брошюрами благочестивого содержания, и посещал он нас так часто, что уже на третий день у каждого из нас в изножье койки были припрятаны напильник, пара пистолетов, фунт пороха и двадцать пуль. Двое караульных были доверенными лицами Прендергаста, а второй помощник капитана – его правой рукой. Нам противостояли капитан, два его помощника, двое караульных, восемнадцать солдат под командованием лейтенанта Мартина и судовой врач. Несмотря на всю надежность нашего положения, мы решили принять все меры предосторожности и напасть внезапно, ночью. Однако развязка наступила гораздо быстрее, чем мы ожидали.
Шла третья неделя плавания, и однажды вечером судовой врач спустился осмотреть больного арестанта. Опершись рукой на изножье койки, он нащупал там пистолеты. Не подай доктор вида, нас ожидал провал, но выдержкой он не отличался, а потому вскрикнул от удивления и сделался белее мела. Наш товарищ сразу сообразил, к чему дело идет, бросился на врача, прежде чем тот успел поднять тревогу, заткнул ему рот и привязал к койке. Затем отпер дверь на палубу, и мы всей гурьбой ринулись туда. Застрелили двоих караульных и капрала, который выбежал на шум. Кают-компанию сторожили еще два солдата – по-видимому, с незаряженными ружьями, – выстрелить им не удалось, и мы их уложили, пока они пытались привернуть штыки. Потом мы ринулись к каюте капитана, но не успели туда ворваться, как за дверью раздался выстрел. Капитан сидел за столом, поникнув головой на развернутую карту Атлантического океана, а рядом стоял капеллан с дымящимся пистолетом в руке. Двоих помощников капитана захватила команда. Дело, казалось, было успешно кончено.
Кают-компания находилась рядом с каютой капитана: мы набились туда всей толпой, плюхнулись на диваны и заговорили наперебой, опьяненные свободой. Вдоль стен стояли шкафчики: Уилсон, капеллан-самозванец, вышиб дверцу у одного из них и вытащил дюжину бутылок темного хереса. Мы отбили у бутылок горлышки, разлили херес по бокалам и только-только собрались залпом их осушить, как загремели выстрелы и каюта наполнилась таким густым дымом, что мы едва различали друг друга. Когда дым рассеялся, стали видны следы жуткого побоища, о котором мне до сих пор тошно вспоминать. Уилсон и еще восемь наших соратников корчились на полу в предсмертных судорогах, пролитый херес перемешался с кровью. Это зрелище повергло нас в такой ужас, что мы наверняка бы сдались, если бы не Прендергаст. Взревев, точно бык, он метнулся к выходу и увлек за собой оставшихся в живых. Выскочив наружу, мы увидели на корме лейтенанта в окружении десяти его подчиненных. В кают-компании над столом был приоткрыт световой люк, и они стреляли в нас через эту щель. Мы набросились на них, прежде чем они успели перезарядить ружья; они отчаянно сопротивлялись, но у нас было явное преимущество, и схватка продлилась не долее пяти минут. Господи боже! Превращался ли хоть один корабль в такую бойню? Прендергаст свирепствовал хуже разъяренного дьявола: он хватал солдат, будто младенцев, и швырял их за борт, не разбирая, жив кто или нет. Один тяжелораненый сержант поразительно долго держался на воде, пока кто-то из жалости не вышиб ему мозги пулей. Когда битва закончилась, из наших врагов уцелели только караульные, помощники капитана и судовой врач.
Из-за того, как решить их судьбу, и разгорелась перепалка. Многие из нас радовались отвоеванной свободе и вовсе не желали отягощать совесть убийством. Одно дело – одолеть вооруженных солдат, и совсем другое – присутствовать при хладнокровной расправе над беззащитными. Восемь человек – пятеро ссыльных и три матроса – решительно запротестовали, но Прендергаста и его сторонников было ничем не взять. Единственный залог нашей безопасности, сказал он, в том, чтобы довести дело до конца: нельзя выпускать на свободу ни одного свидетеля. Мы едва не разделили участь пленников, однако в конце концов Прендергаст предложил нам отправиться в шлюпке на все четыре стороны. Подавленные кровопролитием, мы ухватились за эту возможность – тем более что ничего хорошего ожидать не приходилось. Нам выдали по бушлату, а также снабдили тремя бочонками – с пресной водой, с солониной и с галетами, не забыли и про компас. Прендергаст кинул нам в шлюпку карту, крикнул, что мы – уцелевшие моряки с корабля, потерпевшего крушение под 15° северной широты и 25° западной долготы, и перерубил носовой фалинь.
А теперь, мой дорогой сын, я перехожу к наиболее диковинной части моего повествования. Во время бунта „Глория Скотт“ стояла носом к ветру, но после нашего ухода курс изменился; подул легкий северо-восточный ветер, и барк медленно начал от нас удаляться. Наша шлюпка плавно покачивалась на невысоких волнах; мы с Эвансом, как самые грамотные, углубились в изучение карты, пытаясь определить, где мы находимся и к какому берегу лучше плыть. Вопрос был не из легких: острова Зеленого Мыса располагались примерно в пятистах милях к северу, берег Африки отстоял приблизительно на семьсот миль к востоку. Ветер менялся на северный, и мы решили, что лучше всего направить шлюпку в сторону Сьерра-Леоне. „Глория Скотт“ к этому времени почти скрылась из вида по нашему правому борту. Внезапно над ней взвилось густое облако черного дыма, повисшее над горизонтом наподобие чудовищного дерева. Чуть позже донесся гул взрыва, схожий с раскатом грома, а когда дым рассеялся, „Глории Скотт“ словно и в помине не было. Мы без промедления развернулись и, налегши изо всех сил на весла, направили шлюпку туда, где над водой все еще висела в воздухе легкая пелена – свидетельство катастрофы.
Добирались туда мы очень долго и вначале боялись, что спасать кого-либо уже поздно. Колыхаясь на волнах, расщепленные обломки рангоута и брусьев указывали на место, где судно пошло на дно, но живой души нигде не было видно. Отчаявшись, мы уже поворачивали назад, как вдруг заслышали крик о помощи: чуть поодаль на обломке мачты простерся человек. Мы втащили его в шлюпку – это оказался молодой матрос по имени Хадсон. Обожженный и обессилевший, он смог рассказать нам о случившемся только на следующее утро.
Сразу после нашего отплытия Прендергаст со своими подручными приступил к расправе над пятью пленниками. Двух караульных застрелили и выбросили за борт, за ними последовал и третий помощник капитана. Затем Прендергаст спустился в твиндек и собственноручно перерезал горло несчастному медику. Живым оставался только первый помощник капитана – человек отважный и способный к решительным действиям. Завидев головореза, идущего к нему с окровавленным ножом, он скинул с себя путы, которые изловчился ослабить, пробежал по палубе и нырнул в кормовой трюм.
С десяток приспешников Прендергаста погнались за беглецом с пистолетами и настигли его у открытой пороховой бочки
