— Тогда так и поступим. Я займусь обучением. Наше оружие будет готово.
Венли говорила в ритме стремления, таком же, как старый ритм предвкушения, только более жестком.
Она отошла, присоединившись к своему партнеру и многим из ученых. В новой форме они явно чувствовали себя комфортно. Слишком комфортно. Они не могли пребывать в этой форме раньше... ведь так?
Эшонай подавила внутренние крики и отправилась готовить очередной батальон солдат. Она всегда ненавидела быть генералом. Какая ирония, что в итоге ее увековечат в песнях как военного лидера, который в конце концов сокрушил алети.
ИНТЕРЛЮДИЯ 14. Таравангиан
Таравангиан, король Харбранта, проснулся от того, что затекли мускулы и болела спина. Он не чувствовал себя глупым. Хороший знак.
Король со стоном приподнялся. Теперь боли стали постоянными, а его лучшие целители могли только качать головами и заверять, что он находится в сносной форме для своего возраста. В сносной форме. Его суставы трещали как дрова в костре, он не мог быстро встать, не потеряв при этом равновесие и не свалившись на пол. С возрастом действительно начинаешь испытывать страдания от предательства своего же тела.
Таравангиан сел в койке. Вода тихо билась о корпус судна, в воздухе пахло солью. Однако невдалеке были слышны голоса. Корабль пришвартовался в соответствии с графиком. Превосходно.
Как только он устроился поудобнее, один из слуг подошел со столиком, а второй — с теплой, влажной тканью, чтобы протереть его глаза и руки. Позади них ожидали королевские испытатели. Сколько времени прошло с тех пор, как Таравангиан оставался один, по-настоящему один? Задолго до появления этих болей.
Мабен постучала в открытую дверь и внесла на подносе утреннюю трапезу — кашу из тушеного с пряностями зерна. Считалось, что такая еда поддерживает его в хорошей форме, но на вкус она напоминала помои. Безвкусные помои. Мабен шагнула вперед, чтобы подать еду, но Мралл — тайленец в черной кожаной кирасе, бривший и голову, и брови, — остановил ее, положив ладонь на руку женщины.
— Сначала проверка, — произнес Мралл.
Таравангиан поднял глаза, встретившись взглядом со здоровяком. Мралл вполне мог бы нависать над горой и запугивать ветер. Все думали, что он служил начальником охраны Таравангиана. Правда была более неприятной.
Именно Мралл решал, проведет Таравангиан день как король или как заключенный.
— Вы хотя бы дали ему сначала покушать! — возразила Мабен.
— Сегодня важный день, — ответил Мралл, понизив голос. — Я хотел бы узнать результаты проверки.
— Но…
— У него есть право это требовать, Мабен, — проговорил Таравангиан. — Позволь ему.
Как только Мралл отступил назад, подошли испытатели — группа из трех штормстражей, носивших особенные эзотерические одеяния и головные уборы. Они поднесли несколько листов, исписанных цифрами и глифами. Сегодняшний вариант задач, расположенных в порядке увеличения сложности, которые он сам же и разработал в один из лучших дней.
Таравангиан нерешительно взялся за перо. Этим утром он не чувствовал себя глупым, но так было практически всегда. Только в худшие из дней он немедленно осознавал разницу. В такие дни его разум становился вязким, как смола, и он ощущал себя пленником собственного мозга, понимая, что с его рассудком что-то глубоко не в порядке.
К счастью, сегодня не наблюдалось ничего подобного. Он не был полным идиотом. В худшем случае, он окажется просто очень глупым.
Таравангиан приступил к проверке, решая те математические задачи, что были ему по силам. Это заняло большую часть часа, но в процессе король мог оценить свои способности. Как и ожидалось, сегодня он был не слишком умен, но и не глуп. Сегодня… он обычный.
Сгодится.
Таравангиан передал задачи штормстражам. Они посовещались вполголоса и обратились к Мраллу:
— Он в состоянии работать, — объявил один из них. — Он не может дополнять Диаграмму связующими комментариями, но может общаться без присмотра. Ему разрешается менять политический курс, если до вступления изменений в силу остается не менее трех дней, а также свободно выносить решения в суде.
Мралл кивнул, посмотрев на Таравангиана.
— Признаете ли вы данную оценку и эти ограничения, ваше величество?
— Да.
Мралл кивнул и отступил назад, позволяя Мабен подать Таравангиану завтрак.
Трио штормстражей сложили заполненные им бумаги и разошлись по своим каютам. Тесты были нелепой процедурой, отнимающей ценное время каждое утро. Тем не менее они являлись лучшим обнаруженным им способом определения своего состояния.
Для человека, который каждое утро просыпается с разным уровнем интеллекта, жизнь может оказаться очень непростой. Особенно когда весь мир, возможно, зависит от его гения и может рухнуть от его же идиотизма.
— Как там дела? — тихо спросил Таравангиан, принявшись за еду, которая успела остыть, пока длилась проверка.
— Ужасно, — ухмыльнулся Мралл. — Прямо как мы и хотели.
— Не радуйся страданиям, — ответил Таравангиан. — Даже если это наших рук дело. — Он зачерпнул немного каши. — И особенно, если это наших рук дело.
— Как пожелаете. Больше не повторится.
— Ты действительно можешь так просто измениться? — спросил король. — По желанию подавить эмоции?
— Конечно, — ответил Мралл.
Что-то в его ответе зацепило Таравангиана, какая-то нить смысла. Находись он в одном из своих более интеллектуальных состояний, можно было бы поразмышлять над этим, но сегодня король чувствовал, что мысли ускользают от него, как вода сквозь пальцы. Когда-то Таравангиан беспокоился об упущенных возможностях, но в конце концов смирился. Выдающиеся дни, как он выяснил, приносили свои собственные проблемы.
— Дайте мне посмотреть Диаграмму, — сказал Таравангиан. Что угодно, чтобы отвлечься от бурды, которую по их настояниям он должен есть.
Мралл отошел в сторону, позволив Адротагии, главе ученых Таравангиана, приблизиться с увесистым томом в кожаном переплете. Она положила его на стол перед королем и поклонилась.
Таравангиан коснулся кожаной обложки и на миг почувствовал... почтение? Действительно? Почитал ли он теперь хоть что-то? Ведь Бог умер, а следовательно воринизм — обман.
Но эта книга была святой. Он открыл ее на одной из отмеченных пером страниц. Внутри обнаружились каракули.
Маниакальные, помпезные, величественные каракули, которые были старательно скопированы со стен его бывшей спальни. Наброски, располагающиеся один поверх другого, списки цифр, казалось бы, не имеющие никакого смысла, линии поверх линий поверх линий текста, начертанные сведенной судорогой рукой.
Сумасшествие. И гениальность.
То здесь, то там Таравангиан находил свидетельства того, что почерк был его собственным. То, как он закруглял линию, как писал вдоль края стены — точно так же, как если бы писал по краю страницы и ему не хватало места. Он ничего не помнил. Перед ним лежал результат двадцати часов светлого безумия, времени, когда его разум стал подлинно гениальным.
— Не кажется ли тебе странным, Адро, — спросил Таравангиан ученую, — что гениальность и безумие очень похожи?
— Похожи? — переспросила Адротагия. — Варго, я не думаю, что они хоть в чем-то схожи.
Он и Адротагия выросли вместе, и она до сих пор называла Таравангиана его детским прозвищем. Ему нравилось. Прозвище напоминало о прошлых днях, до того, как началось все это.
— И в дни, когда я глуп, и в дни, когда я гениален, я не способен общаться с окружающими хоть сколько-нибудь осмысленно. Как будто... как будто я становлюсь шестерней, которая не вписывается в механизм. Слишком маленькая или слишком большая, неважно. Часы не работают.
— Я не думала об этом, — ответила Адротагия.
Когда Таравангиан пребывал в самом глупом состоянии, ему не разрешалось покидать свою комнату. Такие дни он проводил, забившись в угол и пуская слюни. Когда он бывал немного умнее, ему позволяли выходить под наблюдением. В такие ночи король рыдал над тем, что наделал, зная, что совершенные им зверства важны, но не понимая почему.
Будучи глупым, он не мог изменять законы. Занимательно, но когда он был слишком умен, он также не мог изменять законы. Таравангиан принял это решение после дня гениальности, в течение которого решил избавиться от всех проблем Харбранта несколькими очень рациональными указами. Например, потребовал, чтобы все жители прошли разработанный им самим тест на уровень интеллекта перед тем, как получить разрешение на заведение потомства.
С одной стороны, так гениально. С другой — так глупо.
«Не ты ли пошутила, Смотрящая в Ночи? — задавался он вопросом. — Это урок, который я должен выучить? Есть ли тебе вообще дело до уроков или то, что ты делаешь с нами, для тебя всего лишь забава?»
