Я еду в темноте, фары высвечивают всего пару десятков метров впереди, а вокруг – бесконечная тьма. Так же и мои домыслы – лишь слабая искра в непроглядной тьме скрытых фактов и чужих мотивов.
Я не понимаю, что происходит, и это бесит!
Единственное, что заставляет вернуться в замкнутый мирок квартирки даже не застрявшая там Саламандра, а телевизор. Хочу узнать новости, но вместо новостей – программа о дикой природе какого‑то из миров.
В этот момент я почти жалею, что не сбежала из этого проклятого сумасшедшего мира вместе с девчонками…
Интересно, как они там? Как Маду в чужом мире, не жалеет, что спрятался от Юмаат?
***
– Ну как тебе? – Лисса подходит к облокотившемуся на перила Маду.
Закатный свет золотит его светлые волосы и красиво очерчивает профиль. Мад разглядывает долину, расстилающуюся у подножия гор. Сами они находятся в опоясывающей гору гостинице со стеклянными стенами и полным техническим оснащением.
Там, внизу, нет техники, машин, электростанций. Девственный уголок чистой природы мира Танош, медленно покрывающийся муаром сумрака.
По зелёному дну долины и склонам гор рассыпаны чёрные пятнышки с рыжеватыми вкраплениями. Длинноногие и длинношеие актаны то стоят на месте, щипая травку, то всем стадом срываются на бег и перекатываются по зелени склонов и дна долины, словно живые бусины. Зрелище завораживающее, как пляска огня.
Вот и сейчас большое стадо вдруг приходит в движение, и десятки тёмных бусин перекатываются по почти отвесному склону.
– У нас в мире нет диких животных, – задумчиво произносит Мад.
– Они не совсем дикие, это фермерский выпас.
– Но они ходят так свободно… – он снова оглядывает медленно утопающую в темноте долину.
– Значит, тебе здесь интересно, и ты не скучаешь по дому? – развернувшись спиной к перилам, Лисса облокачивается на них и искоса поглядывает на Мада.
Подумав, он признаётся:
– Мне не хватает исследовательской деятельности. Твои родители правда не могут пустить меня к изысканиям? Хотя бы доступ к библиотеке открыть…
– Они и мне не давали. – Вздохнув, Лисса всё же разворачивается к долине. – Мад, я надеялась, поездка в горы развеет тебя, но мне кажется, что… это не подействовало.
– Ну почему, я развеялся и довольно неплохо. Здесь красиво. Я никогда не видел гор вживую. И такого яркого неба.
– Но этого мало. Я тебя понимаю. – Она покачивается, стискивает перила. – Я так рвалась сюда. А теперь мне скучно и жизнь кажется бессмысленной, как было до мира демонов.
– Может, расскажем о нашей магии?
– У нас здесь свои миледи Юмаат. – Лисса крепче стискивает перила, оглядывает засыпающую долину. – Так обидно: у меня, наконец, появилась магия, а я не могу этим похвастаться, не могу занять причитающееся мне по праву рождения место среди учёных. Если бы демоны не были такими тупыми рогатыми гадами…
– Ну, не все демоны…
– Я так надеялась чего‑нибудь добиться в Нараке. Не браком, а сама, но… И дома второй сорт, и там второй сорт. Мне нигде места нет, – уныло заканчивает Лисса.
– Ты не второй сорт, ты отличная…
Ледяной ветер со снежных шапок гор налетает на Лиссу и Мада, треплет их одежду, волосы, и они невольно жмутся друг к другу, спасаясь от холода. Переглядываются…
Позади них раскрывается стеклянная дверь. Седовласая тётушка Лиссы – такая же, как она, конопатая и светленькая – выходит к ним с покрывалом из акатанов. Чёрный на концах и рыжеватый внутри густой мех трепещет на ветру.
– Укройтесь, – тётушка улыбается. На ней жилетка из такого же меха.
– Не стоит, – пытается отказаться Лисса, тревожно косясь на Мада, но тётушка вступается за честь изделия из мастерской своей семьи и выдаёт рекомендацию почти как в рекламном проспекте:
– Это покрывало в холод согреет, в жару остудит. Мех пропитан умиротворяющей и восстанавливающей магией, принесёт покой душе и сердцу, ценится во всех признанных мирах и даже в центральном Эёране. Мы поставляем покрывала в их императорский дворец!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Она улыбается. Проблема в том, что Маду этим же самым успел похвастаться дядюшка Лиссы. В этот раз Маду удаётся не перекоситься при упоминании драконьего мира, но улыбка с лица заподозрившей неладное тётушки начинает сползать.
– Спасибо за заботу, – Лисса подхватывает покрывало и укрывает им свои плечи. – Мы скоро придём.
Недовольно посмотрев на Мада, не оценившего всей ценности знаменитых зачарованных меховых изделий, тётушка удаляется. А Лисса тянет покрывало с плеч, но Мад удерживает её руки:
– Не снимай.
– Тебе оно не нравится.
– Не думаю, что им успели попользоваться драконы, а тебе холодно. – Он подтягивает края покрывала повыше, оглядывает обрамлённое тёмным мехом лицо Лиссы с россыпью весёлых конопушек. – И тебе идёт этот цвет.
Щёки Лиссы опаляет румянцем.
Но тут дверь снова открывается, и на террасу выглядывает её светленькая конопатая племяшка:
– Ужин готов! Идите есть!
И они отправляются есть, прихватив с собой и покрывало.
***
Это какой‑то кошмар, натурально! В вечер покушения толковых новостей больше не показывают, я так и засыпаю под рассказы о жизни животных в других мирах.
На следующий день в новостях снова ни слова о ситуации с отбором и покушением. Ни единого слова! Только подтверждают, что магический фон по‑прежнему нестабильный и колеблется, а Гатанас Аведдин остаётся в реанимации.
И Лео не появляется.
Снова я, четыре стены, Саламандра и одуряющее чувство собственного бессилия.
Просыпаюсь из‑за этого в решительном и дурном расположении духа.
Если сегодня Лео не появится – плевать на конспирацию, я вылезу и узнаю, что происходит.
Вдруг его арестовали за подмену меня на инкуба? Или, того хуже, на него напали? Может, Лео в больнице, а я здесь томлюсь в неведении.
И что там с заменявшим меня инкубом?
От раздражения и страха не спасает разминка, упражнения. Не спасает бег в подвале вокруг машины с включёнными фарами. И занятия йогой (спасибо телевизионщикам, заботятся о душевно‑физическом благополучии демонов) тоже не помогают.
После йоги вытаскиваю из морозилки ведёрко с мороженым и устраиваюсь на диване.
Моё насыщение мороженым – это таймер. Если к тому моменту, как наемся, Лео не появится – пойду на разведку.
Саламандра, с любопытством созерцавшая мои терзания и даже пытавшаяся изобразить йогу, укладывается передо мной и смотрит на мороженое голодными глазами.
Недобро взглядываю на её пёструю чешуйчатую морду, яркие глаза…
– Не дам.
Плюм! – выскакивает длинный язык, обхватывает ведёрко в моих руках и рывком втягивает в пасть Саламандры. Чпок – закрывается эта пасть. У Саламандры выпучиваются глаза. У меня, наверное, тоже.
– Это было моё мороженое, – с расстановкой произношу я и стискивая ложку. – Оно одно, как ты… ты…
Лучше бы попробовать ей дала, честное слово.
Вытаращенные глаза Саламандры наполняются слезами, нижняя челюсть начинает дрожать.
– Холодное, да? – вдруг соображаю я, в чём проблема.
– У‑у‑у, – трясётся Саламандра.
– А нечего жадничать! – Взмахнув ложкой, направляюсь к кухонному уголку. – Иди сюда, залью в рот тёпленького, полегчает.
Подвывая, Саламандра бросается следом. Лапы её разъезжаются, она грохается на пол, и ведро с треском ломается в её рту.
– Аы‑ы‑ы, – взывает она.
Я врубаю тёплую воду, подставляю пиалу, а сама с салатницей бросаюсь к Саламандре, сую её под наглую загребущую морду.
– Выплёвывай сюда.
– Ы‑ы‑ы, – мотает головой Саламандра.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Лучше станет, – обещаю уверенно.
Она снова мотает головой и… громко сглатывает. Смотрит на меня печально‑печально. А я пытаюсь представить, как оно там ей внутрь всё пролетело. Она, конечно, крупная, но и ведёрко немаленькое такое.
– Ну, сама виновата если что, – заключаю глубокомысленно и поднимаюсь с колен.
