И еще: страшное лицо в окне? Загадочное существо, которое прячет Варвара. Кто оно?
Провожаю Валентину в гостиницу, встречаю Дрекслера, его вскоре убивают.
Приходит Корхов, сообщает о смерти немца, осторожно внушает мысль о том, что Валентина может быть агентом советских спецслужб. Пытается уверить, что только он — мой истинный друг.
Горчаков несколько раз просматривал записи. Что он пропустил? Вроде бы, все основное есть. Какие-то несущественные детали, которые могут оказаться. даже очень существенными.
Он уже участвовал в нескольких проводимых газетой расследованиях. Потом на пресс-конференции шефиня сказала: «От взгляда Горчакова не укроется ничего». Зал разразился бурными овациями, Александр и сам поверил, что стал величайшим мастером сыска. Никто и не подозревал, что по следу его вела Черкасова. И вот теперь, находясь в полном свободном плавании, он резко пошел ко дну.
Пора звонить в редакцию. Что сказать шефине? Голова пустая, сердце отвергает обман. Ничего, что-нибудь придумает по ходу разговора.
Трубку сняла секретарь Любочка, торжественным голосом спросила:
— Когда же, дорогой князь, вы осчастливите нас своим присутствием?
— Очень скоро, потерпи, моя красавица. А где шефиня?
— Алевтины Витальевны нет.
— Изменила работе? Такой измены ей не простится.
— Нет же, — рассмеялась Любочка. — Она с утра на каком-то совещании в администрации города.
— Когда вернется?
— Надеюсь, не скоро. Ты ведь не хуже меня знаешь наших чиновников. Им бы позаседать да похвастаться успехами, которых и в помине нет. И еще вроде бы она собиралась к врачу.
Повезло! Не станет же он оправдываться за опоздание перед секретаршей.
— Я буду позже. Занимаюсь делом.
— Ой, ли?
— Судят, милая, по результату.
Горчаков быстро положил трубку. На сей раз судьба словно специально сделала ему подарок!
Время до одиннадцати еще предостаточно, но он не выдержал, начал собираться раньше. «Валентина, Валя, Валюшка! Никогда не поверю, что ты — агент НКВД».
Он спешил, не замечая ничего вокруг. Он заметил их слишком поздно.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
С утра Надежда начала собираться, даже попросила у Валентины косметику. Та удивилась:
— Ты недавно говорила, что комсомолка не должна пользоваться косметикой?
— Чуть-чуть можно. Сейчас придет товарищ Прошкин.
— Так ты для него стараешься?
— Для себя! — резко ответила Надежда.
Репринцева с улыбкой наблюдала, как неумело красится ее сокурсница. Не выдержала, подошла:
— Давай помогу.
Надежда для вида недовольно наморщила лоб и милостиво согласилась.
Несколько умелых движений — и она похорошела. Другая девушка!
— Тебе бы одежду сменить. Пока мы здесь, сходим в магазин. В Москве такого не купишь.
— В СССР скоро будет все! И любой одежды полно! А пока. наши временные трудности.
— Знаю, — Валентина вдруг устыдилась, что не слишком хорошо в последнее время думала о подруге, обняла ее. — Просто временные трудности. Так сходим? Я помогу выбрать, что надо.
— Нет, — поколебавшись, ответила Надежда. Ее обуял страх от осознания того, что буржуазная жизнь не так уж плоха.
— Как хочешь!
Лицо Репринцевой вновь сделалось озабоченным. Она сказала, что спустится вниз, еще раз позвонит родителям. Какой же потерянной она выглядела! И Надежда почувствовала, как ее прежняя нелюбовь к подруге сменяется жалостью. «Никакая Валентина не задаваха. Добрая, хорошая девчонка. Красивая, удачливая. Но чему завидовать? Удача скоро отвернется от нее! Что с ней сделают в подвалах Лубянки! Страшно подумать!»
Надежде захотелось броситься подруге на шею, обнять, расцеловать ее. Как только она сдержалась.
— Я пойду.
— Куда?
— Я же сказала: звонить родителям.
(«Не надо звонить!»)
Надежда молча кивнула и быстро отвернулась, чтобы подруга не заметила навернувшихся на глаза слез. Кирилл Прошкин появился в назначенное время, ребята уже ждали его и готовились к новой экскурсии. Готовились все кроме Валентины, та отказалась, сославшись на плохое самочувствие. Прошкин внимательно посмотрел на нее, красивая девушка, только уж слишком отличается от остальных. Манеры, взгляд — нет, это не типичная комсомолка. Скорее — дама из буржуазного интеллигентского общества.
— Она переживает, не может дозвониться домой, — сообщил Давид. — А мы ей говорим — поломка на линии, или что-то с телефоном.
— Не может дозвониться, и что? — Прошкин разыграл удивление. — Причин может быть несколько.
— И у меня был подобный случай, — продолжал Давид.
— Поехали в Горький на съезд юных ленинцев, а родителям не дозвонился. Целых три дня. И тоже сломался телефон.
— Три дня, — деревянным голосом простучал Прошкин.
— Раньше чем через три дня увидите своих родных. Надежда внутренне содрогнулась от такой лжи, но смолчала. Комсомолец обязан быть честным, правда, если дело касается врагов, можно и солгать. Только слишком уж непохожа Валька на врага.
— Куда сегодня пойдем? — тем временем спросил Рустам. — Вроде бы все революционные места города посмотрели.
— Я не показал вам главного, места, где когда-то находился штаб революционных сил. Потом этот дом (в народе его называли «Смольный) сожгли, взорвали по личному распоряжению Деникина.
Смотря на застывшие от напряжения глаза комсомольцев, Прошкин продолжил:
— Вы ведь прекрасно знаете, что некоторое время в нашем городе существовала Советская власть. Но положение ухудшалось, 24 мая 1919 года войска генерала Май-Маевского заняли Белгород. В Старом Осколе находились большие материальные ценности, даже определенная часть золотого запаса. Нельзя было отдавать все это врагу. Коммунисты решили драться до конца, однако враждебные силы в самой партии в лице Троцкого и Бухарина приказали сдать город.
— Шайтаны! — прошептал Рустам, — мало им досталось!
— Не удалось вывести и многие ценности, вновь помешали агенты Антанты Троцкий и Бухарин. И вот 19 сентября красные части покинули город, установился белый террор, который начался, как я уже сказал, со взрыва «Смольного».
— Но коммунисты продолжали бороться? — дрожа от благородного гнева, спросил Давид.
— Еще как! Пускали под откос поезда, убивали членов новой администрации. Однажды на них сделали облаву, подогнали специальную военную часть. А потом публично расстреляли рядом с уничтоженным «Смольным».
Комсомольцы, слушая рассказ Прошкина, готовы были растерзать врагов. И опять: все, кроме Репринцевой. Кирилл прочел это по ее отчужденному лицу, озабоченному совсем иным.
— На место казни героев! — воскликнула Надежда, а за ней и остальные.
— А после у вас выступление перед пионерами Старого Оскола, — продолжал раскрывать культурную программу Прошкин.
— Здесь тоже есть пионеры? — поинтересовалась Валентина.
— Есть. На сегодняшний день их не так много. Но. целых пятнадцать единиц.
— После встречи с нами будет сто пятнадцать! — уверенно заявил Рустам.
— Не хвастай — сказал Давид. — Их еще надо убедить в преимуществах нашей жизни.
— Убедим. Особенно девушек. Джигитов привезем, замуж выдадим.
— Какое замужество? — возмутилась Надежда. — Они еще дети.
— Девочка в 14–15 лет уже не маленький ребенок, а прекрасная женщина, — парировал Рустам. — Джигитов сюда, джигитов! Они проведут экспансию коммунизма.
— О чем вы? — приподнял брови Прошкин. — Никакой экспансии коммунизма нет, есть объективное стремление людей к социальному равенству и бесклассовому обществу. Когда у людей пелена с глаз спадет, сами, без джигитов справимся.
— Правильно! — воскликнул Давид. — Скорее покидаем гостиницу и в путь! В путь!
Валентина наконец дождалась, когда они покинули номер. Никто не уговаривал ее пойти со всеми, не убеждал, не бросал упреков. Давид вроде бы сделал попытку, да Надежда его сразу оборвала, а «деревянный» Прошкин нахмурил брови. Сначала Репринцева обрадовалась, потом призадумалась. Почему они так себя ведут? Как изменилась Надежда! Точно и не она это.
Видение в беседке по-прежнему беспокоило Валентину, она вновь с содроганием подумала об испорченной телефонной связи. Как могла, успокаивала себя, пыталась отвлечься от тяжелых мыслей. И главным «спасителем» был Александр.
Она посмотрела на часы. Он обещал в одиннадцать. Остается сорок минут, как мало и как много!
Рядом с Александром остановился черный лимузин, оттуда выскочил. тот самый плешивый преследователь. Горчаков едва успел встать в стойку для отражения удара. Однако плешивый крикнул:
— Не бойтесь. С вами хочет поговорить один человек, мой хозяин. Садитесь, он ждет.
