— Он рядом, и далеко. Совсем рядом и так далеко, что не видать отсюда. Ты знаешь его и не знаешь.
Варвара вновь посмотрела на Горчакова с таким видом, что, мол, ответ ты получил.
— Это общие слова, — возмутился Александр. — Никакой конкретики. Как в сказке — иди туда, не знаю куда.
— Точнее не скажу. Подумай лучше, что услышал сейчас.
До сих пор молчавшая Валентина не выдержала. Остатки страха окончательно улетучились. Перед глазами стояла группа советских профессоров, высмеивающих все сверхъестественное.
— Как вам не стыдно? — выпалила девушка. — Вы занимаетесь обычным обманом. А люди верят, деньги несут. У нас в СССР вас бы посадили на вымогательство и тунеядство.
Варвара будто бы ничуть не обиделась, она посмотрела на Репринцеву с откровенной горестью:
— Не предрекай другим той судьбы, которую сама можешь не избежать. И один, близкий тебе человек, уже не избежал.
Варвара не запугивала, она произнесла это как обычный, свершившийся факт. Но Валентина окончательно рассердилась, резко дернула Александра за рукав пиджака:
— Пойдемте, нам тут нечего делать.
— Сядь, — спокойно проговорила Варвара.
В небе сверкнула огненная молния, через мгновение всех оглушил раскатистый гром, ветер завыл, рванул ветки над беседкой. Страх вновь вернулся к Валентине.
— Сядь! — повторила колдунья, — и закрой глаза. Репринцева послушалась. В тот же миг она будто бы перенеслась из Старого Оскола в Москву, в свою квартиру. Ее отец стоял растерянный, совершенно не похожий на прежнего самоуверенного ученого Репринцева. Вокруг — какие-то люди, они рылись в его бумагах, переворачивая все верх дном. Переминаясь с ноги на ногу, в качестве понятого стоял дворник Степан. Мать была тут же, по ее щекам лились безмолвные слезы.
Один из копавшихся в бумагах людей зло выругался, профессор тут же прибодрился:
— Я же говорил: это ошибка.
Другой, рывшийся в вещах, вплотную подошел к Репринцеву, сквозь зубы процедил:
— НКВД, Алексей Иванович, не ошибается. Или вы другого мнения?
— Я не о том. Советские органы не ошибаются, они всегда на страже порядка. Ошибка произошла со мной.
— Да, да. Как и с вашим другом Колывановым. Ходили, жаловались — несправедливо его арестовали. Теперь понятно, почему. Колыванов на допросе раскололся, все рассказал и показал на сообщников. На вас показал.
— Не верю! Никогда этому не поверю! Это чушь!
— Сейчас поедите с нами, посмотрим кое-какие документы. И вы многое расскажите, дорогой профессор. Расколитесь по полной!
— Мне не в чем, как вы изволили выразиться, «раскалываться».
— У нас раскалываются все. Ни одна контра не отвертелась от наказания.
Двое повели отца, один остался, продолжая осматривать комнату, бормоча: «Хоть бы чего-нибудь…». Он даже не обратил внимания на жену профессора Анастасию Кузьминичну, которая откинулась на спинку кресла и хрипела.
— Мама! — закричала Валентина, — помогите же! У нее больное сердце.
Но разве кто бы услышал ее, невидимую в этом мире, человека по имени Никто.
— Хозяйке плохо, — засуетился Степан.
— Ну вызовите врача! — небрежно бросил представитель НКВД. И, в который уже раз выругавшись, покинул комнату.
Она снова была в беседке, рядом — ее новый знакомый Александр Горчаков, напротив — колдунья Варвара. Валентине показалось, что она отсутствовала целую вечность. А это всего лишь. видение?
Девушка вопросительно посмотрела на Варвару. Та молчала, ни один мускул не дрогнул на ее ставшем каменным лице.
— Что-то случилось? — спросил Александр.
— Она знает.
— Знает что?
По-прежнему со стороны хозяйки — ни звука. Александр уже слышал, что означает такое ее поведение. Аудиенция закончена.
— Пошли, — сказал он Валентине. — Непогода прошла стороной, но нет гарантии, что дождя не будет. Варвара молча встала.
Каждый думал о своем; Репринцева о жутком видении, Горчаков о странных словах колдуньи: «Он рядом, и далеко. Совсем рядом и так далеко, что не видать отсюда. Ты знаешь его и не знаешь». Есть ли хоть капля смысла в ее словах?
Они уже были на улице, когда Валентина оглянулась и. в ужасе прислонилась к Александру.
— Там, в окне.
Он тоже обернулся. Из окна на него глядело лицо. Нет, не лицо, а покрытая шерстью морда. Но разумный блеск в глазах говорил, что существо думает, мыслит.
Впрочем, через мгновение его уже не было. Молодые люди переглянулись: они видели неведомого зверя? Или им показалось?
— Проверим? — предложил Горчаков.
— Нет, нет, уйдем! — взмолилась Репринцева. — К тому же. надо позвонить в Москву. Позвонить сегодня, сейчас! Сердце болит от неизвестности.
Александр с сожалением вздохнул, взял Валентину под руку и повел к ближайшей остановке.
Раздался стук в дверь, Надежда крикнула: «Кто?» и, услышав, «От Коровина Андрея», сжалась в комок.
Конечно, она рада, что Валентина так неумело подставила себя, но нужно объяснить ее поведение товарищам из ВКП(б). Ее наверняка спросят: «Как же вы, комсомолка Погребняк, допустили подобное? Почему не помешали бегству? А что если она вообще сбежала?». Оправдывайся потом!
— Проходите!
Вошедший товарищ напоминал большую деревянную куклу с размеренными движениями, шаг чеканил, как солдат на строевой, на собеседника глядел, не мигая.
— Здравствуйте, Надя, — отрапортовал он монотонно. — Меня зовут Кирилл Прошкин.
— Откуда вы узнали, что это я?
— У меня есть ваши фотографии. Всех четверых. Я пришел показать город.
— Спасибо, но нас не четверо, а трое. Репринцева Валя куда-то умотала. Ох, и попадет ей, когда вернется. Мы ей устроим такую головомойку!
— Не надо устраивать ей головомоек.
— Как?! Она же.
— Хорошо, что ее нет! — оборвал Прошкин. — У меня к вам серьезное партийное поручение. Оно согласовано с. вы понимаете.
— Понимаю, — благоговейно произнесла Надежда.
— И еще: вы должны дать слово, что никогда и никому не разгласите информацию, которую сейчас услышите.
— Честное ленинское!
— Если проболтаетесь.
— Никогда! Я поклялась святым для себя именем.
— Отец Валентины арестован.
— Профессор Репринцев?
— Как агент английской разведки. Когда его забирали, матери Валентины стало плохо. Приехали врачи, однако спасти ее не удалось. И это не все. Узнав о смерти жены, профессор вскрыл себе вены.
Валентина ни в коем случае не должна знать, что случилось с ее семьей. Сами понимаете. Она может испугаться и не вернуться на родину. А она очень нужна в Москве, не исключено, что и она выполняла тайные поручения отца. Там с ней поговорят, может, она и не причастна к делам отца?.. НКВД пока не распространяется об аресте Репринцева, но как бы кто-нибудь здесь про это не пронюхал: агенты местных спецслужб, журналисты. Надеюсь, не пронюхают. Профессор не та фигура, чтобы слишком уж интересовать Запад или Юг.
«Не исключено, что и она выполняла тайные поручения», — гудело в голове Надежды. Чтобы окончательно обезопасить себя от обвинения «проглядевшая врага» Погребняк поспешила сообщить:
— Она и в поездке ведет себя подозрительно. Отплясывала с казаками буржуазные танцы, восхищалась удравшими из СССР поэтами — неким Есениным, например. А в Старом Осколе купила капиталистическое платье. И это комсомолка! Да разве комсомолка думает о тряпках? Где вы видели молодого ленинца одетого, как буржуа?
Прошкин дернулся, молча стряхнул волосинку со своего безупречного английского костюма. Затем подвел итог разговора:
— На ее ошибки внимания не обращайте. Не ругайте ее, наоборот, похвалите. Через несколько дней она будет в СССР. Там спросят за все.
— А если Валентина каким-то образом (не через меня, конечно!) узнает о гибели родителей?
— Не узнает. Ее домашний телефон не работает. Соседи проинструктированы. Несколько дней — и в этой конспирации не будет нужды. А сейчас познакомимся с вашими товарищами.
Прошкин по-военному развернулся и вместе с Надеждой направился в комнату Давида и Рустама.
Валентина безуспешно пыталась связаться с Москвой. Телефонистка повторяла: «Занято». Потом сделала предположение, что произошла поломка на линии, или не исправлен телефон. Позвонили соседям, но и они не ответили.
— Что вы так волнуетесь?
— Сама не могу понять. — Репринцева по-прежнему не хотела говорить про страшное видение в беседке. Мало ли что привиделось!
Когда Валентина окончательно потеряла надежду связаться с домашними, Александр постарался ее успокоить.
— Завтра наладится связь и все будет в порядке.
— Вы так полагаете?
— Конечно. Сделайте проще: позвоните ему на работу.
— Есть телефон кафедры, только я его не знаю. Да и бывает папа там только два раза в неделю.
