Глава XIV
В КОТОРОЙ ИЗРАИЛЬ ПЛАВАЕТ ПОД ДВУМЯ ФЛАГАМИ И НА ТРЕХ КОРАБЛЯХ — И ВСЕ ЗА ОДНУ НОЧЬ
Пока семидесятичетырехпушечный корабль плыл по волнам Ла-Манша, Израиль уныло бродил по главной палубе, где на него то и дело наталкивались сотни спешащих куда-то матросов, словно он попал на большую лондонскую улицу в час, когда ее запруживают тысячные толпы тружеников, торопящихся домой. Его терзали новые мучительные чувства: он нежданно-негаданно очутился на военном корабле без единого друга, а вернее сказать — среди врагов, ибо враги его родины были и его врагами, — среди соотечественников и родственников тех людей, чью кровь ему довелось проливать. И в этом настроении деловитая суматоха, еще царившая на борту огромного линейного корабля, только что покинувшего порт, была ему невыразимо тягостна. Шум вторжения людских толп в извечную пустынность моря наводил на него непонятную тоску. Он готов был возроптать против слепого рока, который сначала подверг его долгим страданиям на суше, а теперь еще более жестоко преследовал его на водах. Он восставал против судьбы, которая позволила, чтобы патриот, поспешивший с холмов Банкер-Хилла вновь сразиться с угнетателями, был похищен и обречен сражаться на стороне этих угнетателей в бесчисленных битвах на водных холмах океанской пучины. Однако, подобно многим другим страдальцам, Израиль, пожалуй, несколько поторопился со своими стенаниями и укорами.
К вечеру «Беспринципный», несколько обогнавший своих товарищей, встретил между островами Силли и мысом Клир большой таможенный куттер, на мачте которого был поднят сигнал «терплю бедствие». На горизонте не было видно больше ни одного паруса.
Вахтенный офицер, проклиная необходимость останавливаться в подобном месте, когда дует хороший попутный ветер, приказал взять рифы и лечь в дрейф, а сам окликнул куттер и спросил, что у них произошло. Когда лейтенант на высоком юте «Беспринципного», борта которого щетинились семьюдесятью четырьмя пушками, наклонился, глядя на таможенное суденышко, можно было подумать, что он с вершины Гибралтарской скалы обращается к обитателю жалкой хижины в долине. Оказалось, что час назад внезапный порыв ветра чуть не перевернул куттер и резкий поворот гика сбросил в море всех четырех его матросов. Куттер просил дать ему двух-трех матросов, чтобы добраться до порта.
— Обойдетесь одним человеком, — сухо ответил вахтенный офицер.
— Так уж дайте хотя бы хорошего моряка, — сказал капитан куттера. — Мне надо бы по крайней мере двоих.
Пока длился этот разговор, Израиль, побуждаемый любопытством, быстро поднялся с главной палубы и теперь стоял у главного трапа, разглядывая куттер. Тем временем вахтенный офицер распорядился спустить шлюпку. Решив, что ему представляется удобный случай расстаться с «Беспринципным», Израиль занял такую позицию, чтобы успеть спрыгнуть в шлюпку первым, хотя немало матросов-англичан, не менее его стремившихся уклониться от службы в далеких морях, уже повисло на якорных цепях, пользуясь тем, что на корабле еще не успела установиться жесточайшая дисциплина, обычная для военного флота. Едва двое матросов, спускавшие шлюпку, подтянули ее багром к трапу, Израиль кометой упал на ее корму, юркнул к носу и схватил весло. Через мгновение остальные гребцы уже сидели на своих местах и шлюпка подходила к куттеру.
— Берите любого, — сказал командир шлюпки, обращаясь к капитану куттера, и указал на гребцов, словно это были бараньи туши и он предлагал постоянному покупателю право первого выбора. — Выбирайте, только побыстрей. А вы все — сесть! — приказал он матросам. — Как видно, вам не терпится покинуть королевскую службу? Ну и храбрецы! Вы уже выбрали?
Все это время десять гребцов с немой мольбой смотрели на капитана куттера и десять голов были повернуты под одним углом, словно ими управляла одна машина. Впрочем, так оно и было — одно чувство.
— Я возьму этого белобрысого с веснушками — вон его. — И капитан указал на Израиля.
Девять повернутых голов опустились в угрюмом отчаянии, и, вскочив, Израиль ощутил довольно болезненный пинок, которым наградил его сидевший сзади менее удачливый гребец.
— Прыгай же, бездельник! — прикрикнул командир шлюпки.
Но Израиль был уже на борту куттера. Еще мгновение — и шлюпка отвалила. Вскоре сгустились сумерки, скрыв удаляющегося «Беспринципного» и оба других корабля.
Таможенный куттер продолжал свой путь к ближайшему порту. Его парусами управляли лишь четыре человека — Израиль, капитан и два его помощника. Юнга стоял у руля. Израилю, единственному матросу на борту, приходилось туго. Горе рабу, которым распоряжаются трое хозяев! Работать за четверых — дело само по себе нелегкое, но в довершение всего капитан и его помощники оказались людьми весьма свирепого нрава. Первый незамедлительно наградил Израиля пинком, а офицеры не скупились на затрещины. Израиль, и без того ожесточенный несчастьями последних недель, пришел в лютую ярость, сообразил, что кругом пустынное море и справиться ему нужно только с тремя людьми, а не с тысячью, дал волю гневу, пихнул капитана в подветренный шпигат и, вне себя от бешенства, уже собирался выбросить тщедушного старшего помощника за борт, но тут капитан, вскочивший на ноги, вцепился в его длинные волосы и, ругаясь, выразил намерение прикончить его на месте. Тем временем куттер летел по пенистым волнам Ла-Манша, словно демонически радуясь этой свалке, хотя она грозила гибелью и ему. Но в самый разгар драки на траверзе куттера возник темный силуэт, и в следующий миг у его кормы в воду зарылось ядро.
— Лечь в дрейф и прислать ко мне шлюпку! — раздался громовый голос, не менее грозный, чем рев пушки.
— Это военный корабль, — с тревогой сказал капитан куттера. — Только он не наш.
Израиль вместе с офицерами положил куттер в дрейф.
— Немедленно присылайте шлюпку, или я вас потоплю! — проревел тот же голос, и новое ядро вспенило воду еще ближе к куттеру.
— Ради бога, не стреляйте! У меня нет матросов, и шлюпку я спустить не могу, — крикнул капитан. — Кто вы?
— Сейчас я пришлю к вам шлюпку, тогда узнаешь, — последовал ответ.
— Это враги, сомневаться нечего, — сказал капитан, обращаясь к своим офицерам. — С Францией мы еще не воюем, и, значит, нас остановил какой-то мерзавец-пират. Как по-вашему, попробовать нам уйти и пусть разносит нас хоть в щепы? Мы быстроходнее его, это я вижу.
И, не сомневаясь, что все единодушно согласятся с его мнением, капитан тут же кинулся к брасам, собираясь поставить куттер по ветру. Один из офицеров последовал за ним, а второй из чистой бравады поднял флаг на корме.
Но Израиль не двинулся с места, хотя в нем бушевала буря противоречивых чувств: ему показалось, что он узнал голос, доносившийся с неизвестного судна.
— Ну же! Чего ты стоишь, дурень? Живей к снастям! — взревел капитан вне себя от ярости.
Однако Израиль не шевельнулся.
Суматоха на борту неизвестного корабля, где поспешно спускали шлюпку, и туман, сгустившийся над морем под пасмурными небесами, помешали незнакомцу заметить смелый маневр куттера. Маленькое суденышко уже набирало ход, готовое умчаться прочь, но тут благодаря чистой случайности в его корму ударило сбоку ядро и переломило румпель в руках юнги, убив его на месте. Капитан бросился туда, ухватился за обломок румпеля и с громким «ура!» опять поставил по ветру куттер, уже начавший рыскать. Неизвестный корабль, которому, прежде чем кинуться в погоню, надо было еще поднять шлюпку, остался далеко позади.
И все это время на Израиля сыпался град проклятий. Однако возня со снастями мешала его врагам перейти от слов к делу. Наблюдая за их усилиями, Израиль невольно подумал: «Хоть они и звери, а все-таки отчаянные храбрецы!»
Позади в туманной дымке еще можно было различить незнакомый корабль: он уже поставил все паруса и время от времени его носовая пушка высовывала алый язык пламени и ревела им вслед, как взбесившийся бык. Еще два ядра попали в куттер, не повредив, однако, ни парусов, ни основных снастей. Лишь кое-какие леера были все же перебиты, и теперь их просмоленные концы хлестали по воздуху, словно хвосты дерущихся скорпионов. Быстроходный куттер, несомненно, еще мог спастись.
В эту решающую минуту Израиль подбежал к капитану, который по-прежнему налегал на обломок румпеля, встал прямо перед ним и сказал:
— Я ваш враг, янки. Защищайся!
— На помощь, ребята, на помощь! — закричал капитан. — Измена!
Эти слова еще не успели сорваться с его уст, как он умолк навеки. Одним могучим рывком, в который он вложил всю свою силу, Израиль сбросил его через гакаборт в море, и он полетел спиной вперед, словно под ним опрокинулся стул. Оба офицера уже бежали на ют. Израиль метнулся им навстречу, но прежде с быстротой молнии отдал два главных фала, и оба больших паруса бесформенной кучей рухнули на палубу. Один из офицеров кинулся к искалеченному румпелю — оставшись без рулевого в этот критический миг, куттер грозил вот-вот перевернуться. Израиль схватился со вторым офицером. Они дрались в клубке хлопающей парусины. Ноги офицера запутались в ней, он потерял равновесие и упал возле железного комингса люка. Однако, падая, он успел ухватить Израиля за самое уязвимое место, какое только есть у смертных. Обезумев от боли, Израиль ударил голову врага об острый комингс. Хватка офицера ослабела, а сам он окостенел. Израиль бросился к рулевому, который не знал, чем кончилась предыдущая схватка. Но он недолго пребывал в сомнении: крепкие руки стиснули его поперек живота, в тело, словно когти зверя, впились острые пальцы — напрягая всю силу, Израиль прижал его к своей груди. Офицер задыхался в этих объятьях, дух его забился в горле, словно пробка в горлышке булькающей бутылки. Внезапно Израиль отпустил его и швырнул о фальшборт. В это мгновение прогремел еще один выстрел, за которым последовал свирепый окрик:
