лишь обрывки фраз горячего спора. Надо сказать, Лайонел держался достаточно хорошо: его почти не было слышно, но я не сомневалась, что он говорил спокойно и уверенно, доказывая свою правоту. Вот бы мне хватануть его убежденности. Лично мне вся эта затея казалась весьма… странной, смущающей и.… опасной.
Стоило лишь скользнуть взглядом по Атону, чья чешуя с этого ракурса отливала зловещим зеленым светом, снова возвращалось то давящее чувство из сна — когда любой шаг в сторону равняется смертельной опасности. Сделала еще глоток из кубка, отправив в рот кусочек тающего на языке сыра.
— Отличный сорт, 150-летней выдержки, — подавилась, услышав ремарку, произнесенную въевшимся под кожу ледяным голосом.
Мой кашель на секунду отвлек хаубисов, которые явно были далеки от сдвига с мертвой точки: судя по тому, как Эдер реагировал на каждое сказанное зиудансом слово. Почти подпрыгивал, порываясь гневно встать и познакомить столешницу со своими массивными кулаками, покрытыми белоснежной шерстью. Его слова «Это немыслимо!», «Сумасшествие!», «Позор!» и другие вариации фраз, выражающих недовольство, звучали громче всех, время от времени привнося хаос в более-менее цивилизованное обсуждение вопроса.
Вжалась в спинку, накинув вуаль обратно и поправив нелепый изогнутый головной убор.
— Не думаю, что Эдер Ксейтс Байра так легко смириться с подобным решением, — задумчиво проговорил Амнон, приняв у слуги второй кубок.
Более разумная часть меня, с обостренным инстинктом самосохранения, шептала, что я должна воздержаться от любых комментариев, сделав вид, что место справа от меня пустует.
— Конечно. Опуститься до того, чтобы сделать Квенсой грязную… — Анубис поморщил морду, но договорить не успел: не выдержав, я оборвала начавшееся оскорбление.
— Я, может, не самый лучший представитель из числа людей, но поносить себя не позволю!
Вино притупило чувство скованности, и получилось громче, чем следовало бы.
И снова я перетянула на себя внимание.
Амнон лишь презрительно хмыкнул. А вот Байра не выдержал.
— Почему она здесь! — зарычал медведочеловек — хотя от человека там были только голубые глаза, такие же холодные и суровые, как у его предка из книжки. — Это оскорбление! Ты, зиуданс, можешь впускать свои покои, кого заблагорассудится, но сделать Квенсой это низкое создание…
Лицо Лайя потемнело, он угрожающе приподнялся со своего место, но я разозленная таким отношением, с мясом сдернув вуаль, отшвырнула головной убор — отчего волосы тут же разметались по спине непослушной волной — и угрожающе, путаясь в воздушных юбках платья, двинулась на Эдера.
В голове не было ни одной здравой мысли и разумного аргумента, кроме как доказать этому высокомерному хаимцу, что он не имеет права унижать меня и делать выводы, только исходя из моей принадлежности к людской расе.
22
Уж не знаю, что послужило толчком для такой реакции: вино, пренебрежение, граничащее с брезгливостью со стороны Амнона, или то, что этот раздутый от чрезмерного самомнения индю… медведь заочно записал меня не просто в любовницы, а сразу определил в один ряд с девушками легкого поведения. Я немного остыла только, когда столкнулась с объектом моей злобы нос к носу. А точнее — почти уперлась лбом в его грудь.
Влажное яростное дыхание обдало лоб и прошлось по пробору на голове. Я даже отступила под напором окутавшей вмиг паники. Но всего на полшага. Желание доказать его заблуждение насчет меня, и людей в целом, пульсировало так сильно, что толкнуло страх на задний план.
— Вы не правы, — пыталась говорить с нажимом, чеканя слова, но голос в конце все равно дрогнул. — Ваше отношение к людям слишком предвзято. Не все они… — обвела присутствующих взглядом, на секунду остановившись на Лайонеле: получив кивок одобрения, сглотнув, продолжила, — убийцы и грязные варвары. Вы считаете себя лучше их… Лучше нас, но одобряете жертвоприношения? Разве вы не хотите мира без взаимной неприязни. Или хотите каждый раз балансировать на грани войны? Я уверена, что не все люди видят вас жуткими монстрами. И ни за что не поверю, что хаимцы никогда не убивали людей без особой причины. В любом конфликте нет абсолютно правых и виноватых… Я читала, что в войне против Азгонов люди и жители Хайма объединились, отложив все разногласия. Атон Первый, ценой своей жизни защитил вверенный ему легион, состоящий не только своих сородичей…
Змеиные глаза сверкнули из-под капюшона, а вертикальные зрачки чуть расширились. Почувствовала привычную при всплесках волнения дрожь в руках, и, сомкнув их у себя за спиной, продолжила, снова ловя медово-карий взгляд для поддержания хрупкого душевного равновесия в буре расшатанных эмоций.
— И это не единственный пример. Борей разрешил использовать людям шкуры погибших жителей Калдс Аусиды, когда убийственный мороз сковал Ледяное Море, а люди гибли один за другим от обморожения…, — потомок Борея, нависающий надо мной, которого я старательно игнорировала, недовольно запыхтел. Но он молчал, как и остальные. Взмах царской руки — и он тяжелой, клокочущей белой скалой опустился на свое место. Остались стоять только я и Лайонел.
Я запнулась, растеряно прошлась взглядом по краю столешницы. В глаза бросился ряд вытянутых, сцепленных в замке рук. Я забыла имя предка Овечки, что сидела слева от зиуданса. Лай, будто уловив ход моих мыслей, подхватил:
— Софира, — Лай повернулся к тонкой фигуре, облаченной в сочно-зеленый плащ. На обращение девушка — а судя по тонким грациозным запястьям, это была именно она — откинула капюшон: белоснежные упругие волосы рассыпались по плечам, а глаза лавандового цвета мягко скользнули по моему лицу, прежде чем обратить свое внимание на зиуданса. — Акайша, твоя прародительница, принимала в Акрсе [akrs (гот.) — луг, поле] всех — и маннов, и хаимцев. Даже мой отец… — Лайонел на секунду задержался взглядом на мне, уголки его губ дернулись, будто в полуулыбке, — …пытался спасти маннку от преследователей. Безуспешно, но все же… Все наши принципы и убеждения значительно исказились после событий Великой Войны. Может, если мы дадим шанс человеку доказать, что он достоин стать одним из нас, мы сможем сдвинуться с места. Геня… достойная девушка.
И снова Лай просмотрел прямо на меня, вызывая бурю мурашек, пробежавших вдоль позвоночника.
— В любом случае, на решение, касательно моей личной жизни вы не в силах повлиять.
Послышался шепот со всех сторон, грозящий превратится в нестройный гул. Недовольные интонации зычного голоса Эдера Ксейтс Байры смазывала общая волна глухого раздражения, смешенного с неуверенностью. Все шесть пар разномастных глаз уставились на меня таким пронизывающим взглядом, будто намереваясь содрать с меня кожу и посмотреть, из чего же я состою. Лишь огромные, как два фиалковых омута, глаза смотрели без давящей настороженности, а с искренним, даже доброжелательным, любопытством.
— Верно, — леденящий
