. Мое больное воображение превратило их в древних воинов. Такое бывает. Я просто брежу. Сейчас нужно уснуть. Утром я проснусь, и все будет как прежде. Господи, сделай так, чтобы этот сон миновал! Клянусь, я буду вести жизнь праведника! Попрошу прощения у Таньки Вершининой. Не буду за глаза называть Яшку Фенделя жидом. Буду вовремя возвращать диски в прокат. И больше никаких пьянок и наркотиков – клянусь! Пожалуйста, Господи, смилуйся надо мной. Если это урок, то я его усвоил».
Глеб подумал, что сейчас самое время произнести какую-нибудь молитву. Настоящую, из Библии. Он напряг память и беззвучно прошептал:
– Отче наш, иже еси на небеси… Хлеб наш насущный дай нам днесь… Избавь нас от лукавого… Прости нам наши долги, как мы их всем прощаем… Да будет царствие твое на земле и на небе. Аминь!
Как ни странно – полегчало. Глеб еще минут десять ворочался, тихо вздыхая, а потом провалился в тяжелый, тягучий сон.
Среди ночи его кто-то тихонько, но настойчиво растолкал. Глеб открыл глаза и тревожно вскинул голову:
– А?
Возле его лавки стояла Ольстра. Увидев, что Глеб проснулся, она прижала палец к губам:
– Тс-с… – Потом улыбнулась и поманила его пальцем: – Идем. Только тихо.
Глеб поднялся на лавке и только сейчас увидел, что Ольстра одета в одну лишь тонкую белую рубаху, под которой легко угадывались округлости ее грудей. На ногах у девки были маленькие сапоги.
Она снова поманила Глеба пальцем и тихонько пошла прочь. Глеб поспешно обулся и двинулся за ней, стараясь шагать бесшумно.
Так они прошли через горницу, потом куда-то свернули, прошли по еще одной темной комнате и снова свернули.
Ольстра остановилась. Полная луна за окном светила ярко, ее света хватало, чтобы разглядеть кровать, сундук и табурет. Ольстра притворила дверь, положила Глебу ладони на плечи, привстала на цыпочки и поцеловала его в губы.
– Ты чего? – удивился Глеб.
– Ничего. – Она улыбнулась. – Нравишься ты мне. До рассвета далече. Будем любиться?
– Чего?
Ольстра откинула с лица прядь русых волос и тихо засмеялась.
– Ты что, как неродной? Али с девкой никогда не шалил?
– Я?
– Ну, не я же. Девка с девкой шалить не может.
Глеб усмехнулся:
– Ты бы удивилась, если бы я тебе рассказал…
Ольстра положила ему пальчик на губы:
– Тихо. Не хочу, чтобы батюшка нас услышал.
Девка прижалась к Глебу теплым подрагивающим телом, и он тут же почувствовал возбуждение.
– Я на Ивана Купалу сразу трем парням отдавалась… – хрипло зашептала она. – Тело истомой текло… И сейчас течет…
От слов Ольстры кровь быстрее побежала по жилам Глеба. Близость ее полуголого тела возбуждала. Не видя смысла в том, чтобы противиться желанию, Глеб обнял девушку рукою за талию и поцеловал ее в губы. Ольстра жарко и порывисто ответила на поцелуй. Потом вдруг слегка отпрянула и, схватив Глеба за руку, повлекла его к кровати.
«Горячая штучка! – с легким удивлением подумал Глеб. – А с виду была такая скромница. Правду говорят, что в тихом омуте черти водятся».
Вдруг Ольстра отпрянула и больно толкнула Глеба руками в грудь.
– Ты чего? – резко спросила она.
– А? – не понял Глеб.
– Ты чего тут стоишь? А ну – пошел прочь!
– Ты же сама меня сюда затащила! – изумленно проговорил Глеб.
Лицо Ольстры дрогнуло от негодования. Прикрыв руками грудь, она гневно проговорила:
– Прочь, сказала! Или хочешь, чтоб я батюшку разбудила?
– Да ведь ты сама… Погоди, – догадался вдруг Глеб. – Ты что, лунатик?
Ольстра, поняв, что слова на Глеба не действуют, схватила с постели подушку и грозно на него замахнулась:
– Вон пошел!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
