выкрики командиров.
Древняя твердыня канувших в небытие королей Аруты — до сих пор никем не покоренная — готовилась к осаде. Полчища Ассадхи уже стояли под её стенами.
Над городом раздавался колокольный звон, возвещая о скорой битве. Скорей всего, последней для Аннаты — горделивой империи, когда-то владевшей всей цивилизованной Арахной.
Каллад с раздражением посмотрел в сторону храма и подумал, что за кретин с такой идиотской настойчивостью трезвонит в колокол? Целый день — с раннего утра. Кому это надо? Он посмотрел на полуденное солнце, вернее на желтое пятно, красующееся в центре затянутого мертвой свинцовой пеленой неба. Сейчас ему казалось, что он никогда не видел голубого неба. Что здесь всегда царила осень. Ерунда, конечно, но всё же…
Ведь он родился тридцать лет назад, наутро после Проклятой Ночи.
Каллад поёжился. Говорят там, за их спинами, в Аруте, еще страшнее. Там нет даже такого скудного солнца. Там только тьма.
Тьма и всё что она в себе таит — излюбленная тема солдатских баек. За годы небылицы так тесно переплелись с реальностью, что уже отличить ложь от правды. Разве что самому там побывать. Каллад мрачно усмехнулся. Если Басилит падет, то людям — тем, кто уцелеет, — придётся отправиться туда. Иного выхода нет.
Если, конечно, их пропустят через кордон.
Колокольный звон прекратился. Но спустя пару минут возобновился, только на этот раз в более медленном темпе.
— Уже хоронят нас, — сплюнул Аркера. — Паскуды.
Каллад посмотрел на него и снова усмехнулся.
— Думаешь, звонарь устал? — Аркера-Лучник понимал его без слов. Это была необыкновенная, или, как говорил Эндр, магическая связь. Можно сказать, Аркера слышал мыслисвоего сводного брата. У них была одна мать и разные отцы. Отца Каллада — сельского знахаря — повесили на его же глазах за колдовство, после чего он — мальчишка пяти лет — онемел. Отца Аркеры Каллад до смерти забил мотыгой, после того как тот спьяну избил мать. Ему было двенадцать. Год спустя мать стала шлюхой и в один прекрасный момент изгнала их из дому.
Интересно, что же с ней сталось? Она жива? Вряд ли. Шлюхи, как правило, долго не живут.
— Точно устал, — отозвался прислушивающийся Беддах. — Отдохнул бы, бедолага.
Вся шестерка друнга Эндра сидела на парапете крепостной стены — так называемом боевом ходу. Тимьян дремал, или делал вид, что дремал — он всегда подчеркнуто наплевательски относился ко всему. Даже к женщинам — грубил им, зубоскалил, и это, что удивительно, приводило их в восторг. Но вообще-то Каллад сильно сомневался, что хоть одна по-настоящему приличная женщина обратит на него внимание. Беддах чистил и смазывал свой арбалет — он редко занимался чем-то другим. Мёд думал о чём-то — Каллад знал, что через какое-то время он непременно что-нибудь скажет. Что-нибудь умное. Любит, сукин сын, поумничать. Верга с Эндром отсутствовали, а Кир, высунувшись в просвет между зубцами, глядел на равнину перед крепостью.
Басилит славился неприступностью благодаря крайне выгодному, с фортификационной точки зрения, расположению. Город находился в ущелье, прорезавшей горный хребет — Собачью Цепь. Вдоль Собачьей Цепи протекала речка Стремнинка, омывавшая стены крепости. Улицы города, раскинувшегося на склонах прилегающих гор, стекались к главной артерии крепости — королевскому проспекту. Начинаясь от северных ворот, проспект вёл прямо к площади перед эффектным королевским дворцом, находившимся на вершине Белой — к резиденции королей вела широкая лестница, опоясывавшая гору. Кроме как через Басилит, войти в Аруту больше неоткуда. Существовало, конечно, множество горных троп, но вряд ли по ним можно было провести многотысячную армию.
Ассадхе предстояло выполнить, прямо скажем, непростую задачу: преодолеть не самую глубокую, но быструю и шумную Стремнинку, шириной в десять, а то и более саженей в самом узком участке — как раз перед воротами; снести массивную кованую решетку и обшитые стальными листами ворота, изготовленные из особо прочного ледяного дерева, растущего только на островах на крайнем севере, или забраться на высокуюкрепостную стену, построенную по всем правилам военного искусства — со сторожевыми башнями, варницамии двумя бастионами, врезанными в скалы. На бастионах находились так называемые «лапы» — громадные метательные машины. «Лапы» стояли на специальных круглых постаментах — тарелках, представлявших собой нечто вроде огромных кабестанов. Благодаря этому с десяток крепких мужчин по усмотрению командующего могли развернуть машины — радиус стрельбы существенно расширялся. За крепостной стеной имелась еще одна — внутренняя, чуть пониже внешней.
К тому же у Басилита вместо обычного навесного моста существовал так называемый «язык» — понтонный мост — два массивных деревянных блока, скрепленных железными крюками. «Язык» вытягивался из воротного проезда, где он обычно лежал, наворачиванием цепей, проложенных по дну реки на барабаны на противоположном берегу. Чтобы мост не сносило течением, один конец цеписо стороны крепости фиксировался крюками, продетыми в кольца, вмурованные в стены; с другой стороны цепьстопорилась специальными клиньями. На всё про всё у мостовой бригады уходило до получаса.
Однако страх перед имерами был настолько велик, что горожане сильно сомневались в успехе обороны — впереди был многочисленный и безжалостный враг, позади выжженная мертвая Арута, край ночи, монстров и пепла.
А запасов продовольствия, по слухам, хватит максимум на пару месяцев.
— Эх, а народу-то, — протянул Кир Ослепительный. — Кошмар. Откуда столько народу-то? Земли не видать…
— Ждёшь, когда кто-нибудь пустит тебе болт в лоб? — ехидно поинтересовался Тимьян. Он частенько подшучивал над этим щеголем. Чего тот вполне заслуживал.
Кир повернулся к нему.
— А там и некому.
— Чего «некому»? — фыркнул Тимьян. — Изъясняйся понятнее, задница.
Кир терпеливо вздохнул и сказал:
— Там варвары с севера. У них кроме топоров ничего нет. А те палки с веревками луками назвать можно с большим трудом. Верно, Лучник?
— Верно, — подтвердил Аркера. — Ихними дубинами только кур убивать.
— А вот интересно, — Кир почесал щеку, — почему же одни дикари-то? Добеи, биммы, кто там еще? Дикари, одним словом. А где ж имеры? Хотелось бы взглянуть на них, хоть глазком.
— Это будет последним, что ты увидишь в своей никчемной жизни, Ослепительный, — прозвучал зычный голос Эндра.
— Ого, вот и командир, — сказал Тимьян и потянулся. — А где твой дружок?
— Пошел куда-то. По делу. Вечно его куда-то несет. Тут с минуту на минуту сеча начнётся, а он…
— Правильно делает, — сказал вдруг Мёд. Он скрестил руки на груди и высокомерно — был у него такой грешок — взглянул на толстяка. — Ты куда торопишься? Сдохнуть мы всегда успеем.
— Умно, — кивнул Эндр, коротко рассмеялся и повторил: — Умно. А может, и правда лучше поскорее покинуть этот сраный мир? — Эндр мотнул головой в сторону храма, где
