Ее щеки заалели, она выпрямилась, ожгла меня взглядом.
— Глерд, прекратите!..
— Молчу, — ответил я покорно. — Но мечтать вы не запрещаете?… И представлять всякое? Хотя, если честно, я не понял, где я сплоховал… Что именно я сказал не так, поправьте, чтобы я в другой раз не брякнул… И еще раз прошу меня простить заранее за незнание каких-то мелочей этикета, я прибыл из очень дальнего королевства, где другие моды и обычаи…
Она чуть наклонила голову и сдержанно улыбнулась, показывая, что да, слушает, не ударит.
— Да, глерд?
— Везде свои каноны красоты, — сказал я, — в моем родном королевстве вас бы назвали королевой красоты!.. Позвольте объясню: у нас кроме правителей на троне есть еще и королевы красоты, избираемые каждый год заново.
Она сдержанно улыбнулась, но произнесла строго:
— Странные обычаи.
— Но всегда приятно смотреть на красивых женщин, — пояснил я. — А на самых… это вообще счастье. Потому их осматривают особенно тщательно. Чтоб все было видно…
— Глерд, — сказала она строго, — это уже не мелочи этикета!
— Ох, — вскрикнул я испуганно, — простите, герцогиня… А в чем именно нарушил, подскажите, чтобы я где-то снова не сглупил.
Она сказала надменно:
— Вот эти ваши слова насчет того, как уже чувствуете в своих ладонях мою грудь!..
— Полную, горячую, — сказал я, — и тяжелую… Какое слово нельзя произносить?
Она отрезала:
— Все!
— Ох, — сказал я, — ну и нравы здесь… А само слово… ну, главное?
Она покачала головой.
— Смотря когда, глерд. Но вам лучше не рисковать, можете ошибиться. Потому лучше молчите.
— Хорошо, — сказал я. — Про… смолчу. А про ваши губы, такие полные, алые, сочные и зовущие… можно? Они же на виду, не полуспрятаны, как грудь, что у вас наполовину под верхом платья, мне приходится додумывать, какие так сочные ягодки малины на белоснежных холмиках… в общем, можно?
Она вздохнула.
— Глерд, другим можно, вам нельзя.
— Почему?
— Другие говорят иначе, — объяснила она, — а когда говорите вы, я уже чувствую, как ваши ладони мнут меня, а это нехорошо, меня может мять только мой муж, герцог Энтони. То же самое и с губами. Я уж и не представляю, что вы с ними напредставляли… хотя и догадываюсь, но лучше умолчим, это не образец светской беседы.
Я сказал совсем виновато:
— Спасибо, герцогиня, вы меня спасаете. Как хорошо, что я оплошал перед вами, такой умной и понимающей, а не перед какой-то дурехой, что сразу же подняла бы меня на смех!..
— Да, — проговорила она, — в этом ваше счастье.
— Прекрасно сказано, — подхватил я, — вы в самом деле счастье, герцогиня!.. Умная, волевая и сильная женщина, это видят все, однако ваша сочная и созревшая красота, что манит меня, как распустившийся цветок бабочку или такого жука, как вот я, и хотя уже молчу про вашу полную нежную грудь, такую горячую и тяжелую, но воображению не прикажешь, вы будете сниться мне, герцогиня, а над сновидениями никто из нас не волен…
Герцогиня в изумлении вскинула брови.
— Глерд Юджин… я не совсем вас поняла… Вы что же… хотите… неужели вы хотите…
Она умолкла, не зная, какое из слов использовать, а я, глядя ей в лицо честно и прямо, сказал самым искренним голосом:
— Конечно, дорогая герцогиня. Конечно!.. Разве это не естественно для мужчины, увидев вас, воспылать к вам нежной страстью?
Она, не отрывая от меня взгляда расширенных в непонимании глаз, проговорила с трудом:
— Не могу поверить… вы хотите… зайти в нашем дружеском разговоре слишком далеко… вплоть до постели в какомто туманном будущем?
Я вздохнул, покачал головой.
— Что вы, герцогиня, как вы могли такое подумать?… Это так нехорошо. Мы же с вами романтики и возвышенные натуры. Нет, конечно, как можно?… Ни в коей мере!. Гораздо романтичнее предаться сладостному блуду прямо здесь, это так волнительно и восхитительно!..
Она еще шире распахнула глаза.
— Глерд… я не хочу о таком даже слышать!
— Герцогиня, — сказал я с мягким укором, — мы же соседи, у нас должны быть дружеские теплые отношения, доверительные даже. Это позволит жить счастливо и беспечно…
— Глерд, — сказала она твердо, — уберите руки. И не придвигайтесь вплотную, здесь и так жарко. То, что вы намечтали, невозможно.
— Возможно, — заверил я. — Дорогая герцогиня, давайте слегка сблизимся, тем самым закрепим соседско-дружеские отношения, которые, я уверен, только окрепнут.
Она сказала твердо:
— Глерд! Нет, нет и нет. Я ни разу не изменяла мужу. За все восемнадцать лет!.. И не намерена этого делать. Глерд, уберите руки. Я полагала, вы очарованы красотой моей дочери.
— Герцогиня, — сказал я мягко, — не стоит смотреть на меня как на… извращенца, что ли?… Я из королевства, где женщины в тридцать лет только выходят замуж, рожают в тридцать пять… Нет, есть и те, кто выскакивают замуж в восемнадцать, а то и в шестнадцать, но в среднем где-то в тридцать пять… Многие откладывают рождение детей до сорока-пятидесяти лет…
Она покачала головой, в ее крупных глазах я увидел недоверие и печаль.
— Глерд, как это может быть?
— Вы прекрасны, герцогиня, — заверил я. — Вы молоды и прекрасны.
Она сказала строго:
— Глерд, уберите руки. Я понимаю ваше нетерпение, но совсем уж без ритуалов — это верх непристойности…
— Точно, — сказал я с восторгом, — здорово, правда?… По глазам вижу, вам от этой пристойности уже просто ну совсем как-то не.
— Глерд!
— Понепристойничать, — сказал я, — и снова спасать мир! Вот это жизнь, ваша светлость. Это называется, жизнь полна! Когда и непристойностей просто девать некуда, и пристойностей, и спасение мира… Когда желают, чтобы жизнь была полна, ваша светлость, то желают, как мне кажется, именно побольше непристойностей.
— Глерд, — произнесла она, — Что-то вы совсем меня… Начинаю чувствовать себя просто женщиной… Как это отвратительно! Настолько, что даже как-то омерзительно приятно.
— В этом весь шарм, — согласился я. — Мы всегда такие правильные, что аж противно! Эту правильность вбивают в нас так, что маятник начинает стремиться в другую сторону… Так что мы сейчас делаем все абсолютно верно. Чтобы оставаться на правильном пути мира и прогресса, мы должны время от времени вот так вот во всю…
Она проговорила жарким шепотом:
— Глерд, ну что вы меня так совсем неприлично щупаете?… Будто курицу-несушку… Я герцогиня!
Я ответил счастливо:
— Герцогиня, вся радость на контрастах, это же самый изыск!.. Жарко здесь, и как жаль, что нельзя раздеться. И даже нам нельзя, хотя с нашими телами стыдиться вроде бы нечего.
Она чуть улыбнулась.
— Глерд…
— Герцогиня, — ответил я с укором, — я же ни слова ни о вашей груди, ни о ваших губах, хотя уже чего только не навоображал, а я только о погоде, самой безобидной теме.
Она покачала головой.
— Тогда почему вы совсем так вплотную? Тем более что жарко… У вас горячая ладонь, глерд. Уберите ее с моей талии, а то вдруг там загорится платье.
— Простите, герцогиня, — ответил я и опустил ладонь с талии на дюйм ниже. — Это все мое незнание здешнего этикета. Когда увидел здесь такую красивую сочную женщину с такой грудью, я не мог сдержать восторг…
Она сказала строго и чуть повысив голос:
— Глерд, я вас понимаю, жарко, но удерживаться надо.
— Зачем? — спросил я наивно.
Она чуть опешила от простого вопроса.
— Зачем?… Как зачем?… Так принято… Глерд, не жмите мне талию… И там не жмите… Условности зачем-то да созданы… Глерд, у меня от ваших пламенных губ на шее останутся ожоги!..
Она все же сумела отодвинуться, я сказал сокрушенным голосом:
— Простите, герцогиня, это ваша спелая красота виной, что я схожу с ума… как-то подумалось, что вот я взрослый человек, а вот вы, тоже взрослая, мы можем без условностей, обязательных для людей попроще…
— Глерд!
— Я не имел в виду, — сказал я торопливо, — всех условностей! А так, некоторых. Мы же с вами умные люди, герцогиня. Не отрицайте, другие могут видеть только вашу красоту, а я вижу еще и ум… а ум позволяет обходиться без излишних условностей.
— Глерд, — ответила сердито, — уберите руки… У вас не руки, а лапы!.. Вы меня совсем к спинке дивана прижали, я уже дышать не могу… Глерд, это моя юбка!
— До чего же хорош материал, — пробормотал я, — он хранит ваш дивный запах… Герцогиня, вы просто созданы для восторга вами…
Она Что-то пробормотала протестующее, но жар, как вижу, охватывает и ее, уже плохо соображает, а я не стал заморачиваться со сложными завязками на платье, в этом мире еще не придуманы ни бюстгальтеры, ни трусы, так что упрощенный мир тоже имеет преимущества.
Через несколько минут она отпихнулась и торопливо опустила платье. Ее чуть участившееся за это время дыхание пришло в норму быстрее, чем мое, а я кое-как привел в порядок свою одежду, поцеловал ее разогретую ладонь.
