Так никого и не встретив, мы добрели до склепа Князя Серебряного.
— Производим контрольный замер, — объявил Макси-Кот. — Жанна, сколько у тебя сейчас времени?
— Без трех минут пять, — сообщила она.
— Замечательно, — кивнул Макс. — У меня то же самое.
Я в это время придирчиво оглядывал склеп. Чудеса в решете: крест на месте, и дерево, расколовшееся на наших с Жанной глазах, стоит целое и невредимое.
Венки еще не убрали. Они по-прежнему были прислонены к стенам склепа по обе стороны двери. Траурные ленты подрагивали под порывами ветра. Бережно посадив Макси-Кота на старинную мраморную скамью с отбитой спинкой, мы оставили его следить за временем, а сами продолжали осматривать склеп.
— Теперь ты видишь? — указала пальцем на крест Жанна. — Он совсем-совсем целый.
Я кивнул. Крест был не только целый, а наверняка тот же самый, который мы видели первый раз, до того как склеп повредило дерево. Теперь, когда я смотрел на него, мне вспомнилась одна особая примета. У поперечной перекладины с левой стороны не хватало солидного куска мрамора. Скол почернел от времени. Вряд ли при восстановлении креста кому-нибудь пришло в голову сохранить подобную особенность. Учитывая, что представлял собой Князь, новый крест сделали бы новеньким и свеженьким.
Взгляд мой скользнул чуть ниже.
— Посмотри, Жанна. Разве тут были надписи?
— Где? — не поняла она.
— Ну, по-моему, это место называется фриз, — напряг свои скудные познания в архитектуре я. — Вон, под карнизом.
Там была выбита какая-то надпись. Подойдя совсем близко к склепу, девочка задрала голову и прочла:
— Memento, qula pulvis es. Помни, что ты — прах,
— Чего? — уставился на нее я. — На фига мне помнить, что я прах. Да я, по-моему, еще и не это…
— Дурак, — хмуро ответила Жанна. — Это не ты, а там по латыни написано, — не сводила она глаз с каменного фриза. — Там по латыни, а я тебе, темной личности, перевела.
— Ты чего, латынь знаешь?
— Учила в прежней школе. Верней, в гимназии. У нас с первого класса была латынь. А уж этими крылатыми выражениями учитель нас просто замучил. Мы наизусть их зубрили.
Кивнув, я снова уставился на достаточно четкие буквы. Вроде, когда мы сюда пришли первый раз, надписи не было. Правда, на сто процентов я поручиться не мог. Слишком уж быстро случилась история с деревом.
— Эй, — обратился я к девочке. — А когда ты второй раз была тут с Котом, надпись не заметила?
— По-моему, нет, — пожала плечами она.
— Чего вы там спорите? — подал голос со скамьи Макси-Кот.
Я объяснил. Макси-Кот, на мгновенье оторвав взгляд от часов, перевел его на фриз склепа.
— Не было, — уверенно изрек он. — Иначе я бы заметил.
— Но откуда тогда это взялось? — охватило еще большее недоумение меня.
— Вот уж чего не знаю, того не знаю, — вновь уткнулся в циферблат Макс. — И вообще, ребята, надо закругляться.
Жанна тем временем обогнула склеп.
— Погодите-ка, погодите! — донесся до нас ее голос. — Тут еще написано. И тоже на латыни. Я кинулся к ней.
— Omnia orta cadunt, — прочла девочка и туг же перевела: — Все, что возникло, гибнет.
Продолжив путь вдоль стены склепа, мы обнаружили еще одно латинское изречение:
— Vita nostra brevis est, — прочитала Жанна. — Жизнь наша коротка.
— Да-а, — только и смог протянуть я. — Невеселые фразочки.
— Но это же все-таки склеп, а не дискотека, — ответила Жанна. — И, кстати, вот еще одна надпись. — Venit mors velociter, rapit nos atrociter. Смерть приходит быстро, уносит нас безжалостно.
— Слушай, Жанна, давай эти надписи на всякий случай запишем.
— Зачем? — испытующе посмотрела она на меня.
— А вдруг с ними потом что-нибудь сделается. Ну, как с деревом или старухой на фотографии.
У Жанны на поясе висела сумочка. Порывшись, она извлекла оттуда огрызок карандаша и маленький блокнотик. Занеся в него все надписи, она подряд прочитала мне перевод на русский. Вот что в результате вышло: «Помни, что ты — прах. Все, что возникло, гибнет. Жизнь наша коротка. Смерть приходит быстро, уносит нас безжалостно».
— Крайне соответствует месту и настроению, — продолжая пожирать взглядом собственные часы, пробормотал Макси-Кот.
— Да уж, — кивнул я.
— Если вы все записали, то двигаемся обратно, — решительно встал со скамейки Макс. — А то у меня уже в глазах рябит.
Мы с Жанной против ухода не возражали, однако у Пирса на сей счет оказалось особое мнение. Доселе совершенно спокойный, он вдруг со свирепым рыком рванул назад к венкам. Жанна от неожиданности выпустила из рук поводок.
— Пирс, фу! — пыталась остановить пса она.
Куда там. Он нырнул в гущу венков. К счастью, поводок зацепился за еловую лапу. Жанна, изловчившись, схватила его. Пирс, однако, рычал и упирался.
— Федор, помоги! — позвала меня Жанна. — По-моему, он там застрял.
Мы вдвоем едва выпутали возмутителя спокойствия из венков.
— Чего это он? — не понимал я.
— Наверное, какая-нибудь мышь или крыса. Пирс на даче всегда их гоняет.
Пока мы тащили пса, часть венков упала на землю. Я решил поставить их на место. Подняв один из них, я взвыл. В палец вонзилась острая длинная колючка. Я отшвырнул от себя венок. Затем пригляделся. Венок был совсем необычный. Он состоял из одних лишь голых колючих веток.
— Жанна, смотри, какой странный, — привлек ее внимание я.
— И впрямь, — кивнула она.
Венок обвивала широкая черная лента. На ней тусклым золотом поблескивала надпись. Жанна прочла:
— Quo dab initio vitiosum est, trast temporis convalescere non potest. Что порочно с самого начала, то не в силах исправить время.
Мы молча взирали друг на друга. Наконец Жанна глухо произнесла:
— Я раньше такого венка тут не видела.
Я тоже подобного не помнил. И, по-моему, когда мы пришли сюда первый раз, все надписи на траурных лентах были по-русски.
— Жанна, запиши, — попросил я.
Отпустив Пирса, которого все это время держала на руках, она полезла в сумочку. Однако даже не успела достать блокнот, когда пес с истошным визгом рванул в густые кусты, росшие вокруг склепа.
— Пирс! Назад! Фу! — бросились мы следом.
— Ребята, куда вы? — заорал Макс. Но у нас даже не было времени на ответ. Мы неслись, перепрыгивая через покосившиеся ограды, просевшие могильные холмики, какие-то канавы и ямы. Лавировали между деревьями и зарослями густого кустарника. Пирса мы не видели. Лишь далеко впереди слышался его заливистый лай.
— Скорей, Федор, скорей! — на бегу повторяла Жанна.
Я прибавил ход, но споткнулся и плюхнулся в яму, полную холодной вонючей воды. Выскочив из нее, как ошпаренный, я увидал далеко впереди мелькнувшую среди деревьев куртку Жанны.
— Фома, Фома, погоди! — послышалось сзади. Я обернулся. Ко мне на всех парах спешил Макс.
— Не отставай! Они там!
И, махнув рукою вперед, я продолжал погоню.
Ограды кладбища мы с Макси-Котом достигли почти одновременно. Ни Жанны, ни пса нигде не было видно. Я остановился и закричал:
— Жанна!
— Ау! — донеслось откуда-то издали.
Мы с Максом двинулись на звук ее голоса. В порядком сгустившихся сумерках было трудно что-нибудь разглядеть. Еще несколько раз аукнув, мы, наконец, нашли Жанну.
— Пирса нигде нет, — с растерянным видом сообщила она. — По-моему, он смылся за территорию. Но я никак не могу пролезть через эти колючки.
Вдоль древней чугунной ограды кладбища тянулись густые колючие кусты боярышника. Продраться сквозь них мог разве какой-нибудь камикадзе. В таком случае харакири бы ему уже не потребовалось.
— Что будем делать? — посмотрел на Жанну я. Она пожала плечами. А Макс заявил:
— Предлагаю вернуться к выходу. В конце концов, обойдем вокруг ограды снаружи. Может, Пирс где-нибудь и отыщется.
— Идея хорошая, — озирался в почти полной тьме я. — Но вот с какой стороны теперь выход?
— По-моему, где-то там, — неопределенно махнул рукой Макс. — Пошли попробуем. Все равно надо выбираться наружу. Да и кладбище не такое большое.
Мы двинулись в обратный путь. И, как ни странно, весьма скоро оказались у выхода. Правда, подошли мы совсем с другой стороны, чем обычно.
— Часы! — вдруг вспомнил я. — Мои часы. Там, в кустах.
По счастью, они сразу нашлись. Стоило мне, однако, глянуть на светящийся циферблат, как я обомлел:
— Ребята, половина восьмого!
— Прекрати пороть чушь! — накинулся на меня Макси-Кот. — Перед тем как мы побежали за Пирсом, на моих часах было двадцать минут шестого. Не могли же мы два с лишним часа носиться по кладбищу.
— Тогда глянь, сколько на твоих, — сказал я.
Он послушался. Окрестности огласил его изумленный вопль. Его часы показывали то же самое время, что и мои. Да и на улице теперь стало совсем темно.
