— Я не раз загонял клинья в бревна, — ответил Израиль. — Но это было до того, как я стал моряком.
— Ну что ж! Коли ты умел загонять клинья в бревна, то сумеешь загонять их и в пушки. Тебя-то мне и нужно! Убери свою трубу, сходи к плотнику, возьми у него сотню клиньев, сложи их в ведро вместе с молотком и принеси все это мне.
К вечеру показался маяк на большом мысу Сент-Бис, неподалеку от Уайтхейвена. Однако ветер настолько спал, что Полю не удалось добраться до места в намеченный час. Он рассчитывал высадиться и совершить все, что было задумано, еще до рассвета. И все же, несмотря на столь значительное опоздание, он не отказался от своего плана, так как второго такого случая ему представиться уже не могло.
Приближалась полночь; «Скиталец», ловя парусами слабый бриз, неторопливо подходил к Уайтхейвену, и Поль велел Израилю подать ему ведро для последнего осмотра. Некоторые клинья показались ему великоваты, и он распорядился немного обточить их напильником. Затем он осмотрел фонари и горючие материалы. Подобно Петру Великому, он вникал в мельчайшие подробности, не утрачивая способности руководить всем предприятием. Но и самый придирчивый осмотр не может предохранить против небрежности подчиненных. Самые проницательные глаза не способны видеть то, что происходит за спиной. Как мы убедимся, во время приготовлений к высадке в Уайтхейвене осталось незамеченным весьма существенное упущение.
В ту эпоху в городе под защитой фортов обитало шесть-семь тысяч человек.
В полночь Поль Джонс, Израиль Поттер и двадцать девять матросов на двух шлюпках переправились на берег, чтобы напасть на шесть-семь тысяч обитателей Уайтхейвена. Грести им пришлось долго. Весь путь был проделан в гробовой тишине. Не было слышно ни единого звука, и лишь весла скрипели в уключинах. В непроглядной тьме виднелись только два маяка у входа в гавань. Сквозь безмолвие и мрак две тяжело нагруженные шлюпки проскользнули в порт, точно два таинственных кита из Ледовитого океана. Когда шлюпки подошли к молу, матросы уже различали лица друг друга. Занимался день. Еще немного, и в порту засуетятся такелажники и другие корабельные мастера. Но пусть их!
Тогда, как, впрочем, и теперь, Уайтхейвен торговал углем. Город опоясан шахтами; город стоит на шахтах; корабли бросают якоря над шахтами. Источенная шахтами земля там подобна сотам; подземные галереи тянутся под морским дном на две мили. Когда рухнули наиболее древние выработки, многочисленные дома были поглощены землей, словно во время землетрясения, и поднялась паника, точно как в 1755 году в Лиссабоне.[76] Вот какой зыбкой и коварной была земля под городом, на который намеревался напасть разбойник, вышедший из его чрева, как и уголь.
Порой, когда дует ветер, попутный для кораблей, идущих в Лондонский порт, на Темзе можно встретить процессию судов одинаковой величины и оснастки, растянувшуюся на многие мили и напоминающую вереницу лошадей, которых, привязав попарно к одной веревке, ведут на рынок. Это угольщики, везущие уголь в Лондон.
Около трехсот таких угольщиков тесно сгрудилось в гавани Уайтхейвена. Был отлив. Суда, совершенно беспомощные, стояли на сухом дне. Их цвет напоминал сажу. Их темные реи были повернуты вертикально, чтобы они ненароком не зацепились друг за друга. Триста черных корпусов лежали в иле, словно стадо бегемотов, нежащихся в нильской грязи. Их лишенные парусов наклоненные мачты и опущенные реи казались лесом гарпунов, всаженных в спины этих бегемотов. С одного фланга флотилию заслонял форт с батареей на высокой насыпи над пляжем. Внизу на полосе песка в беспорядке валялись проржавевшие стволы маленьких пушек, будто сбившиеся в кучу щенята. Над ними торчали дула пушек, поставленных на лафеты.
Шлюпка Поля причалила к подножью этого форта. Другую шлюпку он отослал к северному берегу гавани, приказав поджечь находящиеся там суда. Затем, оставив двух человек охранять шлюпку, сам отправился брать форт.
— Держи ведро покрепче и подставь мне свое плечо, — приказал он Израилю.
Воспользовавшись спиной Израиля, как приставной лестницей, Поль во мгновение ока взобрался на стену. Ведро и матросы последовали за ним. Он бесшумно подкрался к кордегардии,[77] моряки ворвались внутрь и связали спящих часовых. Затем Поль разделил свой отряд, оставил четырех человек забивать клинья в пушки, а сам скомандовал:
— Бери ведро, Израиль, и следуй за мной ко второму форту.
Идти им предстояло четверть мили. По дороге Израиль спросил:
— Капитан Поль, а мы вдвоем справимся с тамошними часовыми?
— В этом форте нет часовых.
— Значит, вам известны все здешние порядки, капитан?
— Да, об этом я осведомлен как будто неплохо. Поторопись! Да, милый мой, я недурно знаю Уайтхейвен. И надеюсь, что после сегодняшнего утра Уайтхейвен получит некоторое представление и обо мне. Идем же быстрее. Вот мы и на месте.
Взобравшись на стену, они невольно задержались и посмотрели вокруг. В бледном свете зари смутно виднелись скученные дома и тесные ряды кораблей.
— Дай-ка мне клин и молоток, любезный. Вот так… а теперь иди за мной и подавай мне по клинышку для каждой пушки. Я позатыкаю глотки этим громовержцам. Умолкни! — И он забил клин в запальное отверстие первой пушки. — Онемей! — И он заклепал вторую пушку. — Прикуси язык! — И он заклепал третью. И так далее, и так далее, и так далее, а Израиль сопровождал его с ведром, словно лакей или великодушный филантроп с корзиной подаяний.
— Ну, вот и все. Посмотри, виден ли огонь на юге? Я что-то ничего не вижу.
— И я не вижу. Ни искры, капитан. А вот на востоке так разгораются искры дня.
— Чтоб этих собак пожрало пламя! Чего они мешкают? Быстрей, вернемся в тот форт. Быть может, что-нибудь случилось и они уже там.
И действительно, вернувшись в первый форт, Поль и Израиль увидели вторую шлюпку. Команда ее была в полной растерянности: их фонарь погас как раз тогда, когда они в нем больше всего нуждались. По роковой случайности ворвань в фонаре на шлюпке Поля также вся выгорела. И никто не захватил с собой огнива! А фосфорные спички еще не были тогда изобретены.
Быстро светало.
— Капитан Поль, — сказал командир второй шлюпки. — Оставаться здесь дольше — безумие. Поглядите! — И он указал на город, уже отчетливо видимый в серых лучах рассвета.
— Предатель! Или, быть может, трус! — рявкнул Поль. — Каким образом погасли фонари? Израиль, мой лев, докажи, какая кровь струится в твоих жилах! Достань мне огня. Хотя бы одну искру!
— Есть тут у кого-нибудь с собой трубка и табак? — спросил Израиль.
Какой-то матрос поспешно протянул ему обгрызенную трубку с табаком.
— Сойдет, — сказал Израиль и побежал к городу.
— Зачем этому полоумному трубка? — спросил один.
— И куда это он отправился? — поддержал второй.
— Не ваше дело, — ответил их капитан.
Поль теперь расположил свой отряд так, чтобы в случае необходимости можно было мгновенно отступить к шлюпкам. Тем временем храбрец Израиль, давно закалившийся в самых разных передрягах, как ни в чем не бывало отправился добывать у кого-нибудь из жителей Уайтхейвена искорку, чтобы пламя могло пожрать все жилища Уайтхейвена.
На окраине города, в некотором от него отдалении, он увидел домик — лачугу какого-то бедняка. Постучав в дверь, Израиль с трубкой во рту попросил огня, чтобы прикурить.
— Какого черта! — рявкнул сердитый голос за дверью. — Будить человека ни свет ни заря, чтобы разжечь трубку! Проваливай!
— Что-то ты сегодня заспался, дружок! — сказал Израиль. — На дворе уже давно день. Ну-ка, дай мне побыстрее огонька! Ты что, не узнал старого приятеля? И не стыдно тебе? Открывай же дверь!
Минуту спустя заспанный хозяин дома отодвинул засов, Израиль ринулся в темную комнату прямо к очагу, сдул золу, раскурил трубку и был таков.
Все это заняло одно мгновение. Хозяин, ничего не понимая со сна, только моргал. Пошатываясь, он вышел на порог, но Израиль уже юркнул за кучу кирпича и скрылся из вида.
— Хорошо сделано, мой лев! — приветствовал его Поль, который тем временем приказал всем, у кого были трубки, приготовить их, чтобы понадежнее размножить огонь.
Затем обе шлюпки направились к удобному месту на молу, в который почти упирался один конец черного полумесяца, состоявшего из угольщиков.
Матросы уже открыто заявляли, что надо бросить это дело, пока не поздно. Им было страшно при мысли, что придется подниматься на борт черных угольщиков, чтобы, ощупью спустившись в трюм, поджигать их один за другим. Им казалось, будто они добровольно идут в темницу и на казнь.
— Десять человек останутся у шлюпок, остальные за мной! — приказал Поль, не обращая внимания на их ропот. — А теперь положим конец всем будущим поджогам в Америке, запалив один огромный костер из английских судов. Вперед, ребята! Те, кто с трубками, в первый ряд!
