Шварц даже не потрудился посмотреть на мертвого еврея.
— Не знаю, — невыразительно произнес он. — Какой-то гражданский, я полагаю. — Он небрежно пожал плечами. — Убит в самом начале атаки. Кто его знает…
Фон Доденбург с любопытством посмотрел на Шварца. В нем было что-то странное. Он потерял половину вверенных ему сил, больше двух часов был отрезан от своих и самостоятельно перебил большую часть бельгийцев. И все же он был совершенно спокоен. В глубине его глаз было что-то далекое, неопределенное, почти сумасшедшее. Его рука твердо взяла сигарету, зажженную и с уважением предложенную ему обершарфюрером Метцгером. В руке Шварца не было даже намека на дрожь.
Куно фон Доденбург перевел взгляд со Шварца на миниатюрное тело гражданского человека в углу. На нем не было следов пулевого ранения. И откуда взялись эти странные царапины?
Но у фон Доденбурга не было времени заняться этим более внимательно. Снаружи донеслось пыхтение двигателя. Вслед за этим послышались хриплые приветствия утомленных молодых людей, сидевших по краям церковного двора. Он развернулся и, сопровождаемый услужливым Мясником, поспешно вышел из церкви.
Это был гауптштурмфюрер Гейер со своим ротным резервом. Они набились в старый грузовик «форд», доверху наполненный боеприпасами. Еще до того, как автомобиль остановился, Гейер выпрыгнул из кабины и побежал к ним. Его лицо сияло.
— Господа, штурмбаннфюрер Хартманн серьезно ранен. Остальная часть батальона «Вотан» также понесла серьезные потери на рубеже реки Мёз. Так что сейчас я должен принять батальон под свое командование. — Он хлопнул хлыстом по голенищу сапога. Фон Доденбург посмотрел на Шварца. Его лицо по-прежнему было оцепенелым и невыразительным.
— Понятно. — Это было все, что фон Доденбург мог сказать, видя столь явно написанное на лице Гейера удовольствие от такой скорой реализации всех его потаенных амбиций.
— Вытаскивайте коньяк и сигары! — закричал он бойцам, сидевшим в грузовике. — И раздайте их всем!
Бойцы фон Доденбурга разразились радостными криками. Они поспешили к грузовику, с которого сидевшие там эсэсовцы стали передавать им боеприпасы вперемежку с коробками награбленных голландских сигар и коньяка.
— Все это нашел Кауфманн, — сказал сияющий Стервятник. — И переправил через реку вместе с боеприпасами. Сигары и коньяк прибыли очень вовремя, чтобы отпраздновать мое повышение, а? — Он посмотрел на фон Доденбурга, как будто было бы совершенно естественно, если бы тот разделил его радость, хотя это было достигнуто за счет таких человеческих страданий. — Естественно, это временно, но кто знает, что могут принести следующие несколько часов, а? — Затем его лицо снова стало совершенно серьезным. — Ладно. Пошли к воде. Надо взглянуть на форт Эбен-Эмаэль.
И в то время как люди штурмового батальона СС «Вотан» отмечали успех награбленным коньяком и сигарами, три офицера-эсэсовца присели на берегу водной преграды — последнего барьера между ними и самой большой крепостью Европы.
Глава четвертая
В траве, прямо перед носом фон Доденбурга, лежал шлем бойца-парашютиста. Его края были зазубрены. На внутренней подкладке ясно проступала фамилия владельца шлема — гефрайтера-парашютиста Хорста Куфера. «Скоро, — подумал фон Доденбург, — его родственникам придет телеграмма о том, что он погиб за народ и фюрера».
Они лежали на берегу, внимательно разглядывая канал. Позади них виднелся один из тех больших планеров, на которых прилетели сюда парашютисты; он висел на верхушках прибрежных елей, как большая бабочка. Дома казались вымершими, слышался только звук стрельбы немецких автоматов, доносящийся из облака дыма, окутывавшего форт Эбен-Эмаэль.
— Они все еще ведут там бой, все еще держатся, — проронил гауптштурмфюрер Гейер, уставившись на водную гладь канала Альберта. На противоположном берегу высилась почти отвесная бетонная стена. — Это дорогого стоит. — Его эйфория от временного повышения уже прошла, как только он увидел канал и защитную стену из бетона на противоположном берегу и осознал всю трудность стоящей перед ними задачи.
Фон Доденбург навел бинокль на взорванный мост ниже по течению. На разрушенных пролетах, наполовину погруженных в воду, висели тела парашютистов в серой форме. Они не смогли захватить мост до того, как бельгийцы взорвали его.
— Насколько я могу судить, мост прикрыт двумя пулеметными гнездами. А вон в той небольшой роще — посмотрите, направление на два часа — замаскирован спаренный пулемет типа «Эрликон».
Стервятник понимающе кивнул.
— Да, я вижу. По крайней мере, это пятно не кажется…
Внезапно заговорило одно из больших орудий форта. Даже сквозь густой дым можно было ясно разглядеть вспышку красного пламени. Мгновение спустя раздался звук, похожий на треск рвущегося холста. Чудовищный снаряд, настолько большой, что поначалу они, казалось, даже увидели его, промчался по воздуху, направляясь в сторону немецких войск, и упал где-то далеко в тылу.
— Слава богу, — продолжил Гейер. — Парашютисты еще не сумели захватить бельгийские орудийные позиции. Я волновался, что они, возможно, сделали это с помощью своих чертовых кумулятивных снарядов.
Фон Доденбург уставился на него с открытым от удивления ртом. Стервятник произнес свои слова так, как будто это было самой очевидной вещью в мире. Куно в изумлении покачал головой, а затем постарался выбросить из головы мысль о зазнайстве и невероятных амбициях своего командира роты — он все равно ничего не смог бы с этим поделать.
— Каковы будут ваши приказания? — покорно спросил он.
Стервятник вынул монокль и посмотрел на наручные часы.
— Дьявол! — чертыхнулся он. — Уже пятнадцать ноль-ноль. Нам осталось только восемнадцать часов на соединение с основной частью наших сил.
— Бойцы измотаны, — сказал фон Доденбург. — Им нужен отдых.
— Знаю, знаю — бросил Гейер. — Я знаю, сколько они могут выдержать.
— Извините, господин гауптштурмфюрер.
Гейер торопливо махнул рукой, как будто вопрос не стоил дальнейшего обсуждения.
— Это место столь же подходит для переправы, как и любое другое. Мы форсируем реку, как только солнце немного опустится к горизонту. В семнадцать ноль-ноль — самое позднее. Понятно?
— Так точно, господин гауптштурмфюрер.
— До этого времени все могут отдохнуть. А я тем временем отправлюсь назад — туда, где сконцентрированы основные силы нашего батальона, — и добьюсь того, чтобы они выдвинулись прямо сюда. Если вы сможете переправиться через канал, то я поддержу вас всеми силами и средствами, какие только смогу доставить.
— Господин гауптштурмфюрер, — Шварц впервые хрипло вклинился в обсуждение. — Смотрите!
Он указал на крутой передний склон бруствера огромной серо-черной массы форта по ту сторону канала, внезапно появившийся посреди дыма. Форт, казалось, плыл по воде, подобно огромному судну, внезапно возникшему из полосы тумана над морем. Он вздымался, словно массивный бетонный утес приблизительно в восьмидесяти метрах выше по течению. Его стены были покрыты отверстиями, как на старом военном корабле, но орудия, высовывающиеся оттуда, отнюдь не были маленькими восьмифунтовыми пушками; это были мощные 75-миллиметровые орудия, установленные парами под прикрытием пулеметов. В течение одного бесконечного мгновения форт Эбен-Эмаэль был виден, зловещий и тихий. Затем он снова медленно скрылся из виду, погружаясь в серый дым войны.
* * *
Пока солдаты спали в полуразрушенной деревне, несчастный Мясник бродил по ее пустынным улицам. Хотя он устал так же, как и все остальные во второй роте, острое беспокойство не давало ему возможности спать, заставляя бесцельно блуждать по развалинам. Сознание обершарфюрера было полно страха после того, как фон Доденбург сказал ему о том, что им предстоит форсировать канал Альберта. Операция должна была начаться уже через несколько часов.
Он бездумно пинал бельгийский шлем, валявшийся перед ним, делая по глотку коньяка после каждых пяти пинков. Он никогда не представлял себе, что война будет такой, несмотря на то, что провел последние десять лет жизни в подготовке к бою. Сейчас, когда эта война началась, рабочий день не заканчивался в семнадцать ноль-ноль, люди не были чистенькими, как в казармах, всегда готовыми выполнить любой приказ и образцово-покорными — нет, они были грязными, рассерженными и непочтительными. Но самое большое недовольство вызывало у него отношение к нему офицеров, особенно фон Доденбурга. Там, в казармах дивизии «Адольф Гитлер», он всегда знал, что без него ничего не будет функционировать должным образом; офицеры не очень полагались на него, надеясь, что солдаты — эти ленивые, грязные ублюдки — сделают все, что им будет приказано: встанут вовремя, умоются, пойдут на перекличку, вычистят винтовки и вымоют задницы в положенное время; короче говоря, будут солдатами, а не грязными говнюками. Но здесь, на фронте, все было по-другому.
