просто радовала появившаяся возможность – открывать дверь. Изменение это в его режиме появилось вчера, после разговора с взволнованным ограбленным профессором. Петр Леонидович вернулся минут через тридцать после той беседы, как обычно, отпер дверь своим ключом, уселся напротив. Хотел было, как обычно, протереть пенсне, чертыхнулся на треснутую линзу и сказал:
– Вот что, любезный мой Пациент. Мне кажется, что пришла пора перестать вас держать под замком. Нет-нет, не пугайтесь, я вас не выгоняю. Для этого время еще не наступило. Но запирать вас больше не имеет смысла. Ведь так? Вы никуда не сбежите?
– Куда же мне бежать, доктор? К кому? Нет уж, вы мне обещали выяснить, кто я, и я буду ждать, пока вы обещание исполните.
– Вот и ладно, – Петр Леонидович хлопнул по коленям, – так и порешим: закрывать дверь я больше не стану, персонал предупрежу, что разрешил вам прогулки по коридору и в саду. За ворота пока без меня не выпущу, извините.
Это было вчера вечером. После того как доктор снова ушел, Пациент сначала просто распахнул дверь и сидел за столом, глядя в открывшийся в стене прямоугольник. Спустя час он медленно подошел к выходу из палаты, выглянул в коридор. В дальнем его конце нянечка быстро-быстро щелкала спицами, держа руки с вязаньем прямо под настольной лампой. Пациент тихо кашлянул, стук прекратился, женщина подняла голову. Пациент вышел из-за двери целиком, поклонился. Сестра улыбнулась в ответ и вернулась к рукоделью. Еще через час Пациент отважился продефилировать по коридору из конца в конец. Справившись, решил, что на сегодня довольно, а завтра, пожалуй, можно будет и в сад выйти.
Но так и не вышел. Два раза собирался, даже надевал оставленные Привродским пальто и шляпу, но так и не решился. И вот сейчас, снова посмотрев на дежурную сестру, он вернулся к окну, опять принялся вглядываться в пляски снежных искорок в фонарном свете. Вдруг желтое пятно пересекла черная фигура – кто-то прошел под фонарем к сторожке. За первым прохожим, воровато озираясь, освещенное место пересекли еще двое. Спустя мгновение на черном плюше зимней ночи нарисовался небольшой прямоугольник – в будке зажгли свет, а еще чуть погодя возник прямоугольник побольше – сторож открыл дверь. Видно было его большую фигуру с поднятой над головой керосиновой лампой. Вдруг фигура уменьшилась вдвое, будто согнулась, а лампа отлетела в сторону. Пациент, заинтересовавшись такими оптическими фокусами, дернул раму, распахнул окно, прислушался к ночным звукам. Ему послышалась какая-то возня и сдавленный голос, будто кто-то пытался что-то сказать с набитым или зажатым ртом. Не раздумывая, Пациент выскочил из палаты, крикнул сестре:
– Звоните в участок, срочно! – и бросился по лестнице вниз, выскочил на крыльцо и понесся к воротам, крича на ходу: – Городовой! Городовой!
Возня у въезда прекратилась, заметались тени. Один из убегавших остановился под фонарем, обернулся на подбежавшего к домику Пациента, дернулся назад. В выставленной руке блеснуло лезвие ножа, но Пациент, не задумываясь, уклонился от удара, развернув корпус, и, перехватив руку с ножом, вывернул нападавшему локоть. Бандит тонко, почти по-бабьи, взвизгнул, уронил финку, лягнул наудачу и попал Пациенту в колено. Тот ослабил хватку, и ночной тать вывернулся, отскочил на пару шагов, развернулся, но, услышав приближающийся топот других ног, посмотрел поверх плеча Пациента в сторону больницы, досадливо сплюнул из-под тонких франтовских усиков, пробормотал что-то про шаланду и растворился в темноте.
У порога, стоя на четвереньках, сплевывал кровь в снег сторож.
– Где они? Кто это и что им было нужно? – помогая подняться мужчине на ноги, спросил Пациент.
Сторож пожал плечами.
– Чего надо лихим людям? Поживу какую-то искали, видать. Хотя чего тут искать? Всего добра – тулуп казенный, один на двоих со сменщиком, да примус с чайником.
Со стороны больницы подбежали два дюжих санитара, закрутили головами, будто решая, в какую сторону броситься в погоню.
– Вы в порядке? Может, в больницу? Умоетесь, раны обработает сестра.
Но сторож беспечно махнул ручищей.
– Само заживет. Ступайте, барин, а то застудитесь.
Один из санитаров поднял со снега нож, второй осторожно, но решительно взял Пациента под локоть.
– И правда, ступайте к себе. За ворота не велено вас пускать. Мы тут сами управимся.
* * *
26 февраля 1912 года. Санкт-Петербург, Мойка. 5 часов 52 минуты
Домой Маршал вернулся под утро – если можно называть утром непроглядную зимнюю питерскую темень. Аккуратно прикрыл дверь, разулся, скинул пальто, потрепал по загривку сонного Трефа, на цыпочках дошел до двери спальни, постоял немного, прислушиваясь к тишине, заглянул внутрь. Зина спала. Лунная дорожка из-под тюлевых занавесок вскарабкалась на подушку, высветив спокойное любимое лицо, трогательно по-детски подпертое маленьким кулачком. Константин Павлович так же тихо затворил створку – решил, что ляжет на диване в гостиной.
Подушка из гобеленовой ткани к мгновенному засыпанию не располагала, да и, слегка вздремнув в поезде, а после взбодрившись по пути с вокзала морозным воздухом, спать теперь Маршал не хотел. Потому он улегся на диван, закинул длинные ноги на спинку из орехового дерева и принялся пускать к потолку кольца папиросного дыма.
«Приехать с грабителями из Петербурга поездом мог либо Худалов, либо Боровнин – больше никто из поповцев в столице не проживает. Более того, никому, кроме этой двоицы, паспортов в последние полгода не выписывалось. Но у обоих алиби. Тупик. Так. Как говорили древние, сui bono?[14] Мотив залетных бандитов понятен – деньги Симанова. Что могло заставить местного жителя участвовать в ограблении? Обида? Обида должна быть очень сильной. Иначе половина уезда подходит. Тот же Худалов хозяина бранил. Стоп!»
Маршал резко сел, поразившись простой догадке.
«Почему обязательно местный наводчик должен был приехать вместе с налетчиками в поезде? Смотритель сказал, что купца с приказчиками видел на перроне. Приехать могли трое, а четвертый их встречал! Потому и обратно не поехал! Ну тогда тем более я прав – остается только ждать! Ждать, когда похищенные деньги всплывут неожиданными покупками. Не усидит злодей, не утерпит долго! Или платок у бабы новый появится, или сапоги у самого, но просочится денежный след!»
Решив, что сегодня же днем телеграфирует Волошину инструкции – следить за всеми новообретениями поповцев, Константин Павлович с удовольствием потянулся, зевнул и на мгновение прикрыл глаза.
Открыл их от приятного прикосновения к щеке. Уже рассвело, у дивана сидела Зина и сердито на него смотрела.
– Если муж улегся спать на диване, это повод жене задуматься?
Он поймал ее руку, прижал к губам.
– Не хотел тебя будить.
– И зря. Я соскучилась.
Константин Павлович потянулся
