Гончаров и сам как будто был не очень тверд в своем намерении. Да, в море ему будет трудно. И ответственность ведь большая: надо потом рассказать о плавании, рассказать так, чтобы было много поэзии, огня, красок. Сомнения в своих силах не давали ему покоя. И все же он решил ехать.
- Я давно мечтал о таком путешествии, - говорил он. - Может быть, с той минуты, когда учитель сказал, что если ехать от какой-нибудь точки безостановочно, то воротишься к ней с другой стороны. Мне захотелось поехать с правого берега Волги, на котором я родился, и воротиться с левого. Захотелось побывать там, где учитель показывал на карте экватор, полюсы, тропики... И вдруг теперь неожиданно воскресли мечты, вспомнились давно забытые кругосветные герои. Вдруг и я вслед за ними могу отправиться вокруг света! Все мечты и надежды юности - нет, сама юность воротилась ко мне!
И писатель вспоминал родной Симбирск, где яблоневые сады спускаются по крутому склону к Волге. Вспоминался ему каменный дом, двор, заросший травой, и флигель, где жил на покое старый моряк Трегубов. Как чудесно было забраться к нему в кабинет, потрогать компас, секстант, хронометр! А старик, который души не чаял в своем маленьком любимце, сажал Ваню на колени и начинал нескончаемый рассказ о скитаниях по белу свету.
Научив Ваню грамоте, он давал ему книжки о путешествиях. Ваня шагал по Камчатской земле вместе с Крашенинниковым, плавал в лазурных морях на корабле Кука, брел с караваном Мунго-Парка по Африке.
- Этакий клопик, а точит книжку за книжкой! - удивлялся и радовался старый моряк. Потом добавлял со вздохом: - Эх, Ваня, вот если бы ты, как подрастешь, сделал хоть четыре морские кампании - то-то порадовал бы меня!
А мальчику грезились синие дали и белые паруса, тропические пальмы и свирепый рев шторма.
Вот тогда-то и зародилась у него в душе мечта о море. Трегубов не давал угаснуть этой искорке. Когда Ваня превратился в подростка, моряк занялся с ним географией, астрономией, морской навигацией. Иной раз старик вдруг начинал жаловаться мальчику на то, что мир устроен не совсем справедливо. Был Трегубов знаком со многими декабристами и в свой крепостнический век мог считаться человеком передовым, свободомыслящим.
Впервые попав в Петербург, воспитанник старого моряка прежде всего поспешил в Кронштадт, к морю. Он полюбил прогулки по набережным столицы, где можно смотреть на корабли, вдыхая запах смолы и пеньковых канатов. И не раз от него слышали в департаменте внешней торговли, куда он поступил переводчиком, что не знать петербургскому жителю, где палуба, мачты, реи, трюм, корма, нос корабля, не совсем позволительно...
Можно ли после всего этого удивляться, что в октябре 1852 года писатель, бросив службу в наскучивших ему стенах, бросив привычный дом, работу над "Обломовым", поднялся по трапу фрегата "Паллады", готового к отплытию в далекие страны! Он осуществлял свою давнюю мечту - что может быть естественнее и вместе с тем завиднее этого!
"Паллада" ушла в желтые бурные воды, в царство серых облаков, дождя и снега - в просторы осенней Балтики. Плавание началось так, что впервые попавший в море писатель не мог не задуматься над тем, посильно ли ему такое путешествие.
В первый же день, сорвавшись с мачты, упал в воду матрос. Несчастный плыл некоторое время за кораблем, который не мог ни остановиться, ни быстро повернуть. Спустя несколько дней в просмоленных мешках опустили в море тела трех матросов, умерших от занесенной на корабль холеры.
По ночам Гончаров прислушивался к отдаленным пушечным выстрелам: то взывали о помощи гибнущие в шторм корабли. Не раз видели с "Паллады" остовы разбитых бурей судов. Мысль о судьбе их команд заставляла тревожно сжиматься сердца моряков: ведь "Паллада" была хотя и красивым, но старым судном. После первых же штормов на корабле открылась течь.
К скалистым берегам Англии корабль долго не пускал встречный ветер, и крепостные стены Портсмута появились перед ним только в середине ноября.
Первый морской переход Гончаров перенес тяжело, хотя и оказался почти неуязвимым для морской болезни. Он даже подумывал о возвращении из Англии домой, в Петербург, но подавил в себе малодушие.
Пока "Палладу" ремонтировали в Портсмуте, Гончаров поехал в Лондон. В его письмах друзьям - ярких, подробных - рисуются картины зарубежной жизни.
Лондон показался писателю поучительным, но скучноватым городом, особенно по вечерам, когда смолкает деловая жизнь. Гончаров осмотрел великолепные лондонские музеи и национальные памятники. Его восхитил древний собор Вестминстерского аббатства с белыми памятниками великих людей. Писатель заглядывал в магазины, на рынки, ходил по узким улочкам предместий, стоял часами на перекрестках, наблюдая жизнь народа, вглядываясь, вдумываясь в нее.
Дважды побывал Гончаров на берегу Темзы, но непроницаемые пары тумана, которыми так часто окутан Лондон, мешали ему полюбоваться рекой. Наконец дохнул ветер - и Темза явилась во всем своем некрасивом наряде, обстроенная кирпичными неопрятными зданиями. Но сколько судов сновало по ней!
От писателя не укрылись многие теневые стороны английской столицы.
Описывая Лондон друзьям, он упомянул, что "воров числится там несколько десятков тысяч, даже ими, как товарами, снабжается континент...". Гончаров видел упитанных джентльменов, которые красноречиво говорят на всех перекрестках о процветании нации в то время, как "от бедности гибнут не только отдельные лица, семейства, но и целые страны под английским управлением".
В Лондоне побывали некоторые офицеры "Паллады". Гончаров разговорился с Константином Посьетом, к которому чувствовал расположение. Тот назвал Лондон всемирным базаром.
- Да, центр всемирной торговли, - согласился Гончаров. - Говорят, в Лондоне до двух миллионов жителей. А жизни, ее бурного брожения, незаметно. Торговля видна, а жизни нет.
- И благоденствие в Англии наружное, только в высших слоях населения, добавил Посьет. - А посмотрите-ка на остальных, на народ. Люди тощи, бледножелты, нечесаны и грязны. Нет, что ни говорите, а за туманами, прикрывающими эти острова, за шумом, что отсюда исходит, нам не слышны стоны овец, которых стригут и щиплют корыстолюбцы. До нас же доходят одни громкие парламентские речи этих корыстолюбцев.
Вестового Гончарова, веселого костромича Фаддеева, больше всего удивляли на улицах солдаты в коротких клетчатых юбочках.
- Королева рассердилась, штанов не дала! - смеялся он, указывая на голые ноги солдат.
Покинув Портсмут в январе 1853 года, фрегат вышел в Атлантический океан. Тут "Паллада" попала в тот памятный морякам шторм, который в одну ночь покрыл трупами и обломками кораблей южные и западные берега Англии. Огромные водяные холмы с белым гребнем, толкая друг друга, вставали, падали, опять вставали, как будто в остервенении дралась толпа выпущенных на волю бешеных зверей.
Холод и свирепая качка почти не прекращались, пока фрегат шел мимо берегов Франции, Испании, Португалии.
Работа у Гончарова не клеилась. Чтобы путешествовать с наслаждением и пользой, надо пожить в стране и хоть немного слить свою жизнь с жизнью народа, который хочешь узнать. Тут появится параллель между своим и чужим, между знакомым и новым. А ведь она и есть искомый результат для путешествующего литератора. Но легко сказать: слиться с народом, когда живешь на корабле, нигде подолгу не задерживаясь!
И как мучительно трудно писать... В каюте, куда свет проникает через иллюминатор величиной чуть не в яблоко, сыро, отовсюду дует, хоть тулуп надевай. Дохнёшь - и точно струю дыма пустишь из трубки. Задумаешься над фразой, которую пишешь, но тут волна так тряхнет, что цепляйся скорее за шкаф или стену, а то полетишь. Трудно, тяжело, а все же хочется дальше, дальше...
Но вот Европа осталась за кормой. Из внезапно успокоившегося океана показался скалистый остров. Самая высокая его вершина искрилась снежной шапкой. На склонах зеленели леса и виноградники.
Корабль был еще далеко от берега, а оттуда уже веяло теплым воздухом, напоенным ароматами ананасов и гвоздики. Это была Мадейра.
Воздух Мадейры напомнил Гончарову свежесть и прохладу волжского воздуха, который пьешь, как чистейшую ключевую воду.
Но что это? На цветущем солнечном берегу, под олеандрами, три фигурки в черных костюмах - точь-в-точь такие, каких Гончаров насмотрелся в деловых кварталах Лондона. Опираясь на зонтики, они повелительно смотрят на море, на виноградники, на то, как смуглолицые жители юга обрабатывают землю. И здесь все принадлежит им, и здесь они повелевают...
Скорее прочь от них, в горы, где так вольно дышится среди виноградников, откуда бесконечно далеко вокруг виден синий океан. Как прекрасна жизнь, между прочим, и потому, что человек может путешествовать!
Но стоянка у Мадейры коротка, и вот уже занавес облаков скрывает очертания острова.
