— Это тоже вариант, — согласился я. — Вот такие обожравшиеся крепостными девками и пишут про упоение в бою у бездны мрачной на краю… Но это оставим на крайний случай. Я еще не пробовал себя на такой ниве, на какой…
Я запнулся, он поинтересовался:
— На какой?
— На какой, — проговорил я медленно, — могу сделать много… очень много… как никто из людей…
Он встрепенулся, посмотрел на меня загоревшимися глазами.
— Ты всерьез?
— Всерьез, — ответил я несколько неуверенно, — хотя это же работать… а для меня это как-то непривычно. С другой стороны… может быть, уважать себя буду?
Он вытаращил глаза, потом захохотал.
— Это ты себя не уважаешь? Ну ты орел!.. Да ты от самодовольства лопаешься!
— Любить себя, — возразил я, — и уважать… две большие разницы. А то и три. Я себя всегда люблю и другим выказываю орлом, но самто знаю, что я вообще-то… ладно, пусть не г…, но ленивый дурак?… А сейчас впервые подворачивается случай, когда могу не только покрасоваться какой я умный, но и в самом деле сделать Что-то полезное! Для людей, для общества, для прогресса…
Он перестал ржать, посерьезнел.
— Если это не шуточка, — проговорил он с сомнением, — то это здорово… Памятники на городских площадях ставят не тем, кто больше сожрал, выпил или поимел девок, а кто… да, строил эти города или хотя бы мосты через реки, соединяя королевства… Ты в самом деле готов пойти по этой дорожке? Или хотя бы постоять на ней?
Я сказал с сомнением:
— Вот сейчас… да. Потом, когда прищемлю хоть палец или еще что, даже не знаю. Мне бы так, чтобы сильно не упахиваться. Я умничаю и пальцем руковожу… нет, если руковожу, то это рукой вожу?… Ладно, могу и рукой, не так уж и трудно. Могу это делать красиво и повелительно, у меня жесты почти отработаны, я же красавец!.. Хотя что потруднее могу на тебя спихнуть, если решишься поучаствовать в великих делах.
Он воскликнул:
— В великих — да! В чем я только не участвовал, но великие дела обходил стороной, не люблю трудиться. А можем как-то других запрячь?
Я посмотрел с недоумением.
— А ты думал, будем пахать сами?
Он захохотал.
— Тогда я за! И что будешь делать?
— Не знаю, — ответил я честно. — И не хотел бы вовсе. Но раз уж я могу… хотя еще и не знаю, что именно, то обязан… Обязан?… Наверное, все-таки обязан. Для чего-то нас Вселенная сотворила?
Он сказал весело:
— Ладно, сперва посмотрим твои земли. Раз уж король так хочет тебя удержать у себя, то наверняка подарил нечто стоящее.
Глава 4
Приключений по дороге никаких, тем более что эскорт не плетется в хвосте, а весьма активно проверяет впереди дорогу. Еще два-три всадника постоянно рыскают справа и слева, король Астрингер всерьез озабочен нашей, а точнее, моей безопасностью.
Двое суток с короткими отдыхами по прямой, к чести короля можно сказать, о дорогах позаботился, даже через леса пробил прямые, как стрела, а болотца по пути замостил.
А на третьи сутки дорога медленно пошла вверх, деревья расступились, далеко впереди страшно и величественно заблистал на солнце сложенный из оранжевого камня массивный замок — далеко и высоко, дорога все время карабкается вверх, справа и слева от нее деревья начали опускаться, и вскоре мы уже ехали, как по гладкой спине исполинского каменного дракона, а по обе стороны дороги деревья ушли чуть ли не на дно пропасти.
Фицрой посмотрел по сторонам, присвистнул, лицо стало уважительно озабоченным.
— Здесь хорошо оборону держать. Больше двух всадников в рад не проехать, а если вскачь, вообще по одному.
— Да, — согласился я, — ограждения почему-то не предусмотрены. Хотя по одной телеге одна за другой — в самый раз.
Впереди распахнулась водная ширь. Уже по огромным волнам видно, что не река, даже очень широкая, а море, и по мере того, как мы все поднимались по дороге к замку, море становилось все бескрайнее и величественнее.
Фицрой прошептал:
— Сколько воды… Это же сколько воды!
Я покосился на него в некотором удивлении.
— Ты что, из пустыни прибыл?… Или горец?
— Сколько воды, — повторил он и передернул плечами. — Просто жуть. Как тут живут?
Толстая стена из крупных каменных глыб, наверху прохаживаются стражи, видно, как легко расходятся, не мешая друг другу. По углам массивной стены высокие башни, а окна начинаются на высоте третьего этажа, да и то не окна, а бойницы, снаружи не пролезть.
Замок выглядит неприступным, по всей видимости строили в те времена, когда жестокие войны кипели по всей территории королевства, что могло тогда еще и не быть королевством.
Я на ходу подозвал Ваддингтона и парочку наиболее смышленых с виду гвардейцев.
— Что скажете?
— Если не впустят, — сказал он, — то не впустят. Так просто не войти.
Фицрой сказал медленно:
— Могут впустить вас одного, глерд. Остальных оставят здесь под прицелом арбалетов.
Один из гвардейцев сказал с нервным смешком:
— Что арбалеты… А вот те бревна — да…
Как и водится в хорошо защищенных замках, над воротами подвешены на канатах толстые очищенные от веток связки бревен. Штук по пять. Если веревку обрубить, помчатся до самого низу, сметая и превращая в кровавое крошево любую армию.
Фицрой проговорил в некотором сомнении:
— А в самом деле король отдал тебе этот замок?
Ваддингтон посмотрел на него сердито, но бросил взгляд на неприступный замок и смолчал.
— Не знаю, — ответил я, — уже не знаю… Может быть, в самом деле какая-то проверка?…
Фицрой спросил:
— А если хочет так полукрасиво избавиться от нас? Короли коварны. Или от кого-то, кто с нами?… Глерд, вас как зовут?
Офицер вздрогнул, ответил послушно:
— Вэнсэн Ваддингтон, благородный глерд.
— Вэнсэн, — поинтересовался Фицрой ласково, — вашего имени нет в списке на повешение? Представим себе, что вас повесить надо, но король не может этого сделать из симпатии к вашей матушке, которая была с ним очень нежна… Как бы он поступил?
Ваддингтон насупился.
— Мой род служил королям верой и правдой, — отрезал он. — Мы верны королю, король верен нам!
— Гм, — сказал Фицрой. — Тогда остается…
Я прервал:
— Ребята, когда мы ворвемся в замок… а мы ворвемся!.. Вам нужно вести себя соответственно моменту. На войне как на войне. Я человек дико милосердный, самому стыдно за свою мягкосердечность. Ну вот просто не могу вешать или кому-то рубить головы просто ради смеха! Я гуманист, мне такое не по душе и противно принципам демократа. Потому, если замок придется брать силой, то убивайте сразу любого, кто бросит в вашу сторону хотя бы косой взгляд, а то потом резать будет неловко. Думаю, набрать новых людей в замок проще, чем перевоспитывать старых.
Один из старых гвардейцев, слушающий очень внимательно, пробасил с одобрением:
— Очень мудро, глерд. Я бы счел за честь воевать под вашим знаменем.
— Я хочу, — объяснил я, — чтоб всем было хорошо. И никакого насилия… потом.
— Мудро, — согласился и Фицрой, — зачем какие-то обиды? Обиженных и недовольных перебить сразу, и набрать новых, что служить будут рады. Так и сделаем, Юджин! Но только… как?
— Напросимся на переговоры, — сказал я. — Двоих, надеюсь, пустят?… А вы будьте наготове. Как только ворота распахнем…
Ваддингтон сказал бодро:
— Если распахнете ворота, замок уже ваш!
Мы с Фицроем пустили коней впереди, гвардейцы, как и положено, на тричетыре конских корпуса сзади.
Нас наконец-то заметили или просто изволили обратить внимание. На пристройке над воротами появился один из тех, кто носит настоящие металлические доспехи, наклонился, всматриваясь в нас, как я всматриваюсь в муравьев.
Я издали помахал рукой.
— Гость в дом — Бог в дом!
Фицрой все опасливо косил на устрашающе подвешенные бревна: стоит им сорваться, сметут нас, как насекомых; я же старательно держал на лице широчайшую улыбку всем довольного человека, которого сейчас примут, накормят, напоят, да еще и молодую служанку положат в постель.
Через некоторое время человек наверху, что все время оглядывался на кого-то во дворе, крикнул нам:
— Двое могут зайти!.. Без коней. Остальные пусть ждут.
Я ответил доброжелательно:
— Все верно, наши кони в такую калитку не пролезут, гагага!
Фицрой посмотрел на меня косо и тоже сказал:
— Ха-ха.
В воротах отворилась калитка, у меня екнуло сердце: входить придется, низко пригибаясь, так удобно рубануть мечом по моей склоненной шее, но вроде бы опасности не чувствуется, скорее враждебное любопытство…
Оставив коня, я перешагнул высокий порожек первым, оказавшись в залитом солнцем широком дворе из камня, здесь все из камня, с двух сторон люди с выставленными в мою сторону копьями, а шагах в пяти двое богато одетых глердов.
